Воспоминания стопроцентного эсперантиста (СИ) - Страница 11
Но что издать? Конечно было бы желательно издать какой-нибудь эсперантский учебник или словарь, ибо их покупают чаще всего; кроме того их обложки всегда являются прекрасной рекламой для разных изданий магазина. Наши мысли шли в этом направлении. Но на этом пути встретилось следующее обстоятельство.
Как я уже говорил, возвращаясь с кембриджского конгресса я посетил нашего единомышленника-сочинителя В.Н.Девятнина. К тому времени он уже издал два тома своих сочинений. В ходе моего визита он показал мне стихотворный перевод поэмы Пушкина "Руслан и Людмила", а я обещал издать этот перевод, если создам эсперантский книжный магазин или журнал. Прибыв в Москву, я продолжил переписку с В.Н.Девятниным. Иногда мои письма содержали слишком много эсперантского энтузиазма, который всегда находил благоприятный отклик у нашего поэта. Под влиянием таких писем он вообразил, что теперь Эсперанто уже настолько силён, что можно жить не только для него, но и за счёт него.
В то время он занимал должность станового пристава и обязан был выполнять тысячу разных полицейских дел в своём районе.Такую должность мог занимать любой человек, но только не поэт. Естественно, что все мысли нашего поэта направлялись к тому, каким образом стряхнуть с себя эту "приятную" должность. Кроме того, эта работа недостаточно хорошо оплачивалась, а это вынуждало служащего к большой экономности, чтобы не выйти за рамки бюджета, особенно если его семья состоит из 4-5 человек. Но обычно требование экономности не любимо поэтами. Это замечание целиком относилось и к В.Н.Девятнину. Кредиторы атаковали его со всех сторон и он не знал, как выплатить долги.
Он надеялся улучшить своё финансовое положение с помощью эсперантских сочинений, но в то время почти никто из издателей не платил гонорары эсперантским авторам. Учитывая безнадёжное финансовое состояние единомышленника, я всем сердцем желал ему помочь и обещал выплатить какой-то гонорар, если издам его сочинение. Но он уже 27-го ноября 1907 г. послал мне рукопись и письмо, в котором было: "Извольте её просмотреть и, если есть возможность, вышлите мне как можно скорее обещанные деньги, ибо сейчас я нахожусь в таком тяжёлом материальном состоянии, что совершенно не знаю, что делать...Извините за бесцеремонность, но поверьте, что только ужасные обстоятельства вынуждают меня так поступать..." Ну. что делать? Я выслал ему 300 рублей и, чтоб совсем не лишиться средств, волей-неволей решил похлопотать об издании его перевода.
Вот почему наша издательская деятельность началась не с учебников, как того требовали насущные интересы магазина, а с литературного произведения. Поскольку в Москве не было типографии с эсперантскими буквами, я заключил контракт с Казанской типографией, в которой была напечатана моя первая книга. Набирать они начали в середине января 1908 г. Печатание шло очень медленно, ибо все корректуры из типографии направлялись в Москву, затем - в вильненскую губернию. Кроме того, гранки изобиловали опечатками, поскольку наборщики не знали Эсперанто, и нужно было править их по многу раз.
