Воспоминания о Николае Шипилове (СИ) - Страница 2

Я попросила Шипилова дать мне прочитать его прозу. Он принес книгу «Шарабан». Когда я с благодарностью возвращала ее, Коля спросил: «Понравилось?» Говорю: «Это не то слово». — «А что больше всего?» — «Стенка из красного кирпича». Он удивился: «Да? А я думал, «Наташины ночи»». — «Почему?» Он замялся, а потом засмеялся: «Обычно это женщинам нравится больше». Но меня поразила как раз «Стенка…» — очень жесткая, суровая, правдивая повесть о судьбах людей сибирского поселка.

В Тульской области, неподалеку от Ясной Поляны, жила моя подруга Людмила Васюхно. Однажды я предложила: «Поедемте в Ясную Поляну». Собрались несколько человек, уговорили и Колю. Люда обещала нас встретить в Туле. Мы должны были у нее переночевать, а на другой день отправиться к Толстому. Договорились встретиться на вокзале. Я купила билеты на электричку, долго ждала, но никто так и не появился. Люда нас встречала и удивилась, что я приехала одна. Встали в очередь к автобусу на Головеньки.

Время было уже позднее, темно, холодно, привокзальная площадь полупустая. И вдруг в ночи мне послышался голос Шипилова: «Ни-и-на-а!» Говорю подруге: «Давай пройдем вокруг, посмотрим, я голос слышала». Она рассмеялась: «У тебя галлюцинации. Автобус сейчас уйдет». Все же уговорила ее. Нарезаем круги вокруг вокзала, и вдруг навстречу — вся наша компания! Вот было ликование и братание! Оказывается, на электричку они опоздали, сели без билетов на поезд, ехали в тамбуре с какими-то цыганами. На вокзале забыли название поселка, собрались уже садиться в автобус на какой-то другой маршрут, но Коля напоследок решил — просто так, на всякий случай — крикнуть мое имя. Опять почувствовал. Пока ликовали, автобус наш ушел, в такси такую большую и шумную компанию не брали, а на две машины у нас денег не нашлось. Тогда Коля вытащил из-за пазухи свою книгу: «Вот, книжка вышла, еду с друзьями родным показать». Книга была издана двумя годами раньше, но на титуле красовалась Колина фотография. Таксист глянул на фотографию: «Похож. Садитесь».

В комнате Люды висела на стене гитара, ее брат играл в местном музыкальном ансамбле. У Коли глаза загорелись, он сразу взял ее в руки, проверил настрой и звук, восхитился: «Хорошая гитара!» На другой день мы гуляли в осеннем лесу, развели костер. У нас была бутылка красного вина, но забыли стаканы. Я предложила сделать их из яблок. Выбрали ножом сердцевины, нагрели вино на костре и разлили горячий напиток в душистые сосуды из знаменитых тульских яблок. Коле это очень понравилось, а Дима Фролов написал потом два замечательных стихотворения — о молодых опятах, которых было множество под листьями вокруг, и о нашем пикнике.

В Ясную Поляну решили идти пешком, напрямую, через овраги и поля. Коля отказался. Он лежал на кровати и не выпускал из рук гитару. Мы знали, что у него больные ноги, но мне показалось, что, не будь этой гитары, он все же решился бы: зачем-то же он проделал этот длинный и трудный путь… Но я уже видела в общежитии, как Коля, лежа на кровати, наигрывал какие-то обрывки мелодий, а потом оказывалось, что он опять написал новую песню. У него на пальце, прижимавшем струны, был след — глубокая, вдавленная в кожу, затвердевшая бороздка.

Всегда казалось кощунством просить Колю спеть, если не присутствовали другие слушатели. Хотелось собрать весь белый свет. Наверное, многие испытывали такое же чувство, потому что всегда, когда он обещал прийти в чью-то комнату, известие об этом моментально распространялось по всему общежитию, и всегда было много народу. Но вот однажды Шипилов со своей женой Таней Дашкевич проездом оказались у меня дома. Была уже ночь, они устали, приехали из Шереметьевского аэропорта, а на другой день им надо было двигаться дальше. Поужинали, поговорили немного, я постелила им и безо всякой надежды попросила Колю спеть.

