Воздушный штрафбат - Страница 9
Наконец, пять лет назад супруги вернулись из Германии, где Фальман занимал ответственный пост в советском представительстве «Русско-немецкого общества воздушных сообщений «Дерулюфт», и сразу въёхали в отдельную квартиру в центре Москвы. Казалось, вот она – долгожданная стабильность. Можно, наконец, спокойно «пускать корни». Но отложенное на будущее семейное счастье так и не наступило…
Во время обследования в привилегированной клинике для партийной и руководящей элиты Маргарита Павловна к своему ужасу узнала страшный диагноз: она больше никогда не сможет родить. Это была расплата за три совершённых «по пути к счастливому будущему» аборта.
– Вам надо было хотя бы первого ребёночка оставить, – то ли с сочувствием, то ли с укором посетовала врач-гинеколог, выдавая Марго медицинское заключение, – тогда бы вам сейчас хотя бы не так обидно было…
Но несчастная женщина не сразу поверила и приняла чудовищный приговор. Ещё некоторое время она продолжала бороться: за громадные деньги проходила тщательное обследование у частнопрактикующих светил медицины. Вслед за профессорами наступил черёд знахарей всех мастей. Каждый был готов, что угодно обещать выгодной клиентке, лишь бы заполучить долговременный источник щедрых гонораров.
Маргарита Павловна даже решилась подставить под удар карьеру мужа и собственное материальное благополучие, отправившись вымаливать младенца по святым местам! Но всё оказалось тщетно. То ли грех её был слишком тяжек, то ли на роду ей было написано оставаться бесплодным деревом…
Из-за хронических нервных переживаний в организме женщины произошли гормональные изменения, и она за короткое время превратилась из изящной интересной дамы в бесформенную стокилограммовую тётку. В связи со столь разительной переменой во внешности дипломированной актрисы ни в одном столичном театре для Марго не нашлось места в труппе, даже не смотря на все старания её мужа. Только лишь из уважения к личности крупного руководителя директор Театра оперетты после долгих уговоров согласился взять его супругу на скромную административную должность.
Это была жесточайшая пощёчина той, которая с детства привыкла ощущать себя красивой. А ведь Маргарите в ту пору было только 36 лет! Ей трудно было смериться с тем, что сцена для неё потеряна навсегда, ведь прежде многие специалисты отмечали её особенный драматический дар, нервную утончённую природу прирождённой характерной героини…
В конце концов, наступил момент, когда иллюзии больше не согревали измученную душу несостоявшейся матери и актрисы.
Многие женщины в схожих обстоятельствах находят в себе силы снова улыбнуться миру и самой себе. И Марго тоже, наверное, могла бы смериться с неизбежным, принять сложившуюся ситуацию, как данность, и попытаться найти утешение в том, что у неё ещё осталось: любящий муж, достаточно интересная и необременительная работа.
В отличие от тысяч простых москвичей, ютящихся в переполненных коммуналках и едва сводящих концы с концами, Маргарита Павловна жила, словно старорежимная аристократка: муж не ограничивал её в расходах, разрешал пользоваться своей персональной служебной автомашиной; дважды в год Марго обязательно ездила на отдых в Сухуми, Ялту или в Ессентуки. Причём на курорт семьи руководителей советской авиапромышленности и пассажирской авиации доставлял специальный самолёт. Под Москвой у элитарной четы имелась шикарная казённая дача.
Маргарита Павловна и её подруги из узкого круга наркомовских и кремлёвских жён заказывали себе одежду в специальном ателье; продукты им тоже доставляли на дом из особого магазина; им не надо было заниматься хозяйством, ибо для этого имелась наёмная прислуга.
Одним словом, причин, если и не для счастья, то хотя бы для благодарного довольства жизнью было не так уж и мало. Но Маргарита Павловна избрала иной путь – путь вечных страданий и обвинений. Депрессии у неё чередовались со вспышками агрессии, и тогда виновником всех её несчастий становился хозяин дома, из-за которого она бросила когда-то сцену и пошла на аборты. Не удивительно, что уставший от постоянных придирок мужчина рад был воспользоваться любой возможностью, чтобы как можно больше времени проводить вне дома – на службе или в командировках.
