Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Страница 75

и умер очень быстро после выселения Марты с этой земли».

А вот что поведала Ирина Васильевна Поборцева:

— Молодой лейтенант ухаживал за немецкой девушкой. Они. можно сказать,

поженились. Родила она ему троих детей за три года. Но в сорок девятом году ей

было сказано, чтобы она покинула Калининград. И вот, знаете, до чего было

больно и страшно видеть и слышать детские слезы и плач на вокзале: «Папа, а

ты поедешь с нами?» Русских детей увозили в Германию. Рушилась семья. Ведь

можно было их оставить, и детей, и мать. Ведь это натуральная жестокость. А

результат какой? Разломанные судьбы. Что будут дети чувствовать вдали от

Родины, от отца? Кстати, этот парень покончил с собой...

Наверное, такие истории запечатлелись в людской памяти своей житейской

жестокостью и какой-то изначально понятной человеческой несправедливостью.

Простая история

Полное имя героини этой невыдуманной истории мы, по ее просьбе, не

приводим. Назовем ее просто фрау Ольга. Наша собеседница по национальности

немка, коренная жительница Восточной Пруссии, одна из очень немногих,

навсегда оставшихся на своей родине. Ее рассказ начинается с 1945 года:

Однажды, когда я работала кассиршей в бане, уже после закрытия, ко мне в

окошко постучали. Я сказала, что рабочее время окончилось. Лейтенант,

стучавший в окошко, сказал, что он новый начальник районного гражданского

управления. Я ему ответила, что все равно открывать не буду. Потом я пошла в

помещение парикмахерской, где закончили стрижку оставшиеся офицеры, и

спросила их, правда ли, что приехал новый начальник управления. Они ответили

утвердительно. Я пошла и открыла лейтенанту дверь. Потом он каждый раз

приходил в баню в то же время, под вечер. И как-то раз лейтенант предложил

мне выйти за него замуж. Я ему объяснила, что у меня есть муж. Тогда лейтенант

рассердился и сказал, что выселит меня в военный совхоз №51. Я испугалась,

так как знала, что там от голода умирал и...

Директор бани, эстонец лет 65-ти, посоветовал мне, чтобы я пошла к этому

лейтенанту и извинилась, хотя бы ради детей, потому что здесь другой власти,

кроме этого лейтенанта, нет. Я так и сделала. Как-то раз я дождалась его за углом

его дома, подошла к нему и попросила у него прощения. Он от радости чуть не

прыгал. Стал приглашать меня в дом. Я зашла. Он стал приглашать меня в

комнаты, но я сказала, что мне надо идти на работу. Лейтенант сказал, что

работа обождет, что он здесь начальник. Я ему возразила, что все это, конечно,

199

так, но надо переводить с немецкого на русский и обратно, и никто этого, кроме

меня, не

сделает. Я ушла. Вскоре ко мне на работу пришел этот лейтенант и принес

мне яблоки. Он пригласил меня в сад погулять. Я не согласилась. Немки-

парикмахерши мне сказали: «Дура, если бы нас пригласили, мы бы пошли. Брось

свою гордость». И я пошла с ним в сад. Лейтенант сделал из газеты кулек и

набрал в него малины: он знал, что у меня двое детей, и сделал это для них. Он

попросился ко мне домой. Я подумала сначала, что он хочет помочь мне

обустроить мой быт, а он хотел остаться у меня на ночь. Я его вытурила... Потом

он пришел как-то раз и с ним два его друга-офицера. Они встали на колени и

стали упрашивать меня ходить к ним готовить обед. Я жила тогда в

десятиметровке, рядом в комнате жили четыре немки. Они стали мне говорить:

«Соглашайся. Ведь ты же не девушка, а женщина. Что тебе будет?». Время было

уже позднее, половина второго ночи. Наконец-то офицеры меня уговорили, и я

сказала им, что завтра приду готовить обед.

