Восточная мудрость - Страница 13
Изменить размер шрифта:
О недостойных милосердия
Я много сказал здесь о щедрости слов,
Но знай, что не всякий достоин даров.
Да будет злодей разорен и казнен,
Стервятник лихой оперенья лишен.
Своих ненавистников ведая цель,
Злодеев оружьем снабдишь ты ужель?
Исторгни колючий кустарник, о шах,
И только заботься о древе в плодах.
О шах, только тех назначай к должностям,
Кто ласков и чуток и добр к беднякам,
Но милостив к злобным не будь потому,
Что зло нанесешь ты народу всему.
Пожаром грозящего бойся огня:
Ведь лучше единая смерть, чем резня.
Коль ты снисходителен будешь к ворам,
Как будто бы путников грабишь ты сам.
Казни, чтоб простыл от насильника след.
Насилье насильнику лучший ответ!
О милости к недостойным. Рассказ о жене и муже
Осиный на кровле заметивши рой,
Хозяин хотел его сбросить долой.
Жена возразила: «Не трогай ты их,
Бедняг не сгоняй ты с местечек родных».
Послушался муж. Но однажды напал
На женщину рой миллионами жал;
По дому, по кровле металась она,
От боли вопя. Муж сказал ей: «Жена,
Сама ты сказала мне: ос не тревожь,
Все вопли и стоны теперь для чего ж?»
Кто злому поможет, тем самым, поверь,
Он людям готовит немало потерь.
Заметив злой умысел, острым мечом
Покончи немедля с народным врагом.
Не может быть пес так же чтим, как и гость,
Достаточно, ежели бросишь ты кость.
Прекрасно сказал селянин: «Тяжелей
Навьючивать надо строптивых коней».
О сне безмятежном и думать когда ж,
Коль вовсе ленив и небдителен страж?
В военное время тростник лишь для пик,
А сахарный нам бесполезен тростник.
Добро не для всех. Одному – серебро,
Другого учи, сокрушая ребро.
Постройку на зыбком песке ты не строй:
Обрушиться может она над тобой!
* * *
Страдальцы любви, я завидую вам.
Знакомы вам язвы, знаком и бальзам!
Вы нищи, презрев и богатство, и власть,
Вам жизнь украшают надежда и страсть,
Вы пьете бестрепетно чашу тревог.
Вы пьяны словами: «Не я ли ваш бог?»
Для пьяных похмелия муть – вот беда!
И к розе в шипах острых путь – вот беда!
Но горькую чашу злосчастия ведь
Вы ради любимого рады стерпеть,
Не ропщет, кто страсти цепями пленен,
И путы порвать не старается он.
Хотя и безвестны сии бедняки,
Духовной путины они знатоки;
Упреки снося, пьяны страстью бредут:
Охваченный страстью, вынослив верблюд.
К их счастью пути не ищи: скрыт он тьмой –
Так мраком окутан источник живой.
Снаружи так жалок их вид, но внутри,
Как в городе с ветхой стеной – алтари.
Сгорает в огне мотыльком, кто влюблен,
Как червь шелковичный не вьет он кокон,
Всегда от довольства мечты далеки, –
Он жаждой томится на бреге реки.
Не мню, чтоб широко разлившийся Нил
Безмерную жажду его утолил.
Земное, как мы, полюбив существо,
Всецело любви предаем естество.
От милых ланит мы в безумьи весь день,
И ночью пред нами любезная тень.
Коль видим любимого мы пред собой,
Ничтожен и жалок нам мир остальной.
Коль злато наш друг презирает, оно
Становится глине иль праху равно.
Ах, мы на людей остальных не глядим,
Все сердце всецело захвачено им!
Все время в очах обожаемый лик,
А очи закроем – он в сердце возник.
Не в силах мы жить без сего существа,
И нам безразличны упреков слова.
Захочет он душу из тела извлечь –
Бестрепетно, радостно ляжем под меч.
