Воспитанник орков 1 (СИ) - Страница 5

Нельзя сказать, что Данут был чрезмерно хозяйственным, или жадным. Отнюдь. За хозяйством присматривал отец, а жадность... Ну, откуда ей взяться в рыбачьем поселке, где главное богатство — зерно и рыба делились строго поровну, а чтобы заполучить в собственность лишнюю расписную кружку, оловянную ложку, следовало немало побегать за зверьем, или нырять в холодную воду? Здесь другое. Кем не был парень, так это наивным. Дядя в городе, это хорошо. Вопрос лишь, примет ли дядя? Живи дядя.. как там его? — Силуд, не в Тангейне, а в каком—нибудь селении, наподобие их поселка, Данут бы даже не задумывался — пришел бы, в полной уверенности заполучить крышу над головой и толику родственного тепла. А вот как там в городе? Юноша немало общался с купцами и их приказчиками, приплывавшими за товарами, чтобы понять — они совсем другие. Не впустят в дом незнакомого человека, двери жилища запирают на огромный замок. А ради ценного товара, готовы на все. Видел, как купец, чье богатство было больше, чем имущество десяти их поселков, ползал на пузе, чтобы заполучить рог морского единорога.

Если в рыбацком селении сильный и неглупый (а он точно не дурак!) молодой мужчина будет принят с радушием (хворого и слабого тоже приютят, с голоду пропасть не дадут, но здоровому будут рады гораздо больше!), то непонятно, как его встретит огромный город? Захочет ли брат отца приютить беглеца? Не решит ли, что на его голову сваливается нахлебник? В любом случае — примет его дядюшка, или нет, но чем—то надо жить. Бездельником Данут быть не хотел, да и не умел. Вряд ли в Тангейне нужны рыбаки или охотники. И точно не требуются ловцы речного жемчуга. Если бы в городах ловили рыбу и били зверя, так не посылали бы огромные корабли вдоль берегов, не устраивали бы торжища. Конечно, рано или поздно он себе работу отыщет — мешки таскать, тех же купцов охранять от мертвяков и орков, но когда это будет? А до тех пор, он должен рассчитывать лишь на себя, да на свое имущество. Впрочем, не лучше ли вместо тяжелого котелка взять в город побольше воска? Лучше бы взять мед, он дороже, но пока несешь, половина впитается в меха, а вторая загустеет и пропахнет кожей.

В сборах Данут провел целый день, хотя, по правде говоря, хватило бы и пары часов. Поймал себя на том, что он просто оттягивает уход. Как бы то ни было, но отцовская зимовка — это что—то домашнее и привычно, родное. Порадовался, что не стал выбрасывать старую одежду. Та, в которой он хоронил односельчан, превратилась в лохмотья, пропитанные сажей и трупным запахом. Да и он сам, как ни купался в море, а потом не мылся в реке, но так и не отбил от себя запахи гари, горя и смерти...

Был и еще один важный вопрос — куда идти? Вернее, как выбрать путь и дойти до города, не заблудившись, не утонув в болоте или, что еще хуже, не забредя в земли орков. Если бы норги оставили хоть одну лодку, рискнул бы пойти вдоль побережья. Если выходить ночью на берег, можно добраться за два—три дня. Ну, за неделю, так точно. А по лесу? Данут помнил карту, составленную отцом — в Вотрон впадает три реки, что означает, что их надо как—то переходить. Вряд ли кто—то приготовил ему лодки или мосты. Но обойти реки тоже не удастся, да и мест он не знает. Решено — он пойдет вдоль берега моря, а переправа... Ну, как—нибудь...

Первые два дня пути прошли без всяких приключений. Правда, крупу приходилось экономить, позволяя себе варить кашу один раз в день, а есть хотелось чаще. Ни птица, ни зверь по дороге не попадались, а мед уже не лез ни в одно место. Посетовав на себя, что не запасся рыбой, Данут хмыкнул. Как всегда, полезная мысль приходит в голову поздно.

Через первую реку Данут переправился просто. Нашел пару сухих бревен, связал их между собой. Уложив на плот—недомерок одежду и вещи, шутя переплыл преграду. Выйдя на берег, юноша мысленно похвалил себя, разглядев следы старого кострища, почти заросшего одуванчиками, но еще узнаваемого. Значит, кто—то когда—то здесь делал привал и выбор дороги был правильным.

