Восьмая Марта. Повесть в диалогах - Страница 7

Катя вспоминает слова из санитарной рецензии: «Вполне возможно, Е.Парусова – хороший человек, но сие, увы, не означает, что она при этом – писатель».

Писатель имеет право быть любым человеком. Хороший писатель – не всегда хороший человек, а хороший человек совершенно не обязательно – хороший писатель. Талант может достаться отпетой сволочи и записному цинику, его будут читать и ругать, ругать и… читать, а чистому душой графоману, доброй и светлой бездарности, лишенному способностей добряку поставят на лоб жирный штамп: «Профессионально непригоден». Добрый? Иди служить в детский дом, помогай сирым и убогим, но только не лезь в писатели, ведь легче верблюду пройти сквозь игольное ушко…

Из санитарно-гигиенической рецензии: «Рассказ Е.Парусовой – прекрасный пример того, как не надо писать». Arena sine calce.

«Нет, не надо мне больше писать, – думает Катя. – Этот санитар леса, то есть литературы, он же известный критик! Мне нельзя писать, от моих рассказов людям – никак. Потому что меня – нет. Значит, Карфаген должен быть разрушен».

Была еще одна рецензия. Лицо ее сочинительницы – белесой щепки с острыми, как стекольные осколки, глазами, критикессы и прозаика, Катя совсем недавно видела в газете, вполне символически брошенной в урну. Вначале Катя решила спасти газету, но потом побрезговала и прочла лишь ту часть интервью со щепкой, которая была видна. Прочла, склонившись над урной, – оттуда сочинительница хвалилась своими произведениями и цитировала незнакомых Кате людей: они уверенно обещали щепке славу лучшего писателя России.

Катину книжку будущая слава России распинала, как хулиган – беззащитного щенка, привязанного к дереву. Одного такого щенка маленькая Катя пыталась выходить, но он все равно умер. Да и книжка, можно сказать, тоже скончалась, не родившись: не вынесла побоев.

«Язык у Парусовой, конечно, не отнимешь, – сетовала щепка в последнем абзаце, – но этого мало для того, чтобы речь могла идти о настоящей прозе».

Катя поежилась – представила, как щепка отнимает у нее язык.

Так – пусть с языком (и даже с языками), но уже без всяких героических планов – Ека Парусинская вернулась в родной город, оставив в чужой Москве диплом об успешном окончании Литературных курсов. Научить писательскому делу – нельзя, этот дар или выдают сразу, или забывают вложить при рождении. Еке однажды забыли вложить шоколадку в новогодний мешочек, и она ушла с той елки самым несчастным в мире ребенком.

Дома Ека первым делом включила телевизор и не выключала две недели – только ночью волшебный ящик отдыхал, но Ека просыпалась рано и смотрела все подряд. Она гадала на телевизоре, как ее прабабка в старину на книгах. Прабабка открывала наугад страницу и читала случайные строки с трепещущим сердцем, а Ека включала разные программы, не глядя на пульт. И примеряла на себя разные профессии вместе со спецодеждой и арго. Представляла, как поет на сцене, демонстрируя всей стране свои пломбы. Как играет в теннис, оргастически вскрикивая перед каждой подачей. Как беззастенчиво стендапится на фоне Стены Плача. Как оглашает новости, надевая скорбное лицо.

Новости, которые попадались Еке, всегда были плохими, а все телевизионные люди были чем-то похожи друг на друга – будто их спустили с одного конвейера. Будто некий телебог создал talking heads по своему образу и подобию.

«Я тоже так смогу», – поняла Ека, случайным подбором кнопок вызвав из вечерней пустоты кулинарное шоу «Гениальная кухня».

Кулинарное шоу, гастрономическая программа, дорогая передача – все они делаются по одним законам-канонам-шаблонам. Вот въедливая вежливость в адрес условно именитого посетителя. Вот неумолчный гимн кетчупам, майонезам и прочим химическим приправам, способным на корню изничтожить даже самую светлую кулинарную идею. Вот и ведущая – черные волосы, блестящий рот: «Разрешите пожать ваши талантливые руки!» Это она льстит гостю – итальянскому повару, что сдуру подписал контракт с далеким российским рестораном и теперь вынужден терпеливо обучать домохозяек готовить пасту с лисичками. И тирамису.

