Воспоминания о Корнее Чуковском - Страница 1

Для меня, для всех, кто был счастлив и горд дружбой с ним, да и для всех, кто читал или слышал его, Корней Иванович Чуковский навсегда останется в обрамлении нарядных, пестрых книжек, в живом, подвижном, только что звеневшем, как ожерелье из пестрых камешков, и вдруг сразу стихшем, сразу скованном жадным вниманием кружке ребят, восторженно слушающих людей всех возрастов в нашей стране, да и во многих других странах известные стихи о том, «как жил да был Крокодил, он по улицам ходил», о докторе «Айболите», о главном на свете чистюле, начальнике всех умывальников — Мойдодыре, о Мухе-Цокотухе с позолоченным брюшком, о страшном африканском злодее Бармалее и про многое другое…

Чуковский — это детство моих младших современников. Это ребячьи годы моих собственных детей. Это почти первый лепет моей внучки, которая с моих слов, может быть и не все разумея, повторяла за мной: «Муха-цекатуха…» Это и мое собственное отрочество, потому что я еще мальчишкой-гимназистом знал уже наизусть стихи про крокодила, гулявшего по Невскому проспекту Петербурга. Это молодость моя и моих ровесников в литературе, потому что все мы, ныне представляющие уже старшее поколение писателей, пишущих для ребят, начинали с Чуковского, Маяковского, Маршака…

Чуковский — это наша многолетняя привязанность, привычно казавшаяся нам радостно-нескончаемым счастьем быть товарищем по работе и по внутреннему, сердечному родству одного из самых удивительных и знаменитых людей нашей страны, нашего века.

Корней Иванович Чуковский прожил жизнь огромную и редкостную по широте своего общения со всеми, кто с конца прошлого столетия и по наши дни представлял собой все наиболее яркое, талантливое, передовое, жизнелюбивое в культуре и искусстве нашего отечества. Он дожил до возраста, который принято называть преклонным. Ему шел восемьдесят восьмой год. Но он так и не дожил до своей старости. По-прежнему совсем по-молодому, звонко и задорно, звучал его голос, знакомый многим миллионам ребят и взрослым его почитателям. По-молодому, прямо и уверенно, шагал он по дорожкам нашего подмосковного дачного городка писателей Переделкино. И первым у нас в Переделкине зажигалось рано утром, хотя еще стрелка не показывала и шести часов, окно его дачи, и все мы знали: Чуковский встал, Корней Иванович уже за рабочим столом. А работал он неутомимо, самоотверженно, беспрестанно, в пример всем нам, на зависть многим молодым. И сколько он успел сделать!..

Признанный родоначальник нашей детской поэзии для малышей. Подлинный и прижизненно утвержденный в своей всенародной славе классик детской литературы. Наш общий учитель в этой работе, мудрый психолог, сумевший в своей на весь мир распечатанной, всесветно известной книжке «От двух до пяти» сделать слышным для взрослых таинство детского словотворчества, чудесные ритмы ребячьей считалки, упругий и озорной ход которой приоткрывал секреты, столь нужные каждому, кто собирался писать для детей.

Но не только в области детской поэзии, везде и во всем, за что бы ни брался Корней Иванович, он становился подлинным и влиятельным новатором. В своей монументальной работе «Мастерство Некрасова», удостоенной Ленинской премии, он совсем по-новому показал всему миру Некрасова — не только как замечательного поэта-гражданина, но и раскрыл нам все стороны поразительного мастерства поэта. А с какой проникновенной глубиной понимания, с каким чутьем к каждому слову Чехова написал К. И. Чуковский о непроницаемом как будто и в то же время всепроникающем таланте нашего великого писателя!

