Воспитание чувств - Страница 23

Ком в груди не давал ей вздохнуть. Невыплаканные слезы разъедали глаза, и она едва дышала, пытаясь загнать их внутрь. Она закусила губу и почувствовала привкус крови.

— Черт возьми, Трейси, не надо возвращаться туда, где ты была до приезда сюда. Так жить невозможно.

Волнение нарастало, и каждая жилка в ней нервно пульсировала. У нее все поплыло в голове от невероятных усилий сохранить самообладание. Звук его голоса, тихого и медлительного, пробивался сквозь стук в ушах.

— Вернись ко мне, Трейси. Живи нынешним. Ничто из того, что было в прошлом, уже не имеет значения.

У нее вырвались судорожные рыдания без слез, и она вскрикнула в попытке сдержаться:

— Нет, имеет.

Тай взял в ладонь ее подбородок и заставил Трейси взглянуть на него.

— Расскажи мне. Давай поговорим спокойно и во всем разберемся.

Ее еле слышное «нет» перешло в череду срывающихся на крик «нет, нет, нет». Тай сжал ее чуть крепче.

— Послушай, Трейси. За Рамоной Леду тянется слишком длинный список мужчин, чтобы питать надежду хоть что-нибудь сохранить в тайне.

Пораженная услышанным, Трейси взглянула ему в лицо, подавила подступавшие к горлу рыдания и смолкла.

— Мне кое-что известно и домыслить остальное не составляет труда. — Пальцы Тая вновь сжались, но не причинили ей боли. — Ты слишком чувствительна. Все накручиваешь и накручиваешь, страдаешь, изводишься себя, неважно, идет ли речь о чем-то существенном или нет, мучаешься угрызениями совести, даже если тебя принудили или подбили на что-то, ведь так?

Вздрогнув от его слов, Трейси приглушенно вскрикнула, на глаза навернулись слезы.

— Мне не… вынести… — Голос у нее сорвался, и она снова нетерпеливо шевельнулась. Таю пришлось избавить ее от своего веса. Трейси присела на краю дивана, а потом поднялась и стала ходить по комнате. Внезапно почувствовав холод, она обхватила себя руками.

Она боялась встретиться взглядом с Таем, но кое-как выдавила из себя:

— Ты для меня… самый главный человек. — Признаться в этом было крайне рискованным шагом. — То, как ты отнесешься к этому, значит для меня… все. Я не в силах рассказать тебе, потому что…

Тай вскочил, подошел к ней сзади. Его сильные руки обвили ее и нежно прижали к себе.

— Попробуй, Трейси. Я не предам тебя. — Он прижался губами к ее уху. — Когда я был маленьким, мама, бывало, говаривала, что секреты — странная вещь, — мягко произнес он, и Трейси плотно сжала веки, прислушиваясь к грубоватому тембру его низкого голоса. — В некоторых — маленькие радости и волнения. Например, когда затевается вечеринка для доброго друга втайне от него. Такие секреты недолговечны, и их трудно утаить, потому что ничего не стоит поддаться возбуждению и проговориться. — Тай нежно прижался щекой к ее щеке и заговорил еще тише: — Бывают секреты, за которыми скрываются трагедии и которые люди хранят за семью печатями, но, поделившись ими с друзьями, переживают уже не так мучительно, и они уже не могут так терзать сердце.

О господи, как он ласков! Даже ребенок не смог бы почувствовать себя в большей безопасности, и Трейси вдруг показалась себе ребенком, испуганным, одиноким ребенком, которому хочется, чтобы кто-то уделил ему внимание и помог пройти через все испытания.

— Бывают скверные тайны, — продолжил Тай мрачно. — Они могут казаться нам жуткими, и чем дольше мы их скрываем, тем страшнее они становятся. Потому что на самом деле скрыть ничего невозможно. От этих тайн только новые несчастья плодятся. Они губят все на свете. Они больно ранят и терзают человека, становятся в его воображении непереносимыми, убийственными. Кончается же тем, что какой-то ничтожный секретик раздувается до размеров невероятного замшелого чудища ростом до небес и разрушительного, как атомная бомба.

Слезы закапали из глаз Трейси легко, как в детстве. Самые туманные воспоминания о далеком прошлом приобрели постепенно отчетливую форму, на нее напала невероятная грусть, и она размякла.

