Воздаяние (СИ) - Страница 40

Ну, а Марескотти? С исчезновением непосредственной опасности городу от Чезаре, нападения которого Петруччи всегда опасался, потребность в содержании гарнизона, финансируемого Марескотти, тоже исчезла. А стало быть, нужда во всесильном фаворите тоже незаметно отпала. Епископ Гаэтано Квирини, который до того всегда приветливо улыбался мессиру Марескотти, теперь осторожно пошёл в атаку. Он задумчиво обронил мессиру Антонио да Венафро, что его беспокоит та дурная репутация их друга Фабио, которую он заслужил своей разнузданностью. "Человек слаб, плоть немощна, Церковь всегда готова отпустить тайные грехи кающемуся, но зачем смущать соблазном мир и выносить наружу грязное белье? Этот идиот не умеет грешить тихо, а ведь его реноме не может не бросать тень на всю власть...Это компрометирует и мессира Пандольфо..." Кроме того, его, Гаэтано, настораживает и то финансовое могущество, которым обладает мессир Марескотти... "Церкви, понимаешь, фрески в храмах Божьих обновить не на что, а некоторые жуируют..."

Венафро вскользь сообщил мессиру Пандольфо об обеспокоенности монсеньора епископа деяниями мессира Фабио Марескотти. Он действительно много себе позволяет...

Но первая атака не удалась. Петруччи жестко ответил, что замок Ла-Мота - всего лишь тюрьма, а мерзавец Борджа умеет выходить из тюрем. Папа - не юный мальчик, сегодня жив, завтра нет, опасность исчезнет только со смертью самого Чезаре. Антонио да Венафро кивнул. Господин капитан народа прав и дальновиден, мудрость и осторожность его выше всяких похвал.

Однако тут от доверенного человека епископа Квирини Венафро узнал новую и вполне достоверную весть о том, что Чезаре болен галльской болезнью, и даже, сумей он выбраться из тюрьмы, дни его сочтены. Пандольфо, выслушав это известие, выразил радость. Но в отношении гарнизона остался твёрд, пусть пока будет. Что до Фабио... Да, он много себе позволяет...

Вообще-то, нельзя было сказать, что сам мессир Пандольфо позволял себе меньше. Отнюдь нет, только девицы в его интересах большого места не занимали: и возраст не тот, и охота не та. Пара молодых постоянных подружек вполне удовлетворяли его аппетит. Мессира Петруччи куда больше интересовали деньги и прерогативы власти.

И тут епископ Квирини за ужином у главы синьории приватно выразил ему своё истинное мнение. "Что дозволено Юпитеру, то недозволено быку, и даже если быки Юпитера втихомолку могут позволять себе то же, что и Зевс, никто не позволил им афишировать свои возможности. Это уже... ни много, ни мало... претензия на трон самого Юпитера. Особенно когда в этих бычьих руках городской гарнизон..." Он, Квирини, не вправе выдавать тайну исповеди и на устах его печать молчания, но кое-кто из его исповедников в гарнизоне проговаривался о том, что мессир Марескотти мнит себя уже первым в Сиене... "И даже, говорят, кое-что для этого делает..."

Пандольфо Петруччи выпрямился и не сказал ни слова в ответ. Монсеньор епископ, впрочем, ответа и не ждал...

В жизни Пандольфо было много потаенного хаоса, самообмана, внушаемости, болезненной впечатлительности. Он имел врагов и всегда - рядом с собой, часто гневался на ближних, обижая их подозрительностью, в ответ получал недоброжелательность и злость, что ещё более утверждало его в мысли, что он окружен врагами. Он доверял только Антонио да Венафро, ибо тот имел странную для него черту: никогда не лез в первые ряды и был не сильно жаден, довольствуясь изобилием без роскоши и предпочитая интеллектуальные занятия блуду. Не подозревал он в дурных замыслах и распутного Квирини: его стези были не политическими. Относительно доверял Пандольфо и Элиджео Арминелли, зная ограниченность его притязаний, верил и Пасквале Корсиньяно, ибо все благополучие кузена держалось на нём, к тому же подеста неоднократно показывал ему примеры личной преданности. Но все остальные? Именно поэтому намёк Квирини был воспринят Пандольфо весьма болезненно. Марескотти брал на себя солидную часть городских расходов, это ставило его в привилегированное положение, ему многое позволялось, но не возомнил ли он, что может всё?