Рыба в реке оказалась непуганой, она бродила едва ли не по поверхности, лениво охотилась друг на друга и также лениво удирала. Скоро самодельная острога Данута прибила к дну небольшую щучку и пару окуней. С готовкой парень особо не заморачивался — выпотрошив тушки, обложил их лопухами, обмазал глиной и сунул в костер. А скоро Данут наслаждался печеным окунем. После однообразия последних дней, горячая рыба, источавшая соком, показалась лучшей едой в мире. К ней бы еще кусочек хлеба — был бы княжеский пир!

Перекусив, юноша уложил оставшуюся рыбу в мешок и двинулся дальше. По его расчетам, где—то должен был оказаться ручей, у которого можно переночевать.

Когда Данут осилил еще один ручей, лес начинает редеть. Может опушка, но скорее всего, очередная полянка. Парень ускорил шаг, рассчитывая устроить привал, но шум, крики, лязг железа, заставили его остановиться. Укрываясь за деревьями, Данут подошел ближе.

На поляне кипел настоящий бой. Невесть сколько гномов — из—за постоянного мельтешения толком не разобрать — не то пять, не то двадцать пять, в отчаянном остервенении нападали на тролля — человекообразное существо, прикрытое только седой шерстью, лениво отмахивающегося дубиной. Но, несмотря на численный перевес, сомнений в исходе схватки не оставалось. Гномы были храбры, но бестолковы и, вместо того, чтобы окружить противника, изматывая его уколами и ударами, лезли кучей, мешая друг другу. Деревянная палица тролля, обитая железом, величиной едва ли не с самого хозяина, хотя и казалась медлительной, действовала уверенно и четко. Великан держал на расстоянии чужие мечи и топоры и, время от времени наносил смертоносные удары. Иногда гигант подпускал гномов ближе, словно бы раскрывался, а потом, от всей силы бил ногой в грудь самого храброго.

Гномов становилось все меньше. На истоптанной до земли траве, среди растерзанных палаток, затоптанных очагов тут и там лежали маленькие, словно бы детские тела. Вот, опять дубина угодила в плечо одного из гномов, отбрасывая того в сторону. Малыш, в суматохе боя не ощутивший боли, вскочил, сделал несколько шагов в сторону врага и, только потом упал и замер.

Данут, цепким взглядом оценил обстановку, торопливо, но без суеты скинул мешок, шагнул вперед, глядя в сторону великана. Короткое тяжелое копье привычно легло в правую руку, левая вытянулась по направлению удара. Словно на промысле, парень прицелился и, «поймав» взглядом огромную волосатую грудь, метнул копье, как когда—то метал гарпун....

Крик умирающего гиганта разметал в стороны гномов, сбросил с веток любопытных лесных птиц. Великан, с недоумением поглядел на копье, впившееся ему прямо в сердце. В его мощном теле еще оставалась жизнь, и, подобно тому, как смертельно раненый кашалот бьется в агонии, пытаясь вырвать из тела иззубренное жало гарпуна, сокрушая в щепу лодки китобоев, гигант попытался вытащить из груди смертоносный металл и, замахнувшись дубиной, сделал мощный прыжок в сторону своего убийцы. Чуть—чуть не допрыгнув до Данута, уже выхватившего отцовский меч, наткнулся на одного из малоросликов и рухнул лицом вниз, насаживая себя на копье и увлекая за собой гнома.

Не убирая меча, осторожно, мелкими—мелкими шажками, Данут начал подходить к поверженному великану, а приблизившись, осторожно дотронулся до огромной волосатой ноги — вначале клинком, а потом и рукой: расслабленная, еще не начавшая остывать, как оно бывает в первые мгновения после смерти. Гигант был мертв.

Гномы, оставшиеся на ногах, настороженно переглядываясь, не убирая оружия, приблизились к победителю.

— Благодарю вас, — на вполне человеческом языке сказал тот, что постарше — с опрятной, несмотря на схватку, бородой, заткнутой за золотой пояс, с маленьким, словно бы игрушечным клинком. Подавая пример, старший гном убрал свой меч. Остальные, выглядевшие моложе — бороды едва достигали груди, с серебряными и бронзовыми поясами, благодарно закивали, пряча оружие.

Данут сухим щелчком отправил клинок в ножны, вежливо склонил голову. Решив, что приветственная часть закончена, юноша с огромным трудом сдвинул с места мертвого тролля. Увы, придавленный тушей гном был мертв.