Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник] - Страница 9

— Ну, и как? — приветствовал он командира. Клыки мешали ему говорить на англике.

Наедине с Фландри он игнорировал формальности. Ритуалы людей немало забавляли Ровиана.

— Плохо, — ответил ему Фландри и подробно обрисовал ситуацию.

— Почему же плохо? — спросил Ровиан. — Если, конечно, не считать, что может быть восстание.

— Этическая сторона значения не имеет. Ты ее все равно не поймешь. Обдумай-ка, кому это выгодно.

Фландри закурил и отыскал взглядом Шалму. Диск планеты безмятежно плыл в пространстве — наполовину темный, наполовину светлый.

— Почему Снелунд так поступил? — спросил он. — Ведь он здорово рисковал. Самая примитивная коррупция принесла бы ему больше, чем он мог бы потратить за всю свою жизнь. У него должна быть некая цель, реализация которой требует огромной суммы. Чего же он хочет?

Ровиан поправил хемосенсорную антенну, расположенную у него на макушке. Лицо его искривилось, глаза стали желтыми.

— Финансирование мятежа? Может, он надеется стать независимым правителем?

— М-м-м… нет… это не имеет смысла, а он, насколько я понимаю, далеко не глуп. Империя не стала бы долго терпеть его, и он был бы уничтожен. В случае необходимости и Джосип был бы смещен, чтобы расчистить путь для этой операции. Нет, тут кроется что-то еще… — Фландри снова перевел взгляд на своего коллегу. — Займись курсовой аппаратурой. Нужно, чтобы через полчаса она была готова к действию. Следующая посадка — на Ллинатавре.

Вибрация гипердрайва занимает лишь мгновение, хотя философы так и не пришли к согласию о значении этого термина. Вести идут куда медленнее. Сигнал, вне зависимости от мощности, не удавалось передавать на расстояния, превышающие световой год. «Щупальца» космических кораблей, путешествующих на квазискорости, теряют чувствительность за этим пределом. То же самое относится и к модуляторам, которые переносят сообщения со скоростью света: принцип неопределенности делает невозможным их усиление с достаточной уверенностью в том, что они не выродятся неизвестно во что.

Так что «Азеноуву» пришлось приблизиться к своей цели на два летных часа, прежде чем он смог получить сообщение. В сообщении говорилось о том, что адмирал Флота Хьюг Мак-Кормак бежал в систему Виргилиан. Достигнув ее, он поднял флаг восстания и провозгласил себя императором.

Известие это было с радостью встречено огромным множеством планет. Так же встретила его и большая часть людей, служивших ранее под началом адмирала, и большинство кораблей объявили о своем подчинении ему. Возникли две армии, а поскольку их цели и намерения были противоположны, они тут же превратились во враждующие. Гражданская война казалась неизбежной.

Когда Империя выкупила Ллинатавр у открывших его синтиан, она задалась целью стало сделать его привлекательным для переселенцев. Большая часть этого мира обладала богатыми природными ресурсами, обширными свободными территориями, восхитительным климатом и пейзажем. Штаб-квартира флота сектора находилась достаточно близко, на Ифри, и располагала достаточной мощью. Далеко не все варвары были настроены враждебно; существовали великолепные возможности торговли с многочисленными расами, особенно с теми, которые не имели еще космических кораблей, а также с другими имперскими планетами.

Так было в теории. Практика же трех-четырех поколений показала совсем другое. Люди утеряли, казалось, ту тягу к новым мирам, которая прежде побуждала их к действию. Лишь немногие соглашались покинуть насиженные места ради планеты, находящейся вне сферы безопасности, гарантированной близостью правительства, вдали от современных развлечений. Те, которые все же соглашались, предпочитали городскую жизнь сельской. Число переселенцев из соседних старых колоний, подобных Энею, тоже было невелико: люди уже успели пустить там крепкие корни.

Но все же Катарайанис стал достаточно крупным городом: два миллиона населения, если считать и то, что было не постоянным. Он стал административным и торговым центром, хотя большая часть заведений содержалась негуманоидами, а также средоточием злачных мест и центром связи. Обжитые районы, латифундии, шахты и фабрики вскоре уступали место лесам, горам и океанам, чье спокойствие не нарушалось даже намеками на движение, или пустым равнинам, где огоньки жилья были редкими и казались очень одинокими посреди темноты.

