Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Страница 16

там все отделано, забетонировано. Рядом был сад: и яблони, и другие какие-то

деревья. Очень нам понравился. Это место мы так и называли по-немецки —

Попелькен.

Удобнее всего, конечно, было тем переселенцам, которые приехали в

область по целевым направлениям на конкретное промышленное предприятие

или в учреждение. Тогда легче решались многие бытовые проблемы. Часто

вначале приезжал глава семьи, обустраивался, а потом уже ехал за семьей.

Анатолий Адамович Поплавский в новую область поехал по направлению

министерства финансов РСФСР. В обл- финотделе Куйбышевской области, где

Анатолий Адамович тогда работал, ему предложили самому выбрать район

вселения.

— Выбрал по карте Кройцбург. Это было личное желание. Я увлекался

охотой, рыбалкой. А по карте видел, что у Кройцбурга и озеро и лес

рядом. За семьями мы хотели ехать сразу. Но нам сказали: «Что вы, как

цыгане!» Боялись отпустить, что мы разбежимся. Поэтому сразу — к месту

работы, приказы о назначении суют в руки. А семье выслали вызов.

Первые впечатления

Первые впечатления зачастую бывают самыми яркими, самыми

запоминающимися. Большинство переселенцев не имело ни малейшего

представления о крае, в котором им предстояло жить. Они понимали, конечно,

что после жестоких боев Кенигсберг не может остаться нетронутым, но

действительность оказалась страшнее самых мрачных ожиданий. Алексей

Николаевич Соловьев вспоминает, что их грузовик ехал по фактически мертвому

городу: «Первое ощущение удручающе жуткое. Это был август сорок восьмого, а

36

люди навстречу не попадались. Завалы, остовы зданий. В центре города все

разворочено. Удивились, когда увидели Несколько неразрушенных зданий,

встретили людей... Значит, не так уж страшно». «На стенах полуразрушенных

зданий кое-где еще свисали остатки вывесок былых магазинчиков; видны

написанные черной краской прямо по штукатурке громадными буквами немецкие

пропагандистские призывы: «Мы не капитулируем!», «Тсс! Враг подслушивает!»

(Мария Павловна Кубарева).

Да, все переселенцы сходятся во мнении, что Кенигсберг произвел на них

впечатление обгоревшего, разрушенного до основания города, который давно

покинули его жители.

Манефа Степановна Шевченко приехала из Челябинска в 45-м году по

вызову своего жениха, который остался здесь после окончания войны. На поезд

сесть не было никакой возможности, зато удалось попасть на самолет.

— Когда я прилетела, меня Саша встретил на машине. Мы из аэропорта

поехали в Кенигсберг. Мы так долго ехали, что я не выдержала: «Господи, когда

же мы в город-то приедем?» Тогда Саша повернулся и сказал: «Мы уже десять

минут по городу едем». Батюшки мои! Города не было! Одни развалины. Только

кое-где вились дымки. Это были немцы. Они жили в этих развалинах. О

водопроводе и электричестве оставалось только мечтать. Трамвайные пути

разбиты. «Как тут можно жить?» — подумала я.

Эта жуткая картина изуродованного города дополнялась тем, что по улицам

бегали целые полчища крыс, а по ночам, когда стихал дневной шум, от ветра

грохотало ржавое железо на остовах коробок бывших зданий. В разбитых домах

было слышно, как из труб вытекала вода. Улицы были без света. Казалось, что

восстановить город будет выше человеческих сил. 1

Люди не только видели оставшиеся после войны развалины, но и подмечали

то ценное, что сохранилось от вековой немецкой культуры.

— Даже по остаткам зданий видно было, как красив был город до войны.

Улицы вымощены булыжником, зеленые от деревьев. И несмотря на развалины,

меня охватило чувство какого-то благоговения. Жалко было, что такой красивый

город был разрушен. Мы лазили по Королевскому замку. В нем была разрушена

только верхняя часть, а все коммуникации, подвалы не пострадали. Все было

ухожено, к каждому домику вели мощеные дорожки. Домики, даже их развалины,

окружал ухоженный кустарник. Видно было, что раньше здесь жили люди,

ценившие природу, красоту и свой уют, — вспоминает Анна Андреевна Копылова.

