Вожак - Страница 40

— Мой лорд, но тогда получается, что в Проклятом лесу не утаить никаких секретов? Он читает мысли всех, кто тут появляется? Даже без кровных уз?

— Не все, но самые важные. Насколько я успел понять, это умение досталось Лабиринту от Изиара, чтобы отсеивать претендентов и не пускать к амулету чужаков. Думаю, только поэтому мой сын сумел пройти Лабиринт до конца. Поэтому принял его руку. И поэтому вы еще живы, а не остались на кордоне вместе с остальными.

— Мой лорд, но я…

— Не надо, я уже посмотрел, — остановил ошеломленного эльфа Тирриниэль. — Правда, Бел не сразу сказала, зачем придержала своих кошек, но мне кажется, что она права. Не зря сохранила жизнь именно вам тридцати и постаралась забыть о том, что когда-то вы испытывали к ней не самые лучшие чувства.

— Да, мой лорд, — наконец прошептал ллер Эналле. — Это мы как раз понимаем.

— Значит, есть что-то, чего вы пока не понимаете? Интересно, — обернувшись, Тиль испытующе оглядел неверных подданных. — И что же это?

Перворожденные совсем сникли.

— Почему вы оставили нам жизнь, господин?

— Ах, вот оно что, — хмыкнул владыка.

Вот отчего они притихли и со вчерашнего дня не проронили ни единого слова. Ничего не пытались пояснить, рассказать или пожаловаться на Брегариса, просто беспрекословно шли следом. А вымученное «простите» было единственным, что он услышал от них за прошедшие сутки.

Тирриниэль испытующе покосился на эльфов.

— Вы боитесь, что, как только Проклятый лес останется позади, я начну мстить?

— Нет, мой лорд, — обронил ллер Инару, не смея поднять глаз. — Мы ничего не боимся. Просто хотим понять. Разве не проще было закончить все там, у впадины?

— Нет.

Эльфы, обменявшись выразительными взглядами, грустно улыбнулись: действительно, для чего было тратить силу тогда, если скоро представится другая возможность избавиться от неугодных спутников? Судить по всем правилам их, конечно, никто не будет. Впрочем, они и на суде не сказали бы ни слова в свою защиту: их ошибка была чудовищна.

Тирриниэль оглядел их измученные лица и вздохнул. Что заставляло этих упрямцев идти вперед, покорно выполняя указания Белки? Страх? Боль? Так их подлечили вчера, накормили, перевязали. Позволили выспаться, да и сейчас темп держали ровный, умеренный, как раз такой, чтобы истощенные эльфы не повалились замертво. А они все равно угасали. С каждым часом все больше кисли. И вспоминали то, что увидели в памяти владыки.

Да, тяжко им сейчас, очень тяжко. И очень нелегко сознавать, что их самым банальным образом использовали, заманив в старую, как мир, ловушку. Предательство… как ни посмотри, это было предательством дома, трона, рода, всего леса и повелителя. Как ни крути, но прощения им, совершившим подобный проступок, не было. А то, что причиной стал обман… Пожалуй, это слабое оправдание попытки унизить и убить своего лорда. Если бы Белка не прочла их мысли, то не видать им больше белого света, не вдыхать ароматы свежей хвои, не встречать рассветов и не радоваться каждому прожитому дню. Особенно тогда, когда эти самые дни выдались на редкость теплыми и спокойными.

— Мне не нужны ваши жизни, — вдруг обронил владыка Л’аэртэ, протягивая удрученному ллеру раскрытую ладонь. И тот вздрогнул, обнаружив на ней свой родовой перстень. — Возьми. Это твое.

Ллер Эналле, как во сне, поднял на повелителя затуманенный взгляд, но Тирриниэль смотрел абсолютно спокойно, потому что поступал так, как считал нужным. Он не стал разрушать чужой перстень вчера, хотя мог, и никто бы его не остановил. Тиль точно так же мог это сделать чуть позже, когда эльфы были слишком измотаны. А мог уничтожить прямо сейчас, здесь, когда у неверного слуги не осталось ни сил, ни возможности, ни желания спорить.

— Возьми, — терпеливо повторил Тирриниэль, но, не дождавшись ответа, просто вложил кольцо в вялую ладонь сородича.

Тот снова вздрогнул и остановился.

— Вы оставите нам жизнь?!

— Я же сказал: мне ваши жизни без надобности. — Владыка спокойно отвернулся и продолжил путь.