— Такое рассказывают детишкам для поучения, но порой и взрослые могут найти кое-что полезное в таких незатейливых рассуждениях. Загвоздка только в том, как точно узнать, что надо скрывать, а что и яйца выеденного не стоит.

Трейси тронуло то, как Тай старался разговорить ее, и она почувствовала, что напряжение спадает. Ее изумило, что мужчина, такой огромный, грубоватый и мужественный, как Тай, может быть так нежен, что его сочувствие к другому человеку может быть столь глубоким. Этим он похож на Сэма Лэнгтри, однако то, что роднит Тая с ее отчимом, выразилось в нем еще сильнее и заметнее.

Она повернулась в его объятиях и устремила на него глаза, полные слез. Провела рукой по его худощавой щеке и потянулась к нему, чтобы поцеловать. В этом не было ничего чувственного — только всепоглощающая нежность, которую она испытывала к нему.

Когда она отстранилась и открыла глаза, в его взгляде было удовлетворение.

— Вот этого я и ждал, Трейси, — произнес Тай хрипловатым голосом. Он немного помолчал. — Если тебе будет удобнее говорить, прогуливаясь верхом на лошадях, то можно сделать и так. Или пройтись. Или просто остаться здесь.

Ему хотелось, чтобы она чувствовала себя раскованнее, но было ясно, что он настроен узнать все. Неизбежность этого тяжким грузом давила на Трейси. А может, он и прав. Может, она слишком долго хранила свои тайны. Они и вправду выросли до небес. Они как мина с запущенным часовым механизмом, который нельзя остановить.

Трейси застегнула блузку. Поговорить все-таки лучше в доме. Тогда, если Тай не захочет видеть ее после этого, можно будет просто собрать вещички и уйти.

Тай сел на диван, а Трейси примостилась на журнальном столике перед ним, до боли сжав ладони, не в силах встретиться с Таем глазами.

— Ну, что же случилось сегодня, Трейси? Из-за чего ты так нервничаешь?

Она подняла на него глаза, но тут же отвела.

— Рамона заявилась в мою квартиру, когда я была там. Ей позарез нужны деньги и я. Если ты имеешь хоть какое-нибудь представление о моей маме, то знаешь, что она всегда получает то, что ей нужно.

— Она и тебя может получить?

Вопрос был резонным, но Трейси догадалась, что ответ Таю и так ясен.

— Нет, ни за что, — ответила она и почувствовала, что ее нервное возбуждение проходит.

Что бы ни случилось, как бы Тай ни отреагировал, на сей раз она все ему расскажет. Она так устала носить это в себе, так извелась от той власти, которую прошлое возымело над ней, так измучилась от страха, что все откроется! Она презирала свой образ жизни, свои поступки. К этому не будет возврата. Но если Тай хоть отчасти окажется тем человеком, каким она его представляла — таким, каким ей хотелось, чтобы он был, — он должен обо всем узнать.

— Может, тебе станет легче, если ты узнаешь: я выяснил многое, мне известно, что твоя мама использовала в своих целях многих мужчин, что она использовала и тебя.

Трейси еще крепче сцепила руки.

— Ты разузнал о ней, но, наверное, не стал наводить справки обо мне, о том, что я вытворяла. — Ей наконец удалось заставить себя встретиться с Таем взглядом и не отводить глаз несколько мгновений. — Я была лгуньей и воришкой и пособничала ей. Я делала то, что она велела, и никому не признавалась. Сначала потому, что некому было говорить. А позже потому, что мне стало стыдно. У меня никого, кроме нее, не было, и я боялась, что она бросит меня где-нибудь на дороге или ее арестуют и отправят в тюрьму. — Трейси почувствовала, что к ней возвращается прежняя неловкость, и беспокойно отвела глаза. — Ты и представить не можешь, как страшно оказаться в еще более бедственном положении, когда твоя жизнь и так сущий кошмар. А когда уверуешь, что ты такая никчемная, что даже собственная мать поговаривает о том, как бы избавиться от тебя, то постараешься делать все, что она велит, даже если тебя постоянно мучает совесть.

От Тая веяло таким ледяным безмолвием, что Трейси готова была совсем упасть духом. Она чувствовала, как к голове прилила кровь и резко ударила в глаза.