Вот, скажем (сборник) - Страница 3

И по какой-то причине флейтист Г. немедленно и покорно согласился на эту историю, и больше друзья и знакомые флейтиста Г. никогда свина не видели.

…Вот, скажем, гламурноватая юная пара, возбужденная весной и спорами о политике, забирается на заднее сиденье случайно пойманной раздолбанной тачки и ласково там курлыкает. Таксист – нестарый еще восточный человек, ему тоже хочется общения, он поднимает над головой квадратную бутылку воды «Шишкин лес» и бодро предлагает:

– Угадайте-ка, ребята, почему я именно такую воду в машину покупаю?

Мальчик:

– Потому что она по салону не катается?

Девочка:

– Потому что вас в лесу растили?

…Вот, скажем, в одном из тех маленьких кафе, где все чуть слишком сумбурно, чуть слишком вкусно, чуть слишком шумно и чуть слишком дружелюбно, хорошенькая официантка в строгих очках помогает итальянскому туристу выбрать себе обед: «Шакшука – очень советую, тыквенный суп – очень советую, курица терияки – очень советую. Стейк вообще-то не советую, но если вам хочется именно стейк – отлично, тогда советую».

…Вот, скажем, мрачный круглоголовый мальчик лет десяти, в узкой курточке, с тяжелым ранцем, заставляющим его сидеть на самом краю скамейки, аккуратно пишет в новенькой общей тетради, лениво сопротивляющейся слабому ветру: «Женщины бывают трех типов…»

…Вот, скажем, удивительная женщина Ш. очень боялась момента, когда ее дочке Катеньке придется идти в израильскую армию. И поэтому, когда почта принесла Катеньке повестку, удивительная женщина Ш. ничего Катеньке не сказала, а вместо этого сама пошла в военкомат. Нашла там офицера, к которому должна была явиться Катенька, и сказала, что Катенька не может идти в армию: она наркоманка. Офицер сказал, что это очень странно, потому что в Катенькиных документах фигурировали отличная учеба, волонтерская работа, выступления в школьном театре и сборная города по плаванию. Удивительная женщина Ш. сказала, что, наоборот, все очень логично: Катенька с утра до ночи нюхает кокаин, а иначе бедная девочка вообще бы ничего не успевала, как он, интересно, все это себе представляет – такие нагрузки в восемнадцать лет? Тогда офицер поинтересовался, не кажется ли Катенькиной маме, что в этом случае Катеньке нужна помощь? Удивительная женщина Ш. очень обиделась и сказала, что Катенька получает всю необходимую помощь. Офицер осторожно поинтересовался, какую именно. «Мою, – сказала удивительная женщина Ш. – Она получает мою помощь. Я покупаю ей весь этот кокаин». Тут офицер наконец растерялся. «Я ее мать! – с достоинством сказала удивительная женщина Ш. – Ребенку надо!» Позже Катенька очень просила отправить ее на дальнюю границу в боевые части, но просьба ее удовлетворена не была: тот же офицер счел, что Катенькиной маме нужна помощь, а других желающих оказывать эту помощь не нашлось.

…Вот, скажем, после законодательного запрета матерной брани алгоритмисты Ш. и Щ. решают отучиться от неприличных выражений. С утра приносят на работу литровую банку, кладут в нее все оставшиеся до зарплаты деньги (реально) и решают, что кто за день не сказал ни единого плохого слова, тот вечером вынимает из банки 1000 рублей. И вот приходит время ланча. И алгоритмисты Ш. и Щ. в этот момент понимают, чем их план был нехорош. А тут стоит эта банка, прозрачная, полная денег, ненавистная такая, и невозможно на нее смотреть без какого-нибудь ласкового слова. И завтра тоже. И уж тем более, послезавтра.