Эльф машинально сжал сокровище, неверяще глядя в спину повелителя. Неуловимо нахмурился, не понимая, отчего лорд, некогда не пожалевший даже собственного сына, сегодня был так неоправданно щедр, а затем покачнулся от какой-то мысли и, поняв свою судьбу, горько прошептал:

— Значит, отречение… Иного мы недостойны.

— Что? — удивленно обернулся Тиль.

Ллер Эналле прикусил губу.

— Я готов, мой лорд. Я приму отречение. И понимаю, что даже это — слишком большая щедрость с вашей стороны.

— Эналле, ты здоров? — вежливо поинтересовался владыка Л’аэртэ, когда бледный до синевы эльф вдруг низко поклонился. А за ним также покорно склонили головы три десятка остроухих. — Может, ты головой слишком сильно ударился? Или пыльцы какой надышался, пока от хмер бежал?

— Нет, мой лорд. Простите, что мы были так слепы.

Тирриниэль окончательно нахмурился.

— Отречение? Что-то мне это напоминает… Бел, подожди-ка минуту: у нас возникла непредвиденная проблема.

Белка немедленно вернулась.

— Какая еще проблема? А-а-а… Твоих кроликов замучила совесть?

— Они хотят отречься!

— Ну надо же, как мило! — не преминула съязвить Гончая. — Ты им что, всю дорогу нервы трепал, что их так скрутило?

— Даже и не думал! Выжили — и ладно. Пусть теперь идут на все четыре стороны.

— Ага, так они тебе и пошли!

Тирриниэль лишь пожал плечами.

— Я бы сказал, что им сейчас лучше попасть к Торку на рога, чем вернуться домой.

— Может, ты и прав, — задумчиво согласилась Белка. — Такое предательство не прощают. Если дома узнают… Полагаю, даже если ты им откажешь в отречении, на нем наверняка будут настаивать старейшины. И тогда тебе все равно придется что-то придумывать: или идти на новый конфликт с советом, или же собственноручно отлучать этих типов от рода.

Владыка Л’аэртэ покосился на неудавшихся убийц. Действительно, что с ними делать-то? Принять обратно после того, что они сотворили? Позволить отречься и этим убить их вернее, чем хмеры? Забыть? Невозможно. Простить? Трудновыполнимо. Но даже если бы он пожелал, Темный лес их уже не примет: в лучшем случае близкие вынудят уйти из опозоренного дома, в худшем — устроят «несчастный случай», дабы честь рода была отомщена. Для своих домов они уже умерли, им никогда не простят проступка и предпочтут собственноручно избавить Лиару от предателей, чем позволят владыке еще раз усомниться в их преданности.

Белка негромко присвистнула.

— Тиль, а совесть-то у них, оказывается, есть! Гляди, как этих остроухих перекорежило!

Тирриниэль неодобрительно взглянул на бывших подданных и сразу понял: совсем скисли, бедолаги, хоронить пора. Того и гляди, до могилы не дойдут — рассыплются.

Подтверждая его догадку, ллер Инару поднял на Гончую полные муки глаза, а затем почти неслышно уронил:

— Это моя вина, Раиррэ: я не понимал сути изменения. Конечно, это уже не имеет значения. Мы были слепы. Однако если моя жизнь может хоть что-то исправить, то я готов ее отдать, сегодня, сейчас. — Его глаза вдруг странно сверкнули, в них отразились отчаянная смелость и одновременно болезненное упрямство. А белые от напряжения губы сами собой выдохнули: — Илларэ таирэ сатуро… Пусть свет будет мне свидетелем навеки. Я принимаю этот выбор. Аиле.

— Что?! — тихо ахнул Ланниэль.

— Пусть будет так, — неожиданно решился и ллер Эналле. — Простите, мой лорд, но Инару прав. Если не через отречение, то хотя бы так… Это справедливо.

Он низко склонил голову и опустился на одно колено.

— Я принимаю твой выбор, брат.

— Илларэ таирэ сатуро, — нестройным хором повторили перворожденные, следом за Этаррасом преклоняя колени. — Мы подтверждаем твое право, Раиррэ. Наши жизни отныне принадлежат тебе.

В Проклятом лесу стало очень тихо. Так тихо, что пролетевший вдалеке комар вполне мог оглушить звоном своих маленьких крыльев. И в этой оглушительной тишине Белка вдруг неприлично присвистнула.