Вот это женщина! - Страница 20

И в то же время Рен была настоящей женщиной. Нежной и мягкой, как Мэгги. Но в ней был и стальной стержень, который вызывал уважение. Его восхищение Рен росло.

Он закрыл дверь ванной и посмотрел на свое отражение в зеркале. Его глаза были усталыми и покраснели. Под ними залегли тени. В волосах появилась седина, а морщины становились глубже, когда он хмурился. Когда же он стал таким старым? Ему было только тридцать пять, но чувствовал он себя в три раза старше. Последние месяцы не прошли для него даром, отняв многие годы жизни.

Неужели Рен Мэттьюс находит его привлекательным? Или в ее глазах он только человек, нуждающийся в помощи и заботе? Этим утром, когда он держал ее в объятьях после падения с лестницы… На ее лице можно было прочесть желание, или это ему только показалось?

Для нее не было места в его жизни. Даже если бы он не охотился за Хеллером, в его душе было темно и пусто. Ему нечего было ей дать.

В тот момент, когда она предложила ему работу на ферме, у него возник соблазн согласиться. Тогда ему не придется больше преследовать Хеллера. Он может предоставить это дело полиции. И начать строить свою жизнь заново. Здесь, в Стефенвилле, штат Техас. У него был выбор: удовлетворить жажду мести или позволить Рен вылечить его раны.

Сняв рубашку, Киган встал вполоборота и посмотрел в зеркало. Шрам от ожога шел уродливой красной полосой через спину — страшное напоминание обо всем, что он пережил. Хеллер сделал это. Отметил его на всю жизнь. Он не может простить и не должен забыть.

Пока Киган принимал душ в одной ванной, Рен раздевалась в другой. Эта маленькая стычка между ней и Киганом, задела ее сильнее, чем хотелось себе признаться. Она выстояла перед его упорством, но какой ценой? Она уронила купальный халат на пол и ступила в наполненную пеной ванну.

Трубы застонали, когда в другой ванной включили воду.

Рен старалась не представлять себе, как обнаженный Киган стоит под тугой струей воды, но не могла отделаться от картины, которую так ярко рисовало ей воображение.

Она видела, как он скользит ладонью по телу, склонив голову и позволяя воде свободно стекать по широкой спине. Она подумала о его ожоге и прижала руку к губам.

Его тело было длинным и гибким, как у марафонца. Ягодицы — твердые и плотные. Рен вздохнула, чувствуя, как внутри разливается мягкое тепло.

О Боже! Никогда, даже в самых откровенных фантазиях, Рен ни к кому так не тянуло.

Ей надо бояться этого мужчину, но вместо этого он привлекал ее все сильнее. Он соблазнял ее, и она летела как мотылек на огонь. Он обещал ей опасность, но это только сильнее возбуждало Рен, и по ее телу словно пробегали электрические токи.

Отдаться этому мужчине — это наверняка превзойдет все, что она раньше испытывала.

Господи, да с каких это пор она думает о том, чтобы отдаться Кигану Уинслоу? Еще тогда, на кухне, ощущая его тепло, Рен почувствовала, что все ее чувства обострились. Каждое движение, звук, запах воспринимались как будто они стали ярче. Она легко улавливала его терпкий мужской запах. Изгиб его губ порождал в ней жгучее желание, чтобы он ее поцеловал. Звук его голоса отдавался в ее теле сладкой дрожью. Но она тогда решила не обращать внимания на свое состояние, отказываясь поверить в то, что желает его.

Тем не менее она хотела Кигана. Так, как никогда никого не хотела.

И она никогда не сможет быть с ним.

Что-то мощное вело его вперед. У него была цель, до сих пор непонятная Рен. И эта цель держала в плену его сознание, наполняя отчаянной решимостью идти до конца. Кажется, он за что-то себя наказывает. Он нес на своих плечах тяжелый камень вины. Что же он такое сделал? Но она не знала ответа.

— Если бы он только со мной поговорил, — прошептала она и лишь потом сообразила, как это странно звучит. Зачем ему изливать ей душу? Она же ничего для него не значит. В самом деле, смешно. Пару дней назад она мечтала о молчаливом и нелюдимом помощнике, а сейчас, когда его получила, она ничего так не хочет, как разговорить его.