Ах, если над душами власть такова
Земного, подобного нам, существа,
Что ж думать о тех, кто любови иной
Захвачен, затоплен всесильной волной?
Для высшей любви те пожертвуют всем,
И мир весь для них и не нужен, и нем.
Для истины свой позабудут народ,
Плененные кравчим, расплещут свой мед.
Нет средства от этих страданий и мук,
Скрывают они ото всех свой недуг.
«Не я ли ваш бог?» – в их сердцах навсегда,
Навеки в их душах ответное – да.
Отшельников ноги во прахе пустынь,
Но в душах пылает огонь благостынь.
Как ветер, незримы и живы, как он,
Как камень, тверды, молчаливы, как он.
Их чистая, утром пролившись, слеза
Мгновенно от сна омывает глаза.
В ночи, до упада загнавши коней,
Они об отсталости плачут своей.
Любви и страданью предавшись, они
Не знают различья: где ночи, где дни.
Творца красоты до конца возлюбив,
Они позабыли о тех, кто красив.
Красу в оболочке находят глупцы,
Лишь в сущности ищут ее мудрецы.
Взяв чашу с блаженным экстаза вином,
Забудьте о мире и этом, и том.
Рассказ
Один попрошайка настолько был смел,
Что к царскому сыну любовь возымел.
Его охватил лихорадочный пыл,
Безумные грезы лелея, бродил,
Стоял на пути, точно столб верстовой,
Иль вслед за конем он бежал, как шальной.
От слез под ногами у нищего грязь,
Все сердце изранил несчастному князь.
Придворная челядь, прознавши о том,
Ему запретила ходить пред дворцом.
Ушел он, но можно ль осилить любовь?
И к царским палатам вернулся он вновь.
Побоями нищего встретил слуга:
«Твоя чтобы здесь не ступала нога!»
Бежал и вернулся. Усердие слуг
Напрасно, коль отнял спокойствие друг.
Хоть муху и гонят, опять и опять
Все ж будет на сахар она прилетать.
Сказал ему некто: «Послушай, чудак,
Ужель для тебя так приятен тумак?»
Ответил дервиш: «Не пристало рыдать,
Побои от друга – одна благодать!
Придет ли взаимность, придет ли вражда,
Но чувство мое неизменно всегда!
Ах, если и здесь угнетает печаль,
Ужель принесет избавление даль?
Терпеть нету сил, и порвать не могу,
Забыть нету сил, и бежать не могу.
Я крепко привязан к порогу палат,
Я – гвоздь у шатра, а любовь – как канат.
Не лучше ль погибнуть в огне мотыльку,
Чем кануть во мрак, пустоту и тоску?» –
«А если ударит човганом сплеча?» –
«Что ж? Буду човгану я вместо мяча!» –
«А если взнесет он отточенный меч?» –
«Так что же? Пусть голову сносит он с плеч!
Я, право, не знаю, о друг, что со мной?
Венец иль топор над моей головой?
Меня к терпеливости ты не зови,
Смиренью, забвенью нет места в любви!
Когда б даже стал как Иаков я слеп,
Все ждал бы узреть, как Иосиф мой лен.
На мелочь обидеться может ужель
Изведавший страсти пленительный хмель?»
Раз стал он у князя лобзать стремена,
Тот гневно назад осадил скакуна,
Но нищий воскликнул, смеясь: «От меня
Зачем повернуть захотел ты коня?
Разгневался ты, о мой князь, на кого?
В ничто обратилось мое существо.
И если грешу я – виновен не я;
Тобою наполнена сущность моя.
И если я дерзко лобзал стремена,
В поступках природа моя не вольна.
С тех пор как огонь сей зажегся в крови,
Все отдал я в жертву несчастной любви.
Меня ведь убил ты стрелами очей,
К чему еще саблей грозишься своей?
Валежник сухой подожги и ступай,
А лес осужденный пылает пускай!»