…Вот, скажем, история, посвященная прекрасному режиссеру Т. Режиссер Т. и русский писатель Ц. решают вместе работать над комическим сериалом. Быстро придумывают концепцию, быстро проговаривают структуру, быстро набрасывают предварительный кастинг и, довольные, расходятся. На следующий день русский писатель Ц. шлет режиссеру Т. синопсис первой серии этого комического сериала: муж изменяет жене, жена ворует деньги у начальства, начальство сидит под столом и плачет, ребенок душит черепашку и дарит ее, задушенную, другому ребенку, но что она мертвая – не говорит. Смешной синопсис, веселый. Вежливый режиссер Т. пишет русскому писателю Ц. вежливый ответ, в котором вежливо говорит, что муж – скотина, жена – сука, начальство – тряпка, ребенок – монстр, и задает важный технический вопрос: «Дорогой Ц., кого мы тут будем любить? В каждой серии должен быть кто-то, кого мы будем любить. Кого из этих людей мы предлагаем любить? Кого?» Русский писатель Ц. предлагает любить черепашку, ее легко любить, она мертвая. Вежливый режиссер Т. вежливо просит сделать вторую попытку. Русский писатель Ц. присылает второй синопсис комической первой серии: муж покупает ребенку черепашку, но не отдает, ребенок за это бьет его ногами, жена лежит в клинической депрессии, сосед ходит ее клеить и заодно рассказывает, что ее муж – скотина, ребенок – монстр, а сама она – тряпка. Рассказывает смешно, с гэгами. Вежливый режиссер Т. еще раз вежливо объясняет, что зрителю надо кого-то любить. Ну, хоть кого-то. Ну, хоть кого-то зрителю надо любить в этом адском гиньоле. Ну, пожалуйста. Тогда русский писатель Ц. создает третий синопсис, в центре которого тот факт, что ребенок боится черепашки, а мама с папой бегают за ним по квартире, трясут черепашкой и кричат: «Укусит! Укусит!» Смешно же, срыв шаблона. Вежливый режиссер Т. обходится на этот раз без лишних объяснений, он просто пишет большими буквами: «ЛЮБИТЬ КОГО???» И на этом работа над комическим сериалом, к сожалению, заканчивается, хотя режиссер Т. и русский писатель Ц. обещают друг другу когда-нибудь обязательно попробовать еще раз. Может, когда зритель окончательно ожесточится и потеряет всякую потребность любить. И все это время русский писатель с тоскою думает: «Меня! Меня! Давайте мы все, все будем любить меня!» Но сказать это вслух, конечно, стесняется.

…Вот, скажем, журналист У. решает, что он все-таки человек, у него все-таки есть права, и одно из этих прав – не читать неделю российских новостей. Ну вот не читать, не читать, не читать. Тем более что у журналиста У. как раз случается отпуск, он уезжает с молодой женой в Верону – и в первый же день чувствует себя абсолютно, совершенно счастливым. И во второй в целом довольным. Но уже на третий день ему делается как-то нехорошо. К вечеру третьего дня он уже прямо заболевает, мается, то отбросит планшет, то притянет к себе робкою рукою. И непонятно даже, почему ему так плохо: должно же быть наоборот? Но журналист У. держится, потому что он человек, у него есть права, и молодая жена, очень любимая, тоже есть, вот они догуливают пешком по этому волшебному городу до маленького ресторанчика, балкон, воздух, закат, морепродукты, и совершенно непонятно, почему у молодой жены такое растерянное лицо. Она говорит, что – да, он угадал, ее что-то мучает, но она и сама не понимает – что. И вдруг говорит: «Поняла, поняла! Я же оставила дома ключи от машины! То-то я чувствую – у меня не болит попа. Они же обычно лежат в заднем кармане, я на них сижу, и у меня болит попа. А тут не болит, и я прямо чувствую – что-то мне нехорошо». И тогда журналист У. открывает планшет и принимается взахлеб читать российские новости, подряд, за все три пропущенных дня. Ну да.

…Вот, скажем, в компании литератора З. речь заходит о том, как в детстве некоторые боялись актера Караченцова. Как покажут по телевизору актера Караченцова – так некоторые залезали под кухонный стол и там сидели, пока не начнется «Клуб кинопутешествий». А другие, оказывается, боялись певицы Пугачевой. Хотя она была тогда совсем еще… ну, другой. И говорили, что у них болит живот, надо пойти в кроватку полежать. И тут человек, вхожий в определенные круги, вдруг рассказывает, что один видный кремлевский деятель в детстве ужасно боялся д’Артаньяна и трех мушкетеров. Не актеров по отдельности, а именно этих четверых скопом. И вот соберется семья у телевизора, начнут показывать д’Артаньяна – а его, бедного, прямо тошнит от ужаса. Но папа будущего кремлевского деятеля, сам тот еще деятель, был устроен так, что о бегстве под стол даже думать не приходилось. А тут эти четверо – бабах! – с грохотом скрещивают шпаги и рявкают: «Один за всех и все за одного!» И будущий кремлевский деятель, бедняжка, дрожит мелкой дрожью – но сидит. И только жалобно спрашивает маму: «Мама, мама, зачем они это делают?» А мама смотрит в телевизор и говорит: «Им за это деньги платят».