Забудь об этом. Обращайся с ним нежнее, покажи ему свою доброту, пока он здесь, а потом отпусти.

Рен пошевелилась в пузырьках пены. Звучит разумно. Вот только последует ли она своему собственному совету?

Киган закончил вечернюю дойку и вошел в дом. А там под елкой лежали яркие свертки.

Черт побери, подумал он. Господи, только бы эти подарки были не для него.

Одна мысль о том, что Рен приготовила ему подарок на Рождество, повергала его в панику. Ему нечего было подарить ей взамен. Он перестал думать о других людях уже давно. Ему и в голову не приходило, что Рен может ему что-то подарить.

— Садись и отдохни, — крикнула ему с кухни Рен. — Мы будем ужинать там, рядом с елкой.

Он застонал про себя. Рен вопреки всем его ожиданиям намерена была устроить настоящее Рождество.

— Тебе помочь? — спросил он, чувствуя себя беспокойно и неуверенно.

— Нет.

Киган мерил шагами комнату. Противоположную от камина стену целиком занимал книжный шкаф. Он подошел к нему и начал рассматривать корешки книг.

Диккенс, Твен, Хемингуэй, Стейнбек, По. Здесь были классики в кожаных переплетах. А чего он ожидал? Она же преподавала английский язык.

Казалось, с тех пор как сам Киган учился в школе, прошли столетия. Когда-то он тоже был молод и рвался покинуть родительский дом. Если бы он тогда знал, что его ожидает, то не спешил бы. Не стремился бы броситься очертя голову навстречу будущему.

— Телевизор и антенна в кладовке, — сказала Рен, останавливаясь на пороге комнаты. — Ты не мог бы принести и подключить их?

Киган пожал плечами и направился в кладовку. Он старался как можно больше молчать и вообще быть незаметным. Так ему будет легче сохранить втайне свои чувства к Рен. Хотя хранить молчание становилось все труднее и труднее. Он должен был объяснить Рен свое поведение, рассказать, что его отношение к миру в целом на нее больше не распространяется. Но он просто не мог позволить себе открыть глубоко запрятанные чувства этой женщине и таким образом сделать ее соучастником своих жестоких планов.

Он установил телевизор, подключил антенну и включил его как раз к шестичасовым новостям.

— Привет, мальчики и девочки! — воскликнул ведущий. — Мы только что получили известия от Санта-Клауса из северного Техаса.

В душе Кигана поднялась волна грустных воспоминаний. Стало трудно дышать. Было больно. По коже побежали мурашки. Он сжал губы.

Последнее Рождество, которое он провел с Мэгги и Кетти. Его дочери тогда было три года. Она верила в Санта-Клауса и готовилась наслаждаться праздником вовсю. Ее голубые глазки были распахнуты, в них светилось счастье, ожидание чуда. Перед мысленным взором Кигана стояла девочка: ее милая улыбка, светлые, легкие волосы, такие же, как у матери, нимбом сверкающие вокруг маленького личика. Это был последний раз, когда Киган помнил себя счастливым.

Ведущий все еще лопотал что-то о Санта-Клаусе и северных оленях, но его голос казался Кигану далеким и приглушенным. Он чувствовал себя так, словно проваливается и падает в длинный черный туннель, в бездонную пропасть. Трясущимися руками он дотянулся до пульта и, щелкнув кнопкой, выключил телевизор.

На лбу его выступил пот, он задыхался. Может быть, это вернулась лихорадка?

— Киган?

Он поднял глаза и увидел, что Рен стоит и смотрит на него обеспокоено.

— С тобой все в порядке?

— Ага.

Рен недоверчиво нахмурилась.

— Ты не против, если я послушаю прогноз погоды на завтра?

Киган только кивнул.

— Ты уверен, что все в порядке?

Не отвечая, он снова включил телевизор.

— Знаете что, ребята, это Рождество точно войдет в анналы истории, — радостно сообщил с экрана очередной ведущий. — Температура в Техасе опустится до двадцати пяти градусов ниже нуля. Ожидается также толщина снежного покрова в два или даже три дюйма. Вы не ослышались: впервые с 1934 года в центральном Техасе на Рождество лежит снег.