«Конечно, это помешает планете быстро превратиться в очередную выгребную яму», — подумал Фландри. Отчитавшись по прибытии, он переоделся в штатское и несколько дней провел инкогнито. Он не только осторожно расспросил несколько десятков буржуа и слуг, но и буквально прочесал Нижний город.

«Ну я наслушался такого, что впору блевать, — сказал себе Фландри. — Что ж, послушаем теперь Аарона Снелунда».

Сердце его забилось быстрее. Надо во что бы то ни стало сохранять бесстрастное выражение лица. В этом ему поможет не столько тренировка, сколько практика игрока в покер.

Пока движущаяся лестница поднимала его к весьма впечатляющему портику, он бросил взгляд назад. Губернаторский дворец размещался на высоком холме. Он представлял собою сооружение пастельных тонов, выполненное в стиле прошлого столетия — своды и колоннады. Сады и здания для прислуги уступами отходили от него к подножию холма. Их сменяли более скромные резиденции, смыкающиеся с полями сельской местности на западе и с домами города на востоке. Коммерческие башни, не очень высокие, громоздились неподалеку от Луаны-ривер, за которой лежали трущобы. Сегодня горизонт был затянут легкой дымкой, дул холодный ветер, пахнущий весной. По улицам и в воздухе сновали машины. Их негромкий шум почти не был слышен за шорохом деревьев. Трудно было поверить, что Катарайнис стоял на пороге войны, был объят истерией, скован ужасом…

…до тех пор, пока гул не заполнил небо от горизонта до горизонта, и на него не наползла тень особого военного корабля, стремящегося в неведомые земли.

В дверях выросли фигуры двух мичманов.

— Просим назвать ваше имя, сэр, и дело, по которому вы сюда прибыли, — сказал один из них. Он не изменил положения своего оружия, но сжал его с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Капитан Доминик Фландри, командующий кораблем «Азеноув». Прибыл по договоренности с Его Превосходительством.

— Одну минуту, сэр… — второй занялся проверкой. Он не просто позвонил в секретариат, но настроил на посетителя сканер. — Все в порядке.

— Попрошу вас сдать оружие, сэр, — проговорил первый.

— И… э-э… пройти небольшой досмотр.

— Что?! — У Фландри округлились глаза.

— Приказ губернатора, сэр. Никто не пропускается с оружием и без досмотра. — Вызывающе юный мичман облизнул губы языком. — Вы же сами понимаете, сэр. Когда изменяет Флот, мы… кому же тогда можно доверять?

Фландри посмотрел на смущенное лицо мичмана, перевел взгляд на его бластер и поднял руки, давая возможность себя обыскать.

Появился слуга. Он низко поклонился, провел Фландри к гравилифту и поднялся вместе с ним. Внутренняя отделка была роскошной, но роскошь эта отдавала дурным вкусом не столько из-за кричащих красок или уродливых пропорций, сколько из-за обилия деталей. То же можно было отнести и к комнате, в которую ввели Фландри. Пол был устлан ярким ковром-шкурой, переливающимся под ногами золотым и черным, стены выглядели так, будто их опоясала радуга, в каждом углу двигались диноскульптуры, воздух был напоен фимиамом и тихой музыкой, одна стена была полностью занята изображением придворных сцен, а за губернаторским креслом висело изображение императора Джосипа в три человеческих роста высотой, причем живописец бессовестно польстил своей модели.

На страже стояли четыре наемника. То были не гуманоиды, а гиганты-горзуниане, косматые, как звери. Они были способны часами сохранять мертвую неподвижность статуй.

Фландри козырнул и застыл в ожидании.

В Снелунде не было ничего демонического. Он придал себе почти девическую красоту: огненно-рыжие волосы, молочная кожа, слегка косящие фиалковые глаза, вздернутый нос, пухлые губы. Невысокий и уже начинающий полнеть, он сохранил грацию танцора. Его богато изукрашенный китель, брюки-клеш, туфли в форме лепестков и золотое ожерелье вызвали у Фландри зависть. Когда он повернул выключатель мемоскрина, вделанного в ручку его кресла, на пальцах блеснули дорогие кольца.