…Как вам нравятся эти алые ногти со стразами, что впиваются в беззащитно-нежное тесто?.. Эти актерки-неудачницы, всеми позабытые певцы и третьесортные писатели, которые делятся рецептами со всей страной? Эти звездные посиделки, кухонные поединки и прочие реалити-шоу, вытряхивающие на голову телезрителям ворохи чужого мусора, охотно вынесенного из дому?.. П.Н., о существовании которого Ека Парусинская пока и не догадывалась, в момент зарождения подобных – крамольных! – разговоров делает нарочито дружелюбное лицо и протягивает наглецу – ибо тот, кто замахнулся на святое, тот наглец! – «лентяйку». Волобуев, вот вам пульт! Зачем же еще он, спрашивается, нужен, если не для самостоятельного переключения каналов, – и, коли у вас имеется дистанционная «лентяйка», почему ж вы смотрите ненавистное шоу? Ась? На канале «Культура», к примеру, именно сейчас дают макароны! Пока еще неведомый Еке П.Н. загорается свекольным огнем, вырывает пульт из руки наглеца и швыряет его о стену. Ба-а-ах! – неистовствуют музыканты с канала «Культура». Жалкие электронные потроха и батарейки, как снаряды, летят по комнате, а наглец – духовный плебей! – жалобно ползет к выходу. П.Н. может убить за телевидение, но Ека этого еще не знает и думает о кулинарных шоу в свободной форме.

Ека – словно итальянский кинобухгалтер Фантоцци – переключает каналы в поисках новой судьбы и однажды впивается взглядом в Геню Гималаеву, звезду экрана, автора программы «Гениальная кухня» и обладательницу всех телевизионных наград, которые успели придумать в России.

Готовить Ека совсем не умеет.

– Не страшно, если вы не умеете готовить, – утешает ее с экрана Геня Гималаева. – Это так просто! Я вас обязательно научу.

Геня улыбается. А Катилина – у ворот.

где самым подробнейшим образом рассказывается о том, какие опасности подстерегают состоявшихся и успешных людей, связавших судьбу с телевидением. Здесь Геня будет вспоминать далекие дни и рассуждать о таком старомодном понятии, как «интеллигентность», и таком актуальном явлении, как джип, П.Н. потеряет аппетит, а Ека начнет карабкаться по первым ступеням карьерной лестницы

Меня, наверное, тысячу раз выручало важное жизненное правило – оно же «закон первой ночи». К первой брачной ночи, сразу скажу, закон этот отношения не имеет – тут дело в другом. В том, что, когда в жизни случается нечто в самом деле неприятное, опасное и гадкое, надо направить все силы на то, чтобы дожить до утра и не наделать за это время глупостей. Надо пережить первую, самую трудную ночь, а потом – как в песне – «станет легче поутру».

И все же в это утро мое волшебное правило не сработало. Может, потому, что я отвратительно спала, ворочаясь и вспоминая вчерашние новшества, без конца проверяла телефон и даже залезла глубокой ночью в Интернет, чтобы найти как можно больше информации про Екатерину Парусинскую? На первых страничках ничего интересного не было – Яндекс расщедрился только на чемпионку по бальным танцам среди юношества Ларису Парусинскую и владелицу собачьего клуба Парусинскую Яну, потом он гнал вообще откровенный бред о парусах и Екатерине Второй. Крепко я заснула лишь под утро. И если бы не вопли Шарлемани, возмущенной тем, что хозяйка манкирует обязанностями («заведут кошек, а потом не кормят»), наверняка проспала бы работу.

В кухне утром пахло рыбой – я забыла включить вытяжку.

Когда я говорю в начале каждой программы, что обязательно научу готовить своих телезрителей, я на самом деле думаю: «Зачем мне это нужно? Мой рецепт – мое открытие, и с какой стати я должна делать его достоянием ленивых и бездарных людей, у которых хватает сил только на то, чтобы включить телевизор в тот день и час, когда начинается моя программа?» Понимаю – слишком много личных притяжательных местоимений в одном предложении. К счастью, я больше не писатель и меня такие тонкости-подробности не волнуют. Как хочу, так и говорю – могу подпустить парочку слов-паразитов и не по тому слогу ударить, потому что меня сейчас заботят совершенно другие вещи.