Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии 1939-1945 - Страница 5

Я был откомандирован в Стриджсваньский батальон. II батальон гвардейцев Гота, командир которого, полковник Бурен, был чрезвычайно дружелюбен. Я попал в роту капитана Клингспора, офицера, с которым у меня вскоре завязалась тесная дружба, продолжавшаяся до самой его смерти. Все шведские офицеры, с которыми я познакомился, относились к немецким гостям открыто и дружелюбно. Похоже, от нас ожидали, что их гостеприимство мы воспримем как должное. На полевых учениях нас всегда самым дружеским образом приглашали на постой.

С удовольствием и благодарностью я всегда буду вспоминать то приятное и полезное время, которое мне посчастливилось провести в Швеции.

В это же время, в 1929 году, я пришел к убеждению, что, действуя сами по себе или совместно с пехотой, танки никогда не приобретут решающего значения. Изучение военной истории, проводимые в это время в Англии учения и наши собственные тренировки с муляжами убедили меня, что танки не смогут в полной мере проявить всех своих достоинств, пока той же скоростью и проходимостью не начнут обладать и другие виды оружия, на поддержку которых танки могли бы полагаться. Танки играли бы в этих соединениях главную роль, а все прочие подчинялись бы их требованиям. Включать танки в пехотные дивизии было бы неправильно; требовалось создание бронетанковых дивизий, в которые входили бы и все вспомогательные части, необходимые для полноценного действия танков.

Во время летних учений без войск в 1929 году одно из упражнений я провел на тему применения такой воображаемой бронетанковой дивизии. Упражнение было выполнено успешно, я убедился, что стою на верном пути. Однако инспектор транспортных войск – в ту пору это был генерал Отто фон Штюльпнагель – запретил мне теоретизировать на тему бронетанковых соединений крупнее полка. По его мнению, танковые дивизии – это утопия.

Осенью 1929 года начальник штаба инспекции моторизованных войск, мой старый друг по Мюнхену полковник Лутц спросил, не хочу ли я стать командиром моторизованного батальона. Я согласился и 1 февраля 1931 года получил под командование 3-й Прусский моторизованный батальон в Берлин-Ланквитце. Этот батальон состоял из четырех рот: 1-я и 4-я находились там же, где и штаб батальона – в Берлин-Ланквитце, 2-я – в учебном округе Дёбериц – Эльсгрунд, а 3-я – на Нейссе (Ниса). 4-я рота была сформирована на базе эскадрона 3-го конно-транспортного батальона. Как только я заступил на должность, полковник Лутц помог мне с переоснащением: 1-я рота получила разведывательные бронеавтомобили, а 4-я – мотоциклы, так что вместе они составили ядро разведывательного батальона бронетехники. 2-я рота получила муляжи танков, а 3-я, на Нейссе, была реорганизована в противотанковую, причем в роли вооружения на этот раз снова выступали муляжи – деревянные орудия. 1-я рота обладала настоящими старыми бронемашинами, дозволенными нам по условиям Версальского договора, но во избежание износа на учениях мы использовали муляжи. Только мотоциклетная рота пользовалась реальной техникой и была вооружена пулеметами.

Вот с таким импровизированным подразделением я и занялся полевыми упражнениями. Я был рад действовать самостоятельно, пусть даже и командуя столь малым соединением. И солдаты и офицеры с энтузиазмом отнеслись к своим новым задачам – несомненно, это внесло приятное разнообразие в их жизнь после ежедневной монотонной службы по снабжению стотысячной армии. А вот мое руководство таким энтузиазмом не пылало. Инспектор транспортных войск настолько не верил в возможности нового соединения, что запретил нам проводить совместные учения с другими размещенными поблизости батальонами. На маневрах 3-й дивизии, в которую мы входили, нам не разрешалось действовать подразделениями более взвода. Единственным исключением был командир 3-й дивизии генерал Йоахим фон Штюльпнагель, который несколько лет назад звонил мне по поводу перевода меня в Мюнхен. Этого выдающегося офицера интересовали наши занятия, и он был к нам расположен. Он нам во многом помог. По окончании учений он настаивал на том, чтобы критика наших действий была конструктивной. К сожалению, весной 1931-го генерал Йоахим фон Штюльпнагель по собственной воле ушел в отставку из-за разногласий с военным министерством.