Он постиг все самые трудные секреты искусства художественного перевода, став виднейшим теоретиком и непревзойденным мастером этого рода литературной работы. Он первым еще в начале нашего века познакомил русское общество с поэзией великого американского поэта Уолта Уитмена и до последних лет своей жизни продолжал эту работу. А сколько книг Марка Твена, Редьярда Киплинга, Даниэля Дефо и других прославленных зарубежных авторов сделал он достоянием нашей детворы! И с кем только не встречался Корней Иванович в жизни своей! В своих мемуарах и литературных этюдах он рассказал нам о Горьком и Блоке, о Маяковском и Макаренко, о Короленко и Луначарском, о Леониде Андрееве и Собинове, о Житкове и Квитко…

Многим из нас доводилось своими замиравшими от трепетного уважения руками касаться хранящегося в кабинете у Корнея Ивановича его личного альбома, известного под названием «Чукоккала». Подлинные рисунки Репина, стихи Маяковского, написанные рукой поэта, карикатуры, дружеские шаржи на хозяина, нарисованные великим поэтом, автограф Конан Дойля, страницы из рукописей Оскара Уайльда. Да всего тут и не перечислишь…

Огромная слава, народное и государственное признание, международная известность венчали эту великолепную жизнь. Корней Иванович имел звание доктора филологических наук, был награжден орденом Ленина и тремя орденами Трудового Красного Знамени. Оксфордский университет удостоил его почетного звания доктора литературы Оксфорда. А миллионы и миллионы ребят наших любовно, сердечно и попросту звали его «дедушка Чуковский».

И вот потух свет в окошке переделкинской дачи, белеющей рядом с красиво разрисованной детской библиотекой, которую на свои средства построил и основал в Переделкине Чуковский. И смолк осенний переделкинский лес, совсем недавно еще оглашаемый в редкие часы отдыха писателя его громким, как у веселого лешего, возгласом: «О-го-го-го!», к которому мы так привыкли за долгие годы. Захлопнута обложка «Чукоккалы», в которой теперь уж не появятся новые записи. Но все мы, и наши дети, и будущее поколение нашего народа и людей многих других стран, никогда не расстанемся с книгами самого Чуковского, со стихами, раскрывающими все ритмы и прелести человеческого слова, с интереснейшими литературоведческими исследованиями, с литературными портретами людей, которыми прославилась наша культура за долгие десятилетия. Ведь с Чуковским не расстаются. Все, кто встретится с ним в младенчестве, полюбит его уже навеки!

У Репина был очень интересный обеденный стол с круглой вертящейся серединой, на которую ставились блюда. Все мы усаживались вокруг стола, и каждый вертел этот круг до тех пор, пока блюдо, которое он хотел, не доходило к его месту. Таким образом, гости обходились без помощи прислуги. Репин и его жена Нордман-Северова проповедовали «раскрепощение прислуги», с ними они обращались как с равными, приглашая их к столу вместе со всеми.

За обедом шла оживленная беседа. Был обычай: если кто-нибудь неправильно повернет стол либо по ошибке возьмет чужую вилку, на него налагался штраф. Провинившийся гость должен был произнести речь на любую тему. Мы старались штрафовать Чуковского, потому что он произносил интересные и блестящие по форме речи и Репин любил его слушать.

Время проходило очень весело и оживленно; обыкновенно у Репина мы засиживались до десяти часов и затем уезжали с последним поездом. В «Пенатах» нас кормили вегетарианской пищей, знаменитым «сеном», из которого делались вкусные блюда — котлеты и бульоны. Однако после такого обеда очень быстро хотелось есть, и мы, добравшись до станции Белоостров, с жадностью накидывались в буфете на колбасу и пожирали в один миг все бутерброды. Буфетчик знал, что у Репина каждую среду бывают гости, и уже заранее приготовлялся к этому дню.

У Репина я часто встречался с Корнеем Ивановичем Чуковским. В «Пенатах» он неизменно был центром всех репинских собраний и обедов. На «средах» всегда звучал симпатичный голос Чуковского. Корней Иванович был самым веселым, самым жизнерадостным из гостей. Если не было Чуковского, Репин скучал, жаловался, что ему кого-то не хватает, и он моментально посылал за Чуковским, который, появляясь, сразу же вносил оживление. Репин очень любил Корнея Ивановича за его веселье, неистощимое остроумие и высоко ценил его как умного собеседника, с которым делился своими сокровенными творческими замыслами.