Я сейчас слушаю кассету с записью той ночи, и мне все понятно. Чтобы не мучить их, уставших, я прошу Колю спеть только одну — мою любимую песню, записи которой у меня нет: «Что это вьется по ветру…» Он берет гитару, Таня ему подпевает. У Тани усталый голос. Но постепенно их голоса набирают силу — откуда? Коля буквально возрождается, вспоминает старые и поет новые песни, потом просит Таню спеть. Сна как не бывало, усталости — тоже. Так мы и просидели всю ночь. Он пел — он жил.

Думаю, вспоминая Николая Шипилова, многие не преминут сказать о том, о чем и сам он давно написал и спел: «Видели меня и говорят, обрюзг я и голос свой по-русски на водку променял…» Этот контекст, этот фон присутствовал, но не более чем у других, и создавал его не Шипилов, и нужен он был не Коле, который прекрасно осознавал и свое предназначение, и свое значение. Помните последние строки этой песни: «Вы видели меня, а я вас не заметил, как родственник комете, как младший брат огня»?

Я всегда любила Колю Шипилова. Сказать, за что — не знаю. Может быть, восхищалась? Нет, по-человечески, как старшего брата, как родственную душу любила. За его устные рассказы, за смех, за необыкновенный слух к Слову? За каламбуры и шутки? Наверное, и за это, и за его книги и песни. За его неприкаянность и сиротство на этой земле. За то, что он прошел яркой кометой по этой жизни. За сопереживание. За его светлую душу. В одной из его песен есть такие провидческие и пронзительные строки: «Память за мною в погоне степью ночною рысит. Вот кто меня похоронит, вот кто меня воскресит». Светлая память!

Я не был близким другом Николая Шипилова — наши отношения можно назвать скорее приятельскими. Однако в середине 80-х в течение полутора лет мы общались с Колей очень тесно, практически ежедневно. С первого же момента знакомства Николай был мне невероятно интересен — и как глубокая, внутренне очень свободная личность, и как большой силы художник. Интересен был он мне и в силу моей профессии: это был один из самых ярких и талантливых людей, встреченных мною в жизни, и каждая встреча с ним давала мне пищу для ума как психологу, специализирующемуся на изучении скрытых ресурсов психики, творческих состояний, трансперсонального опыта. Мы подолгу разговаривали, и я с огромным удовольствием слушал его рассказы о своей жизни.

Анализируя сам факт нашего знакомства с Колей, я вполне могу допустить, что оно могло бы и не состояться. Мы жили с Колей в одном городе, но, как говорится, вращались в разных кругах. У меня был дом и стабильное положение в обществе, у него этого не было. Я занимался психологией, он — литературой. Я вел относительно спокойный и размеренный образ жизни, он, в силу отсутствия своего жилья, — бурный и хаотичный. Общие знакомые, конечно, были — но, в общем, не так уж много…

С того момента, как я заинтересовался шипиловскими песнями и стал искать их автора, мой путь к личному знакомству с Колей длился около двух лет. Ощущение было, что я пытаюсь ухватить хвост кометы со сложной траекторией полета. Вроде вот она — рядом, но в последний момент всегда проносится мимо (тут я невольно вспомнил строки Колиной песни о себе: «Как родственник комете, как младший брат огня»). К тому же сама эта комета имела два лица, две ипостаси: что называется, «социальный образ», порожденный сплетнями и слухами, и живая Колина личность, при ближайшем рассмотрении сильно отличающаяся от него.

Однако все по порядку.

Впервые о Шипилове я услышал от одного малоизвестного новосибирского поэта и барда Александра П-ва. Человек специфический, глумливый и циничный, он так охарактеризовал личность Николая: «Это парень очень талантливый и очень темный. Он гораздо талантливее меня в своих лучших песнях — например, таких, как «Дурак и дурнушка»». Я, заинтригованный такой оценкой, попросил Александра спеть какую-нибудь песню этого автора. И тот залихватски сбацал: