Воздух небесного Града - Страница 3

Онуфрий был гол, как Адам, и молился, как Ангел. А мы? Что мы? У нас всё иначе. Попробуйте раздеться и в голом виде прочитать хотя бы вечернее правило. Стыдно станет. Получится какая-то мелкая гадость и нелепость. То- то и оно.

А Онуфрия Бог одел по всему телу мягким, как пух, волосом. И пальма, росшая возле его жилища, двенадцать раз в году отягчалась плодами, как те деревья в грядущем Царстве, о которых сказано в Откровении (см.: Откр. 22, 2).

Не могу не склониться перед памятью этого человека. Хожу одетый и «собираю в житницы» (см.: Мф. 6,26), но радуюсь о том, что я с Онуфрием в одной Церкви.

Иоанн Кронштадтский жил в миру, а служил так, будто только что спустился с неба. Вся жизнь — словно столб огня, рвущийся к Богу. Священников на Руси и было и есть множество, а Иоанн один. Пастырство оправдал, священ

17

ство возвысил, перед всеми открыл зарытое сокровище. Сказку о попе и балде можно было написать только до Иоанна. Теперь нельзя. Лучшее покрыло худшее. Один Иоанн с Чашей в руках заслонил собой толпы ленивцев и фольклорно осмеянных персонажей. Ухватимся за его руку. Глядишь, оправдаемся.

Лука удивителен. Если заболею тяжко, хотел бы у него лечиться. Иодом крест на больном месте начертит, склонится к уху, скажет: «Молитесь Богу». И сам молиться станет. Затем, не прекращая молитвы, возьмет скальпель, сделает надрез, начнет операцию. Всё четко, без суеты, строго и милостиво. А уста под врачебной маской шепчут: «Господи, помоги. Ты — доктор, я — Твое орудие».

И поднимаются, поднимаются с постели неисцелимые прежде больные. Морг ждал и не дождался. Скажет: «Благодарите Христа. Это Его милость». А вечером на службу. Читать молитвы, предстоять Богу и, обратившись к людям, говорить слово Истины. И за Луку благодарю Тебя, Господи.

Ксения. Теплое солнышко над холодной землей. Странница — «Ксения». Любила мужа

18

и умерла для обычной жизни после его смерти. Молилась за любимого, просила, умоляла спасти, утешить, упокоить его душу. Потом всех полюбила и за всех молитвы стала приносить.

Походите полдня по кладбищу, почитайте псалмы у незнакомых могил. Поспите ночь на лавке. Ксения вот так сорок с лишним лет прожила. Тысячам помогла, многие сотни вымолила.

Ох, святые, святые! Всё у вас болело, как у всех людей. Болели натруженные руки, болело милующее сердце. Вы победили. Дайте теперь у вашего огонька погреться. Дайте насмотреться на вас. Осанка у всех не гордая, взгляд прямой, одновременно и скорбный, и радостный. Каждый в отдельности красивее всех. К каждому на руки хочется забраться котенком и урчать довольно в безопасности.

Вот Иоанн Русский, плен, побои и унижение претерпевший. Вот Матрона, глазами слепая, а сердцем зрячая. Вот Георгий, стройный, сильный, красивый, на бесов ужас наводящий. А вот и он, самый любимый, всех других добрейший, но могущий и пощечину отвесить,

Угодник, Чудотворец Николай.

19

А где тот, который прославил Бога тем, чем грешит и стар и млад, — языком? Вот он, Зла- тоустый Иоанн, измученный земной жизнью и радостный в Господе.

А где тот, кто совместил в своей жизни все мыслимые монашеские подвиги: и столпничество, и затвор, и старчество? Где преподобный Серафим? Вот он, радование наше. Вот он, тихий и светлый, ростом маленький и духом великий. Вот он, любимец Божией Матери.

Где Варвара, где «невеста Христова прекрасная»? Где она, познавшая Бога через наблюдение за прекрасным миром? Где она, за Сладчайшего Жениха своего истерзанная и изувеченная немилосердно? Вот и она, рядом с Екатериной. Обе статные, красивые не поземному. Глянешь и опустишь глаза.

Я ведь тоже крещен. А раз крещен, то значит, и прописан в Небесном Иерусалиме. Господь неба и земли мне, как и многим, определил в оном месте свой уголок, свою «жилплощадь», прописал меня в вечности. Попасть бы в место это!

Боже, пощади. Боже, не наказывай. Боже, не вспоминай грехов моих. Я, как Кукша, говорю:

20

«Хоть с краєчку, но в раечку». Только бы видеть и слышать вас всех, Аллилуйя Богу поющих.

Только бы. Если бы. Хоть чуть-чуть бы.

Подражайте мне, как я Христу (1 Кор. 4, 16), — сказал Павел. Кстати, где он? Где эти уста Христовы? Где этот пламенный в ревности богоносец? Вот он, чаша, полная благодати. Целую твои стопы.

Буду подражать и тебе, и всем, похожим на тебя. Не буду обезьяной. Буду учеником.

Во многом не успею, многое не получится. Но буду дергаться и стараться, буду усиливаться и стремиться, как безногий пловец на Паралимпийских играх. Есть и для таких атлетов награда.

Пусть склеятся протестанствующие уста. Бога вы, святые, мне не заслоните. Только лишний раз укажете и жизнью, и молитвенным положением рук на Святых Святейшее Слово. И укажете, и помолитесь. Даже если бы не молились, любил бы вас всё равно.

Грешно таких, как вы, не любить.

Знакомство с любым из святых — это личная встреча двух человеческих душ.

Встреча «через годы, через расстоянья». Именно пронзительной глубиной личного чув

21

ства эти знакомства и отличаются. Весь остальной исторический антураж, как то: эпоха жизни святого, одежда, нравы, быт, смены царственных династий — отступает на задний план и становится вторичным. Мы бы очень хотели, чтобы у живущих ныне людей было как можно больше друзей из числа уже живущих в Небесном Иерусалиме. Мы бы очень хотели, чтобы люди общались со святыми, учились у них и брали с них пример, исполняя Павловы слова: «Подражайте мне, как я Христу» (1 Кор. 4,16). С этой целью мы и будем стараться рассказывать о святых с чувством личной теплоты как о великих, но все же друзьях, преодолевая шаблонность и схематизм, мешающие личному общению.

Это похоже на снятие ризы с древнего образа. Риза драгоценна и хороша, но древние краски лучше. Так в начале XX века открылась миру рублевская «Троица», благочестиво спрятанная предыдущими поколениями за килограммами серебра. «Троица» была так хороша, что сами ризы были восприняты как скрытое иконоборчество. Также может быть вреден сусально-возвышенный стиль в разговоре о свя-

22

тости для изломанною человека XXI века. Путь непрост, но дорогу осилит идущий.

Пророк Илья

Перед Вторым Пришествием мир будет представлять собой нечто страшное. Он и сейчас уже страшен, если сравнить его с жизнью столетней давности. Но там, в будущей неизбежной перспективе, бесы будут безработны, поскольку люди превзойдут их в лукавстве, злопамятстве, гордости и ненависти к Богу. Редкие верующие души будут томиться так, как томился Лот в Содоме, и ради них времена сократятся. В эту гущу развратившегося человечества, в этот воспаленный гнойник сойдет, как блеснувшая молния, Христос — уже не для того, чтобы спасать, но для того, чтобы топтать точило гнева Божия. Христос придет сокрушать и уничтожать то, что воспротивилось исцелению. Апокалипсис на контрасте с Евангелием Рождества, где Господь слаб и беззащитен, описывает Христа как сильного Воина, духом уст Своих убивающего нечестивого.

23

Но как перед Первым Пришествием Христовым и рождением от Девы родился от старицы Елизаветы Иоанн, и как перед проповедью Христовой заиорданская страна огласилась проповедью «большего из рожденных женами», так и перед Вторым Пришествием Христовым в мир придут Илия и Енох. Придут обличать антихриста и проповедовать покаяние.

В одном из псалмов Давид спрашивает: Кто есть человек иже поживет и не узрит смерти? (Пс. 81,49). Енох и Илия — это те, кто не вкусили смертную горечь и взяты с телом живыми из этого мира. Оба они — сильные борцы с нечестием. Енох — седьмой от Адама пророчествовал допотопному человечеству. А Илия, живший в период закона, обличал детей Израиля и ревновал о славе Истинного Бога. Им и придется вернуться на землю в самые нечестивые времена, придется говорить правду, придется и умереть за нее. Смерть они претерпят уже перед самым концом мира, как и Предтеча был убит незадолго до опустошения преисподней Воскресшим Христом.