Усыновляя сына погибшего пилота, Яков Давыдович очень надеялся, что с его появлением в душе жены проснуться неистраченные материнские чувства, и в доме, наконец, воцарится мир. Но он сильно ошибся! С первого дня Маргарита Павловна стала смотреть на Борьку, как на гадкого утёнка, вероломно подкинутого ей вместо украденных судьбой родных детей. Но она не желала никого иметь «вместо»! Играющий в комнате, обедающий или спящий чужой мальчик напоминал женщине о том, что на этом самом ковре, за этим столом, на этой кровати могли играть, есть и спать ей собственные дети. За это она практически сразу возненавидела «подкидыша» и не упускала ни одной возможности выместить на нём свою злобу. Но и мальчик быстро научился отвечать мачехе взаимностью. Он буквально на глазах превращался в дикого зверёныша, готового в любой момент показать острые зубки и выпустить коготки…
Конечно, Яков Давыдович не мог не видеть, что происходит, но не мог же он сдать приёмного сына в детский дом. Это могло самым неблагоприятным образом сказаться на его карьере и даже стать поводом для серьёзного разбирательства на парткоме Главка. Ведь его, как теперь стало понятно, – ошибочное решение принять в свою семью сына героя гражданской войны одобрили на самом верху!
В такой патовой ситуации оставалось ограничиваться мягкими уговорами жены и периодическими воспитательными внушениями подростку. Но это мало помогало: Маргарита Павловна продолжала открыто демонстрировать ненависть по отношению к подкидышу, а Борька всё меньше считался с новыми родителями. Его совершенно не волновало, что учителя и директор школы жалуются на него Фальманам. Подросток регулярно прогуливал уроки, проводя время в компании дворовой шпаны. Трижды Нефёдова с дружками доставляли в местное отделение милиции за мелкие правонарушения. И каждый раз Яков Давыдович, бросив все дела, мчался его выручать. При этом он прилагал все усилия, чтобы факт задержания его воспитанника не получил огласки. Но и терпение приёмного отца было не беспредельным…
Однажды Борька нашёл спрятанный ключ от ящика рабочего стола «родителя» и стащил его наградной «браунинг» с полной обоймой патронов. Как и следовало ожидать организовавших в Парке культуры стрельбу по воронам оболтусов задержал милицейский наряд. После трудного разговора с как обычно примчавшимся на выручку «папашей», дежурный по отделению милиции передал юных стрелков Фальману. Этим же вечером дома между приёмным отцом и подростком состоялся серьёзный разговор:
– Ну вот что, Борис… живи дальше как знаешь, – грустно признал свою педагогическую недееспособность Яков Давыдович. – Только давай заключим соглашение: мы с женой больше не будем лезть тебе в душу и ограничивать твою свободу. Эта квартира по-прежнему останется твоим домом. Но за это ты должен обещать мне воздерживаться от откровенно бандитских вылазок. Согласен?
Борька принял предложенные условия, и с того дня Маргарита Павловна действительно уже не пыталась его воспитывать, а её муж – тот и вовсе перестал замечать, что кроме него и супруги в квартире живёт ещё кто-то. Возвращаясь вечером домой со службы, он едва кивал Борьке, если тот уже был дома. А когда случалось сидеть с ним за одним столом, проскальзывал по лицу юноши равнодушным взглядом. Если же всё-таки появлялась необходимость личного контакта, то Яков Давыдович, смотря мимо воспитанника, изрекал нейтральную фразу типа: «У нас на работе для детей сотрудников билеты в цирк распространяют… И как?».
Борьку вполне устраивало, что приёмные родители его кормят, одевают, и при этом больше не требуют жить по их правилам. Он успел полюбить свободу, и готов был ради неё даже жить на улице и самостоятельно добывать себе пропитание. Хотя, было очень даже неплохо, что от него никто не требовал такой жертвы.