Вожак - Страница 60
В этот же самый миг Стрегон наконец начал понимать угрюмых перевертышей, их необычную правду, стремление служить, готовность к самопожертвованию. Даже позавидовал, что у них в этой жизни есть конкретная цель. И именно здесь, сейчас, был готов признать, что это действительно счастье — подчиняться мудрому, опытному вожаку и следовать за ним. Жаль, что ему самому этого уже не узнать: эльфийская кровь не позволит.
Стрегон неуверенно покосился на мохнатый бок четвероногого соседа. Здоровый, зараза. Даже не верится, что когда-то был простым смертным. Неужели и он бы смог так, если бы владыки позволили? Белка ведь зря не скажет, просто так не уронила бы фразу насчет белой шкуры. Она тоже не забыла про песнь возрождения и про то, что теперь только доля перевертыша может спасти невезучего полукровку от воспоминаний. Хотел бы он этого? Стрегон сам еще не понял. Решится ли когда-нибудь спросить у нее? Вряд ли. Забудет ли долг жизни? Разумеется, нет.
Тем временем голоса эльфов зазвучали громче, увереннее. У Элиара побледнело лицо, а радужки, напротив, вспыхнули ядовитой зеленью, как у Белки в моменты ярости. На щеках расцвел болезненный румянец, а тонкие пальцы отчетливо засветились, на мгновение сделав видимыми тончайшие нити чудовищного по своей сложности охранного заклятия, которое он творил по мере того, как набирали силу ключи.
У Стрегона даже дыхание перехватило от этого ужасающе красивого зрелища: казалось, Элиар светился изнутри, вытягивая призрачные нити из собственной души, чтобы опутать ими родичей и закрыть от удара. Его аура расширилась, потемнела, налилась знакомыми алыми отсветами, каких просто не могло быть у светлого мага. Затем в ней проступили целые островки настоящего «Огня жизни», а под конец она больше чем наполовину окрасилась в те же тона, что и у темных эльфов.
— С ума сойти! — пораженно прошептал Лакр, наблюдающий за ним во все глаза. — Вот почему они решили объединиться — узы крови!
— Побратимы, — неслышно согласился Терг. — Не думал, что когда-нибудь такое увижу.
Стрегон неверяще посмотрел на владыку Тирриниэля, позволившего сыну породниться со светлым эльфом. Странно, что он вообще согласился на это сумасшествие. Еще более странно, что Таррэн принял Элиара как равного. И совсем уж невероятно, что два рода эльфов сумели объединиться через дочь Белки — Мелиссу, а теперь живут одним общим домом и безмерно счастливы этим. Иначе никогда бы светлый маг не рискнул жизнью ради темного сородича. Никогда темный эльф не встал бы в один круг со светлым. И не отделились бы золотые от всего мира, если бы их сердца, уставшие от войн, не возжелали этого со всей страстностью, свойственной их утонченным натурам.
Стрегон устало прикрыл глаза. Белка… Чем же Таррэн ее покорил, если она даже сейчас, отчаявшись и почти потеряв надежду, до сих пор бережно хранит его кольцо и время от времени ласково прикасается к перстню, молча взывая к потерявшейся в безвременье душе? Она по-прежнему ждет и страстно желает увидеть, узнать, что он жив, невредим, что просто запутался в коридорах вечности. Надеется, что когда-нибудь он все-таки отыщет путь домой.
И если сегодня он откликнется, если шепнет сквозь звездные врата, что помнит и ищет выход, она снова станет сильной. Все выдержит. Все преодолеет. Даже рвущиеся с привязи хмеры не смогут оборвать те нити, которыми Белка и Таррэн до сих пор связаны. Потому что если она поймет, что муж жив, то тоже выживет. И если он даст хоть малейший намек на возвращение, Белка будет ждать его еще несколько столетий — стойкая, смелая, бесстрашная… Никому не покорится. До самой смерти будет ему верна и когда-нибудь все-таки дождется хотя бы ради того, чтобы в один прекрасный день увидеть его глаза… Стрегон невесело улыбнулся: хотел бы он встретить однажды женщину, которая смогла бы ждать его так, как Белка ждала своего мужа.
В какой-то момент вокруг портала что-то неуловимо изменилось: внезапно загустел и сделался вязким воздух, холод сменился приятным теплом, быстро перешедшим в удушающую жару. Постепенно стих едва поднявшийся ветерок. Будто само время замедлилось возле застывших в напряжении эльфов. Наконец заклинание магов обрело форму. На краткий миг проступило перед глазами ошеломленно моргнувших братьев, а потом истаяло в воздухе, словно небрежно стертая с бумажного листа надпись.