Подозрительность Пандольфо породила в его голове ряд жестких, но отнюдь не глупых мыслей. Даже если численность гарнизона не сокращать - его вполне можно оплачивать деньгами Марескотти, убрав самого Марескотти и конфисковав его имущество. А для этого всего-то и надо, что раскрыть заговор Марескотти. Пандольфо, мрачный и насупленный, ходил по залу, погруженный в размышления. Мысли его текли чётко и быстро. Конфискованные средства заговорщика отправляются в казну, дом можно выставить на продажу. Чёрт возьми, тут можно здорово погреть руки. Необходимо также убрать сына Марескотти и его приближенных... ах, да, их уже убрали... Как кстати... Всю родню - выслать, не оставив ни одного мужчины-мстителя. Сколько, интересно, на этом можно заработать? Пандольфо почесал кончик толстого носа и велел вызвать к нему Антонио да Венафро и Пасквале Корсиньяно.

Живший в палаццо советник появился на пороге через несколько минут.

-Я тут поразмыслил, Антонио, - задумчиво обронил Петруччи, - Квирини кое в чём прав. Но гарнизон убирать нельзя. Это просто неразумно, пока этот испанский ублюдок жив. Можно несколько сократить численность людей, и дальше, по мере исчезновения опасности... - Пандольфо имел в виду смерть ненавистного Чезаре, - оставить минимум людей, но пока необходимо финансировать гарнизон из бюджета города.

Антонио да Венафро недаром назывался одним из самых умных людей своего времени. На его лице не проступило ни удивления, ни особого интереса, он только тихо проронил:

-Чтобы финансировать гарнизон из казны, нужно пополнить казну. За счёт чего? Контрады, если повесить финансирование на них, едва ли будут довольны...

-Деньги найдутся, - весомо сказал Петруччи, - точнее, они должны найтись.

Мессир Венафро кивнул.

-Конечно. А, что, мессир Фабио... больше не будет возглавлять гарнизон?

Петруччи пожал плечами.

-Я всё думал о том, что сказал тогда Пасквале, помнишь, в Ашано? Он подлинно позорит власть. Бесславит и бесчестит ее достоинство. Мы держим Марескотти ради денег, что он даёт на содержание гвардии. Но ... эти же деньги можно иметь и без Марескотти. Я получил сведения, что наш друг Фабио ... несколько зарвался. В руках зарвавшегося человека нельзя оставлять военную силу. Он может ею ... злоупотребить.

-И есть доказательства этого?

Пандольфо удивился.

-Будут. Корсиньяно найдет их.

На лице Венафро заиграла тонкая усмешка. Он понимал, что уж кто-кто, а подеста не будет спать ночей, но действительно найдет эти доказательства. Даже если их и не будет вовсе.

Но вообще-то сам мессир Антонио не видел никакого смысла перечить Пандольфо Петруччи. Фабио Марескотти не был его другом и всегда казался ему вульгарным и пошлым типом. С ним не о чем было поговорить, кроме того, Венафро брезговал даже сидеть с ним за одним столом, зная неразборчивость его связей и опасаясь блудной заразы. Без него будет легче дышать. И потому Антонио согласился с Петруччи, что меры безопасности следует принять незамедлительно, а когда вошел подеста, с интересом выслушал указание капитана народа, данное Корсиньяно. "Фабио Марескотти, говорят, плетёт нити заговора...Необходимо разузнать всё в точности"

Подеста, поняв, что заведенные Монтинеро часы сделали свой первый круг, поклонился. Только приличие заставило его погасить ликующий блеск глаз.

-Все будет сделано и немедленно, Пандольфо, - твердо отчеканил он.

Глава XV. Улики, сватовство, небольшой мятеж и висельник.

Лоренцо Монтинеро, погружённый в собрание доносов своих людей, громоздящихся между обложками-таволетта подобием толстого фолианта, мирно закусывал у окна пирожками с капустой и яйцами, когда во двор подестата на белой лошади влетел его глава, Пасквале Корсиньяно. Прокурор сразу понял, что произошло нечто необычное: глаза начальника метали искры, плечи расправились, он подлинно напоминал льва.