Воспоминание о Ф.И. Иноземцове и других московских докторах 50-х годов - Страница 3

Мне кажется, что такие именно зрелища в старом университете и клинике имели большое влияние на всю мою жизнь и судьбу. В минуты подобных чувств зрело мое отвращение к большим европейским городам, к «прогрессу» и ко всему тому, что связано с этими городами и с таким прогрессом… В иные минуты – даже и к самой науке, или, вернее сказать, к тому образу жизни, который слагается почти неизбежной при постоянных и правильных занятиях кабинетной наукой.

«Нет! – думал я тогда, – Бог с ними и с познаниями, и даже со славой ученого, если и у меня должно сделаться такое лицо… Избави меня Боже производить на кого-нибудь другого то впечатление, которое производят на меня теперь и сам Млодзеевский, и этот несчастный «честный труженик», который около него стоит у стола…»

Все это так. Но, несмотря на все личные претензии моей юности, я как-то почтительно жалел Млодзеевского; я уважал его, и мне очень не нравилось, когда я замечал или слышал, что Овер обращается с ним грубо.

Я помню раз, один из товарищей наших, Л-ский подходит ко мне и говорит:

– Что это за свинство, право, со стороны Овера так оскорблять Млодзеевского при нас!.. – Что такое?

– Сходит вниз, а сторож ошибкой подал ему шубу Млодзеевского. «Ах, извините, ваше превосходительство! это Корнилия Яковлевича!» А Овер ему: «Дурак, еще вшей на меня напускаешь!»

Меня тоже возмущало, когда я слышал иной раз громкий и сердитый крик Овера где-то, и мне товарищи сказывали, что это он на Корнилия Яковлевича кричит.

Жалел я почтенного и скромного наставника нашего, но тут же, помню, утешался особой научной радостью! «Физиогномика права! У Овера лицо неприятное и характер скверный».

Я мог по этому поводу сказать, как сумасшедший Гоголь: «что меня за все вознаградило сегодняшнее открытие. Я узнал, что у всякого петуха под перьями есть Испания!!» Я действительно тогда был почти сумасшедшим.

Я тогда все думал, что со временем укажу людям возможность «устроить общество», на прочных физиогномических основаниях, справедливых, незыблемых и «приятных». Главное – приятных! Тогда мне было с небольшим 20 лет; теперь мне гораздо больше, и я пришел к убеждению, что никогда люди «справедливо и приятно» устроиться не могут, на каких бы то ни было основаниях. Да и не должны; ибо в случае успеха они забыли бы Бога и вечность…

Как бы то ни было, физиогномика и меня, теоретически пытавшегося ее изучить, и других людей, просто наблюдательных, в данном случае, я думаю, не обманывала: Овер казался характера неприятного и красота его была неприятна; Иноземцов был прекраснейший человек, и лицо его, и вся особа его были в высшей степени привлекательны…

Контраст был такой, что его нарочно трудно было бы выдумать.