Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Страница 67

бросали в немецких мальчишек. Немецкие дети обычно по одному не ходили,

всегда группой. Но, в отличие от наших, они никогда никого не задевали. Даже

если я шла одна, никогда меня не трогали. Проходили мимо, даже внимания

никакого не обращали.

14 Заказ № 36

Несмотря на случавшиеся конфликты и ссоры, большинству переселенцев

запомнился вполне мирный «детский интернационал».

— Дети очень быстро стали понимать друг друга, — рассказывает Анна

Федоровна Черкашина. — И русские ребята легко обучались немецкому языку,

многие говорили на двух языках. Приходили домой и лопотали по-немецки.

Многим родителям это очень не нравилось. Мой отец ругал младших братьев и

сестер за то, что очень много дома говорят по-немецки.

Так было в Кенигсберге. В сельской местности отношения, похоже, были еще

раскованней, как свидетельствует Анна Александровна Г у - л я е в а из поселка

Рожково Гурьевского района:

— Дети есть дети. Они всегда быстро находят контакт. Мой сын Юра, а также

дети соседей дружили с немецкими детьми. Юра иногда приводил их домой,

просил, чтобы я им дала молочка, потому что они голодные. Я сажала всех

вместе за стол. Он с немецкими детьми и на рыбалку ходил, и играли, и картошку

мороженую на поле копать ходили. Для них как будто и войны не было. Может

потому, что мой сын был еще маленький?

Отношения между взрослыми

Беседуя с первыми переселенцами, мы неизменно задавали вопрос о

взаимоотношениях между ними и оставшимися здесь местными жителями.

Ответы были разными. Иногда люди говорили, что с немцами они не общались и

«никак к ним не относились». Иногда подчеркивали негативное отношение: «Зло

на них было. Даже глядеть на них не хотели, не то что разговаривать» (Нина

Николаевна Дудченко, поселок Железнодорожный). Подобные же чувства

испытывала и Татьяна Семеновна Иванова из поселка Маршальское: «У нас

немцы работали везде, где бы их ни поставили, и работали хорошо. Но я на них

не могла спокойно смотреть: перед глазами вставало лицо расстрелянной

гитлеровцами матери».

Такие чувства понятны, но преобладали все-таки другие настроения. «Они же

не виноваты, что война была. Всем досталось. Мою мать немцы и под расстрел

водили, и наган на нее наставляли. А она к немцам хорошо относилась. Нам

объясняли, что фашисты — это одно, а немцы не все фашисты», — говорит

Лариса Петровна Амелина.

Петру Яковлевичу Немцову запали в душу испуганные лица жителей

Кенигсберга в 1945 году:

— Они в таком подавленном состоянии и были потому, что их напичкали

разными «страстями-мордастями». Геббельсовская пропаганда

говорила, что русские Иваны будут их резать, вешать, убивать и т. д. Так что

они были напуганы. Но потом, когда посмотрели, что отношение к ним лояльное,

нормальное, человеческое... Ведь наши люди понимали, что немцы — тоже люди,

дети особенно, женщины, они ведь безвинные.

181

Почти все рассказчики отмечали вежливость и предупредительность немцев

к советским гражданам, но не все верили и искренность такого отношения.

— Такие любезные — прямо в душу влезут, но им-то в душу не заглянешь, —

это мнение Марии Николаевны Токаревой из Калининграда.

Подобные мысли приходили в голову и многим другим. Тем более, что

истинное отношение, иногда совершенно случайно, все же прорывалось. О таком

случае рассказала Вера Алексеевна Амитонова:

— Однажды мой папа шел по улице с врачом-евреем, который хорошо

говорил по-немецки. Сидит на скамейке старушка-немка, с ней мальчик лет

десяти. Она и говорит мальчику: «Вот запомни, это один из них убил твоего отца».

Тогда врач говорит ей: «Я еврей из Киева. Нас было пятнадцать родственников,

остался я один, выходит, его отец убил всех моих? Это я должен ему сказать?»