6-го ноября 1908 г. В.Н.Девятнин написал мне: "Сегодня я отослал г-ну Харитонову (печатнику) ещё один лист своего третьего тома (страницы 113-128), который очевидно скоро уже будет готов." Набор рукописи, получение авторского гонорара до выхода книги, открытие магазина на Тверской улице Москвы и некоторые мои вдохновенные письма к В.Н.Девятнину так подействовали на мечтательную голову нашего поэта, что он вероятно вообразил, что Эсперанто уже завоевал мир. Он начал серьёзно думать, что пришло время, когда уже можно оставить разные мерзкие дела, какими, например, занимался он, и жить только с помощью Эсперанто. По крайней мере все его письма ко мне в январе 1908 г. были полны, с одной стороны, жалобами на свою нужду, а, с другой стороны, преувеличенными надеждами на Эсперанто. К примеру, когда я написал ему в одном из своих писем, что, если он случайно будет в Москве, то может не искать гостиницу, а погостить у меня, он ответил в письме от 2-го июня 1908 г.: "Сердечное спасибо за Ваше любезное приглашение приехать к Вам в Москву. Если только разрешит моё начальство, я в конце лета неприменно приеду и может быть к этому времени у Вас будет возможность найти мне какое-нибудь частное занятие, которое позволило бы мне совсем бросить свою теперешнюю проклятую службу и поселиться с Вами в Москве, чтобы я мог более плодотворно работать на наше святое дело." А в другом письме, от 6/V-1908 г., он пишет вслед за разными просьбами: "Хотелось бы попросить Вас ещё за самого себя,но я не отваживаюсь злоупотребить Вашим терпением, хотя с большим удовольствием приехал бы в Москву, если бы только нашёл возможность получить там должность, которая давала бы мне хотя бы 150 рублей в месяц."
Должен здесь заметить, что в 1908 г. зарплату в 150 рублей в месяц получали только служащие высокого ранга, а средние получали 40-50-60 рублей. Конечно я не мог удовлетворить его пожелание и в письмах неоднократно предупреждал его об этом. Но Москва была для него магнитом, который притягивал неудержимо. И вот 10 ноября 1908 г. он пишет: "Мне предложили выбор: совсем оставить Эсперанто или службу в полиции... Чтобы выиграть время, я пока ничего не ответил, но понятно, что Эсперанто я не оставлю. Следовательно я должен оставить службу в полиции. Поэтому я вновь осмеливаюсь побеспокоить Вас просьбой: найдите какую-нибудь работу человеку, гонимому из-за нашей святой идеи!..Я готов ко всему, кроме служения в полиции...Помня Ваше дружеское приглашение, оставив свою проклятую службу я приеду в Москву лично к Вам, а пока прошу Вас что-нибудь для меня подыскать...Жизнь в этой мерзкой Вильненской губернии мне ужасно надоела."
Это письмо создало для меня огромное затруднение: с одной стороны, человек тонет и сознание требует помочь ему, с другой стороны, - я в Москве человек новый, у меня мало знакомых, моё имущественное положение столь же прочно, как весенний снег... Я не знал, что делать: магазин абсолютно не в состоянии оплачивать такого сотрудника, которому обязательно нужен 150-рублёвый заработок; все, кого я спрашивал о какой-нибудь должности для Девятнина, давали только отрицательные ответы. Я с огорчением написал ему об этом и посоветовал не торопиться с увольнением. Но мой совет отложил решение только на несколько месяцев, о чём я напишу позже.
Возвращусь к своему магазину, как он жил во втором полугодии своего существования. Хотя клиентура с каждым днём увеличивалась, мы видели, что только собственный журнал может полностью укрепить дело. Я решил обязательно выпускать журнал в Москве, если получу официальное разрешение. С этой целью я посетил много типографий, предлагая им приобрести эсперантские буквы. Все большие типографии не хотели даже слышать этого, но я нашёл наконец одного владельца маленькой типографии вблизи магазина, который согласился заказать вдобавок к имевшимся латинским буквам недостающие буквы с надстрочными знаками, если я пообещаю печатать в его типографии не только журнал, но и книги. Я пообещал и стал хлопотать об официальном разрешении издавать в Москве эсперантский журнал под названием "Ла Ондо дэ Эспэранто" /волна Эсперанто/. Но и в этот раз, как прежде в Казани, я получил отрицательный ответ. Отказ мотивировался отсутствием в Москве цензоров, знающих язык Эсперанто. Поскольку я твёрдо решил издавать журнал, то послал в Министерство внутренних дел в Петербурге протест на отказ, написав, что состав государственного учреждения не может ограничивать права граждан, что по октябрьскому манифесту 1905 г. я имею право издавать любой журнал и настаиваю на осуществлении своего права. Вскоре московский полицмейстер получил телеграмму министра, обязывающую удовлетворить мою просьбу насчёт журнала, если было отказано только из-за недостатка цензоров. Свидетельство о разрешении было выдано.