И именно в этот момент портал неожиданно изменился — стал ярче, засветился изнутри, рассыпав по поляне веер ярко-зеленых искр. Каменная арка над ним оглушающе громко скрипнула, заставив волков припасть на передние лапы, а потом полыхнула длинным языком багрового пламени, жадно потянувшимся к древним артефактам и к тем, кто рискнул потревожить их покой.
Белка, молниеносно сориентировавшись, вскинула руки, отпуская на свободу дарованную ей силу. Рядом с ней, опоздав всего на долю секунды, то же самое сделала Мелисса, не послушавшись мать. Не сверкнула молния, не протянулся длинный шлейф огненных искр, не потянуло дымом… Однако по каким-то причинам пламя, готовившееся опалить остроухих, вдруг изменило направление и метнулось совсем в другую сторону.
Братья тихо охнули, ожидая, что Белка сгорит у них на глазах, и ошеломленно моргнули, когда бешеный огонь без последствий лизнул ее пальцы, а потом впитался в кожу.
— Все в порядке, — твердо произнесла Гончая, выдохнув две струйки черного дыма. — Тиль, продолжайте.
Тирриниэль, даже не обернувшись, кивнул. Одновременно с ним Тирраэль поднял вспыхнувшие таким же пламенем руки и что-то звучно крикнул.
Стрегон услышал лишь первые ноты сложного заклятия, после чего у него заложило уши, откуда-то взявшийся ветер больно резанул по глазам, под ногами ощутимо дрогнула земля, а переливающийся всеми оттенками зеленого портал внезапно разошелся в стороны и с оглушающим ревом полыхнул настоящим «Огнем жизни».
От обрушившейся на поляну магии, казалось, застонала сама земля. Воздух истошно взвыл. Небо потемнело, его расчертили такие же огненные всполохи, которые с неистовой силой вырывались из потревоженного портала. Могучие палисандры опасно прогнулись. Громадных перевертышей прижало к земле. Вокруг постамента рвалось с невидимых цепей и яростно бушевало первородное пламя. Бешено выло и ревело, тяжело ворочаясь на мгновенно почерневших камнях, словно плененный зверь, у которого еще хватало сил порвать оковы удерживающего заклятия.
Но эльфы не дрогнули и не отшатнулись, когда багровые языки с жадностью рванулись в их сторону. Они торопливо заканчивали сложный ритуал, искренне надеясь, что их стойкости хватит для его завершения. Белка, вокруг которой бушевал настоящий огненный смерч, до крови прикусила губу, чувствуя, как горячее пламя сжигает одежду и перевязь, плавит деревянные ножны и вольготно гуляет в волосах. Оно больше не хотело прятаться внутрь, не желало успокаиваться. Его невозможно было обуздать — только сломить и поспешно спрятать в своем теле, как прячут в шкатулку бесценную, но смертельно опасную драгоценность.
Гончая тихо скрипнула зубами, едва ли не впервые в жизни чувствуя, что ее резервов может не хватить. Такого даже она не ожидала: «Огонь жизни» ревел и метался, словно бешеный пес. Если бы не она, Тилю и Тиру с Элом пришлось бы туго. Они, конечно, умели обращаться с пламенем, но на защиту ушли бы время и силы, которые и так убывали с ужасающей скоростью. А без этого портал не удержать открытым. Без уз крови Таррэн не услышит и не поймет, что в его отсутствие на Лиаре случилась беда.
Мелисса, покосившись на мать, снова решительно качнулась вперед.
— Рано, — процедила Белка, отчаянно борясь с огнем. — Не лезь.
— Но, мама…
— Нет, я сказала!
И Милле, огорченно вздохнув, отступила, удовлетворившись тем, что потихоньку прибирала к рукам оставшиеся после матери искорки и не позволяла огню коснуться ни перевертышей, ни спрятавшихся среди палисандров эльфов, ни смертных.
Через какое-то время портал снова задрожал и расцвел еще одним, чудовищным по своей мощи огненным цветком. Но и теперь ему не удалось прикоснуться к живым: только дохнул неистовым жаром, ослепил, пощекотал волчьи усы, а потом разочарованно отступил, послушно устремляясь туда, где его ждали тонкие пальчики Белки. Там он сгустился, заплясал, закривлялся, заблестел, переливаясь то алыми, то зелеными всполохами. А потом неохотно притих, оставив после себя отчетливый запах гари, клубы черного дыма и проплешины выжженной до основания земли.