Мария Ивановна Макеенко работала в военном совхозе Черняховского

района, где большинство составляли немцы. Жили, по ее словам, очень дружно,

ходили друг к другу в гости. Мария Ивановна даже научилась говорить по-

немецки. Она стала невольной участницей еще одной языковой стычки:

«Однажды стоим с одной немкой около железнодорожного полотна, мимо идут

эшелоны на восток. Она думала, что я по-немецки не понимаю, и высказалась со

злостью: “Все г. .но немецкое везут в Москву”. А я ей тут неожиданно ответила: “А

когда ваши всё русское вывозили, ты не замечала?” Она смутилась и

покраснела».

Однако бывало, что дело не ограничивалось одними разговорами, а

принимало довольно крутой оборот. Семья Раисы Сергеевны Г а р г у н в то

время находилась в поселке Поречье Гурьевского района. Рядом с их домом

стоял особняк, где жила немецкая семья с пятью детьми. Отношения были

самыми добродушными, дети вместе играли: «А уехали соседи, на следующий

день их дом взлетел в воздух. Не захотели оставлять — часовую мину поставили.

Хорошо, что никто не пострадал».

Конечно, такие случаи были чрезвычайно редки. Большинство переселенцев

до сих пор убеждено, что крупных преступлений немцы не совершали.

«25.12.46 года в 7-м районе по ул. Регенштрассе дом 40 в 2 часа ночи немец

проник в квартиру полковника 11 Гвард. Армии Порнова, стал собирать вещи в

узел и с вещами пытался через окно скрыться, где и был убит из пистолета

полковником Порновым, при осмотре трупа до- кументов не обнаружено.

Фамилия, Имя и Отчество убитого немца не установлено, возраст 16-17 лет. Труп

направлен в морг».

Из сводки происшествий по городу Калининграду за 1946 год

(фамилия изменена).

ГАКО. Ф. 237. Оп. 1. Д. 2. Л. 77.

Беседуя с переселенцами, мы заметили, что отчуждение и неприязнь к

местным жителям возникали главным образом тогда, когда отсутствовало или

было ограничено непосредственное общение. И наоборот, если люди жили или

работали вместе, складывались отношения вполне дружелюбные.

Вот свидетельство Эммы Федоровны Беженовой из города Светлого:

— Рядом с нами жила одна немецкая семья: фрау Марта (мы звали ее тетя

Марта), ее мама и сын Гангчурген. Муж Марты погиб на фронте. А этажом выше

жили две пожилые немки. Отношения наши с ними были самые теплые. Марта и

ее мама связали для нас с сестрой рукавички и носки, давали продукты, хотя

сами жили нелегко, — они нигде не работали и питались прошлыми запасами.

Часто по вечерам мой отец играл на баяне (он дошел до Берлина и знал

182

несколько немецких фокстротов), тогда эти пожилые немки и другие приходили к

нам танцевать. Жизнь немного скрашивалась. Мачеха порой обижала нас с

сестрой, но тогда Марта забирала нас к себе и очень сочувствовала. Часто мы с

Гангчургеном рассматривали большую красивую книгу с картинками — детскую

Библию. Марта объясняла мне сюжеты картинок, рассказывала про Иисуса

Христа. Вообще немецкое население было очень религиозно. На праздники,

особенно Рождество, устраивали гадания.

Подобные бесхитростные истории, пожалуй, лучше всего подтверждают

давно известную истину, что несмотря на войну и какие-то чрезвычайные

обстоятельства, люди в душе своей сохраняют человеческие чувства.

Николай Васильевич Купчин из Маршальского и его жена были знакомы с

немкой Хильдой. «Однажды, когда я был в командировке, моя жена заработалась

так, что забыла, что у нее в тот день — день рождения. И вот Хильда пришла

вечером к моей жене, напомнила, что у нее праздник, и подарила ей кувшин и три

чашки».

У Прасковьи Ивановны Котовой, когда она жила в поселке Тол- стово

Краснознаменского района, соседкой по дому была фрау Ружат — бухгалтер в

местном совхозе:

— Во время бомбежки фрау Ружат потеряла четырехлетнего сына, и