На следующий день я пришла к ним готовить. Если я обещаю что- то, то

обязательно сдержу слово. Когда я шла к ним по улице, видела, что они втроем

смотрят из окна; видимо, они не верили, что я приду. Лейтенант меня на входе в

квартиру поцеловал. Друзья лейтенанта жили у него. Я им готовила еду два

месяца. Потом лейтенант увидел, что я нравлюсь его друзьям, и прогнал их,

сказав, чтобы те сами искали себе квартиры. К тому же я видела и знала, и весь

район и милиция знали, что я ему нравлюсь. Он даже когда умирал и то

ревновал. Когда я в пятьдесят шестом году через Красный Крест нашла своих

родственников в Западной Германии и своего первого мужа, а мой второй муж,

этот лейтенант, узнал об этом, а у нас тогда уже было с ним двое своих сыновей,

то он сказал мне, что если я уеду, то он повесится. Он любил меня и моих детей.

Дочку он удочерил, а сына усыновил. Когда он что- то покупал для нашей семьи,

то сначала он покупал мне, потом моим детям и только потом себе. Но все это

было еще впереди.

Как-то раз лейтенант сказал мне: «Давай вместе жить». Я согласилась. Он

везде хвалился, что у него жена-красавица. Когда я шла по улице, то в открытые

окна на меня смотрели люди.

У моего нового мужа, хотя мы и не расписывались, были из-за меня

неприятности. Его вызывали на заседание партийного бюро, уговаривали бросить

меня, пока не поздно, что потом ему будет сделать это гораздо сложнее, что ему

никто не даст зарегистрировать наш брак, что я была замужем за немцем и у

меня немецкое гражданство. Но мой муж никого не слушал. В начале 50-х у нас

родились сыновья, и в семье стало четверо детей. Все дети были на моей

фамилии, и он из-за этого очень переживал и даже предложил мне, чтобы мы не

регистрировали нашего второго ребенка, если нам не дадут возможность

оформить наш брак.

Когда в 1956 году я нашла своих родственников в Германии, то у моего

первого мужа там уже была вторая семья, был ребенок. И если бы я уехала,

то здесь семья была бы разбита и там вторая семья моего мужа была бы

разбита. Кроме того, я была благодарна своему второму мужу за то, что он

спас моих детей от первого брака от голодной смерти. Вот почему я

осталась в России.

Когда в 47-м шло выселение, мой муж съездил в Литву и там за

пятьдесят рублей раздобыл заверенную справку, что я литовка. Перед

выселением всем немцам через участкового милиционера сообщали, что

200

мы должны будем уехать; сказали, сколько и чего можно брать с собой в

дорогу. Я с детьми тоже попала в списки выселяемых. С другими немцами

прибыла на вокзал. На вокзал приехал и мой муж. Перед этим он выпил в

столовой. Его там увидели офицеры милиции, которые знали, что он живет

с немкой. Они спросили у него: «Ты тоже свою отправляешь?» — Он

ответил утвердительно. На это офицеры сказали: «Дурак! Если любишь —

беги и забери их!»

Я с детьми была уже в вагоне. Погрузкой немцев в вагоны

распоряжался какой-то полковник. Мой муж был тогда при орденах. Он

подбежал к полковнику и спросил его: «Какое право имеют отправлять

советских граждан в Германию? Ведь она же литовка! Кто за это ответит?»

Муж просил у полковника разрешения съездить со мной к генералу

Навалихину. Он показал полковнику свой партбилет и спросил его, почему

ему верили, когда он воевал, а сейчас не верят в том, что его любимая

женщина — литовка. Мужу разрешили. Он со мной поехал к генералу. К нему

в кабинет он зашел один, а когда вышел, то на моем пропуске на выезд в

Германию было написано рукой генерала: «Оставить».

Когда я вернулась с мужем и детьми домой, то у всех соседей от

изумления глаза полезли на лоб: ведь милиция их просила проследить,

чтоб я уехала вместе с детьми.

В сорок восьмом году отправили не всех немцев, оставили нужных