Необычными показались Марии Павловне Тетеревлевой яркие черепичные

крыши: «Они были такого сочного цвета при весеннем солнце и после дождя, что

казалось, их подкрашивают время от времени». Ариадну Павловну Башилову

поразила мощь городских фортов, многие из которых не пострадали; вызывали

удивление узкие мощеные улочки в центре города, дороги со специально

выделенными участками для проезда велосипедистов и небольших тележек,

пешеходные дорожки, выложенные фигурными плитками и плиточками. По

свидетельству Григория Ивановича Меньшенина, некоторые переселенцы из

российской глубинки щупали руками асфальтовое покрытие: такого они раньше

не видели. Необычным казалось и то, что почти все дороги, в том числе и между

населенными пунктами, были обсажены деревьями, а стены домов зачастую

увиты диким виноградом.

В поселках переселенцев встречали крепкие каменные дома с непривычной

внутренней планировкой, в комнатах — обои, стены на кухнях выложены

кафелем. Кое-где сохранилась красивая резная мебель, музыкальные

инструменты, большие часы с боем. «В России жили в деревянных домах, —

37

говорит Анатолий Семенович Карандеев, — а сюда приехали и как в сказочную

страну попали: полы паркетные, печи кафельные, стены крашеные. Краска тогда

у нас была редкостью. В России я до этого краски не видел».

Приехавшие весной переселенцы поражались тем, что город буквально

утопал и зелени и цветах. Маргарита Серафимовна Золотарева вспоминает

канал в районе Центрального рынка:

— Все вокруг было усыпано маргаритками и фиалками. То был сплошной

ковер. Берега канала украшали плакучие ивы, это были громадные деревья,

ветви которых ниспадали до воды, и образовывался своеобразный шатер. Была

удивительная тишина, и когда я в первый раз пришла туда ребенком, просто

случайно забрела, то остановилась в восхищении: казалось, это какое-то

сказочное царство.

Своим великолепием поражали городской пляж, красивые, витые чугунные

решетки и скамейки, цветочные клумбы и скульптуры, прекрасно оформленные

внутренние дворики жилых зданий. Немцы, несмотря на разруху, продолжали за

ними ухаживать. Еще одно яркое впечатление — чистая Преголя. Переселенцы

вспоминают, что в реке ловился снеток. А еще здесь водились щука, лещ, угорь!

Впечатление ухоженности и уюта оставляли и поселки области. Вот каким

запомнился Екатерине Петровне Кожевниковой Приморск 1947 года:

— Что в глаза бросилось? Порядок. Все разрушено было, но все в цветах.

Все в цветах абсолютно. Поверите? Жасмин. Одной сирени только несколько

видов: и персидская, и турецкая, и разных цветов. Рос такой кустарник цветущий,

что я даже не знаю, как он называется. Сколько пионов было! И у них как

сделано: сходит снег, начинает зацветать что-нибудь одно, потом другое и цветет

до зимы, пока не начнутся морозы. В каждом дворике такая загородочка. Не как у

нас сейчас: понаставили все штакетники, у кого покосился, у кого покривился. У

них была живая изгородь. И знаете, такими ступеньками: одна выше, другая

ниже, третья еще ниже. И начинает все это цвести снизу доверху. Все это

сплеталось с другими растениями: дикий виноград, плющ, еще что-то. А парк у

нас? Вы ведь посмотрите, какие реликтовые деревья были. Многие привозные.

Здесь чинара растет, пихта, пробковое дерево, бук, пирамидальный дуб. И все

это рассажено не просто аллеями, а как в природе растет.

И, конечно, остались в памяти первые встречи с немецкими жителями,

которых ожидали с любопытством и страхом. Первое время переселенцы