Той же весной нас покинул и наш инспектор, генерал Отто фон Штюльпнагель. На прощание он сказал мне:

– Вы слишком спешите. Поверьте, нам с вами немецких танков в действии не увидеть.

Он был умный человек, но слишком уж скептически настроенный. Он мог разглядеть проблему, но оказался не способен найти отправную точку, чтобы ее решить.

Его сменил бывший начальник его штаба генерал Лутц. Это тоже был умный человек с хорошим знанием тактики и блестящими организаторскими способностями. Он признал преимущества тех тактических новшеств, которые я отстаивал, и всецело встал на мою сторону. Он назначил меня начальником своего штаба, и осенью 1931-го я вступил в новую должность. За этим последовали годы тяжкой работы, иногда в стрессовых условиях, но годы эти оказались чрезвычайно плодотворными. Именно в эти годы появились наши бронетанковые войска.

Мы были абсолютно убеждены, что развивать бронетанковые войска следует в направлении создания из них решающего оружия. Соответственно, они должны составлять бронетанковые дивизии, а впоследствии и бронетанковые корпуса. Теперь проблема заключалась в том, чтобы убедить в верности нашего пути представителей других родов войск и главнокомандующего армией. Это было трудно, поскольку никто не верил, что моторизованные войска – которые выполняли служебные функции, и не более того! – способны играть серьезную роль в тактическом и даже оперативном отношении. Более старые рода войск, особенно пехота и кавалерия, оценивались как самые важные составляющие армии. Пехота все еще считалась «царицей полей». Нашей стотысячной армии не позволено было иметь танков, поэтому никто этого вида оружия, о котором было столько разговоров, не видел. А когда мы появились на маневрах со своими муляжами, они произвели на опытных бойцов столь убогое впечатление, что нас просто жалели и не принимали всерьез. В результате наши танки готовы были принять лишь как элемент поддержки пехоты, а не как новый полноценный род войск.

Основным нашим противником выступала инспекция кавалерии. Мой генерал осведомился, каким кавалеристы видят свое будущее – в роли разведывательных войск для других частей или в роли тяжелой кавалерии, сражающейся самостоятельно. Инспектор кавалерии, генерал фон Хиршберг, ответил, что планирует организацию тяжелой кавалерии. А вот оперативную разведку он явно хотел перепоручить моторизованным войскам. Поэтому для выполнения именно этой задачи мы и стали тренировать наш разведывательный бронетанковый батальон. А параллельно с этим мы боролись за создание танковых дивизий. В конце концов мы потребовали создания противотанкового батальона в каждой из пехотных дивизий, исходя из того, что если будет создаваться противотанковое оружие, то ему придется не уступать танкам в скорости и мобильности.

Однако генерала фон Хиршберга сменил генерал Кнохенхауэр, в прошлом пехотинец, и он явно не считал те уступки, на которые пошел по отношению к нам его предшественник, неисправимым шагом. Он создал кавалерийский корпус из трех кавалерийских дивизий стотысячной армии и попытался вернуть ведение оперативной разведки в сферу компетенции кавалерии, прибрав при этом к рукам наши технические нововведения. В ходе этого в наши подразделения должно было внедриться множество кавалерийских офицеров. Споры между нами иногда доходили до точки кипения. Но в конце концов новаторы победили реакционеров, двигатель внутреннего сгорания – лошадь, а пушка – пику.

Не меньшую важность представляла собой проблема материального оснащения, что позволило бы сменить теорию на практику. С технической стороны была проведена большая подготовительная работа. Начиная с 1926 года за рубежом существовал испытательный полигон, где можно было испытывать новые немецкие танки. Управление по делам вооружений армии заключило контракты с различными фирмами на производство двух типов средних и трех типов легких танков по тогдашней классификации. Было произведено по два образца каждого типа, так что всего мы имели десять танков. Средние танки имели в качестве вооружения 75-миллиметровые орудия, легкие – 37-миллиметровые. Эти образцы были выполнены не из броневого листа, а из малоуглеродистой стали. Максимальная скорость этих машин составляла 20 километров в час.