Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки] - Страница 3
– Вы англичанка?
– Да, отец мой.
– Вы протестантка?
– Да.
– Почему же вы не послали за служителем одной с вами веры? В Булони есть пастор.
– Знаю…
Больная покачала головой и горестно вздохнула.
– Так в чем же дело? – настаивал священник.
– Наши пасторы, отец мой, слишком суровы, ведь вера наша непреклонна… А потому я не осмелилась.
– Что ж, дочь моя, тем самым вы воздали немалую хвалу вере моих отцов. Почему же вы не обратились в ее лоно?
– А если бы она отвергла меня?…
– Наша вера приемлет всех, дочь моя. Разве Иисус не сказал доброму разбойнику: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю»[20]?
– Но разбойник был на кресте, он умирал вместе со Спасителем.
– Кто умирает во Христе, умирает и со Христом, а раскаяние стоит распятия. Ведь вы раскаиваетесь, дочь моя?
– О, искренне и горячо, клянусь вам! – воскликнула грешница, воздев руки.
– Вы раскаиваетесь только лишь из страха смерти?
– Нет, отец мой, покаяние пришло ко мне, как к святому Павлу на пути в Дамаск: словно пелена спала с моих глаз[21], и я увидела себя такой, какая я есть.
– Но тогда вам должно быть известно, что Господь не только простил святого Павла[22], но и сделал его одним из своих апостолов, меж тем как тот стерег одежды тех, кто побивал камнями святого мученика Стефана[23].
– Как вы добры, отец мой, поддерживая и утешая меня так.
– Это мой долг, дочь моя. Когда строптивая овца удаляется от стада[24], невзирая на лай сторожевых собак, предупреждающих об опасности, добрый пастырь взваливает ее на свои плечи и относит в овчарню, но ведь его не может не обрадовать, если она возвращается сама! Говорите же, поведайте мне о ваших прегрешениях, я готов выслушать рассказ о них, и, если во власти скромного служителя Церкви дать вам отпущение содеянных вами грехов, вы удостоитесь прощения во имя Господа.
– Мое повествование было бы долгим и напрасным: вам достаточно моего имени; когда оно вам станет известно, вы уже будете знать все.
И вновь священник поглядел на нее с удивлением.
– Так каково же ваше имя? – наконец спросил он.
Умирающая склонилась к нему и дрожащим голосом едва слышно прошептала два слова:
– Леди Гамильтон.[25]
– Это имя ничего мне не говорит, дочь моя, – сказал священник. – Мне оно неизвестно, и я слышу его впервые в жизни.
– О Господи! – почти радостно воскликнула больная. – Значит, есть человек, не знающий меня! Есть уста, которые меня не проклинали!
И она откинулась на подушки, вознося хвалу Всевышнему. Но внезапно по ее лицу промелькнул ужас:
– Но ведь в таком случае я погибла, отец мой, у меня не хватит ни времени, ни сил все вам рассказать. А если я не поведаю вам ни о мучительном ужасе нищеты, ни о лихорадочной тяге к золоту, ни о неотвратимых миражах страсти; если вы узнаете из всей моей жизни только о прегрешениях, а не о соблазнах, вы никогда не простите меня… Ах, если бы вы согласились прочесть…
– Прочесть что?
– Повесть моей жизни, переданную во всех подробностях мною самой как первое искупление. Но прежде всего она послужит моей дочери, отвратив ее от пути, на который ступила я, и позволив не впасть в грехи, в которые впала я…
– Так почему бы мне не прочитать ее, если она написана вами?
– О, клянусь кровью моего собственного сердца!
– Так почему я не смогу ее прочитать? Ответьте же, наконец, прошу вас!
– Потому что я англичанка и писала ее на английском языке.
– Я пробыл пять лет в Англии, с тысяча семьсот девяностого по девяносто пятый, и говорю на этом языке как на своем родном.
– О отец мой, отец мой! – вскричала умирающая, сжав руку священника. – Воистину, мне вас послал сам Господь, это вселяет в меня надежду на прощение.
Потом с лихорадочной горячностью она прибавила:
– Возьмите, отец мой, – и она протянула ключик, завязанный в уголок платка, который извлекла из-под подушки в виде валика. – Возьмите этот ключ и отоприте ящик вон того туалетного столика. Там вы найдете рукопись, озаглавленную «My Life»[26]; возьмите ее, прочтите и возвращайтесь так скоро, как сможете, если вы принесете мне прощение. Если же я осуждена, просто пришлите рукопись – я все пойму.
Священник поднялся с кресла, открыл ящик и извлек упомянутую рукопись.
– Дочь моя, – сказал он, – мне придется уделить время и обязанностям, связанным с моим саном. Поэтому я снова смогу повидать вас только завтра в тот же час.
– Думаю, в милосердии своем Господь позволит мне прожить еще один день. Особенно…
Она помедлила, и священник ободряюще поглядел на нее. Она вздохнула и закончила:
– … особенно если вы дадите мне свое благословение.
– Благословляю вас, бедная женщина, и да ниспошлет вам Всевышний свое благословение, как это делаю я!
Молодую девушку и старуху он застал в соседней комнатке на коленях.
– Доверьтесь Господней воле, дитя мое, – сказал он девушке и положил правую ладонь на ее голову.
Старуха без слов схватила его левую руку и поцеловала ее. Священник вышел.
Больная, пока могла его видеть, не отрывала от него глаз и тянула к нему руки.
На пороге комнаты появилась девушка.
– Матушка, – спросила она, – как вы себя чувствуете?
– Ох, лучше, милая Горация, гораздо лучше! Еще один подобный приход, и этот человек унес бы с собой мое прошлое…
На следующий день в тот же час священник пришел снова с двумя мальчиками-служками, один из которых нес кропильницу, а другой – распятие.
Больная казалась гораздо более умиротворенной, однако силы ее убывали. Было понятно, что поддерживали ее лишь Вера и Надежда – две дочери Господни.
Священник подошел к кровати, лицо его дышало милосердием.
Девушка и старушка помогли страдалице приподняться и застыли у постели, словно статуи Юности и Увядания по бокам врат жизни. Священник остановился в двух шагах от нее. Она ждала, сцепив пальцы и возведя взгляд к небесам.
– Веруете ли вы в семь таинств[27], дочь моя?
– Верую, – ответила она.
– Веруете ли вы в пресуществление Иисуса Христа в святое причастие[28]?
– Верую.
– Веруете ли вы в верховенство римского понтифика[29] и его непогрешимость в вопросах веры?
– Верую.
– Веруете ли вы в символы римской Церкви и, наконец, во все, во что верует римская апостольская и вселенская Церковь[30]?
– Верую.
Священник ладонью зачерпнул из чаши немного святой воды и пролил несколько капель на голову умирающей.
– Окрещаю тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа; пусть вода крещения смоет твои заблуждения, грехи и даже преступления!
Из груди несчастной исторгся крик радости; она схватила руку пастыря, еще влажную от святой воды, поднесла ее к губам и жадно поцеловала. Затем в порыве одухотворенного блаженства воскликнула:
– Господи, прими душу мою!
И она без сил опрокинулась на подушки, которые ее дочь и старуха перестали поддерживать. Лицо умирающей обрело такую просветленную сосредоточенность, что обе женщины подумали, будто она заснула, и один лишь священник понял: только смерть может придать земным чертам такое небесное спокойствие.
И действительно, она была мертва.
Как она накануне сказала, священник унес с собой ее прошлое, а крестильные воды, струившиеся по ее челу, проникли в самую душу, смыв все: и грязь и кровь!