Восьмая Марта. Повесть в диалогах - Страница 3

…Бас П.Н. приветливо гремел в коридоре. И вот дверь распахнулась. Шеф радостно втолкнул в кабинет незнакомую девицу, с которой мы, впрочем, виделись совсем недавно. И не при самых приятных обстоятельствах. Зубатка протягивала руку и улыбалась, как принцесса Диана на встрече с простыми пиплами.

– Геня, познакомься, – торжественно сказал П.Н. – Это Катя… Екатерина Парусова. Она будет у нас вести кое-какие проекты.

Зубатка, она же Катя, видите ли, Парусова, улыбалась во все десны, изображая, что не помнит давешней встречи в «Сириусе», так бесславно для меня закончившейся.

– Я давно смотрю все ваши программы, – сказала она и еще сильнее растянула губы в стороны (мне страшно стало – вдруг они лопнут).

Я хотела было сказать, что для человека, давно смотрящего все мои программы, она не слишком наблюдательна, но вовремя прикусила язык. Много чести для тебя, Катя Парусова.

– Мы на минутку, – вскочил с места П.Н., – я обещал познакомить Катю с народом. Показать, что тут у нас к чему.

Он понесся к дверям, и Катя поспешила за ним следом, одарив меня на прощание еще одной улыбкой Гуинплена.

Рабочее настроение они мне сбили окончательно. Впрочем, мне и до того, если честно, не очень-то работалось. Бывают такие дни, когда самое лучшее – не выжимать из себя лентяя по капле, а взять да бросить то, что не получается. И забыть о его существовании хотя бы на несколько часов. Вот и я – послушалась сама себя, закрыла файл с книгой и отправилась привычным маршрутом – на интернет-форум канала «Есть!», где кучкуется стая моих самых преданных поклонников. Ах, как греют их трогательные признания:

– Геня, я вас обожаю, Геня, вы открыли мне мир настоящей Еды…

– Геня, ваш последний рецепт – настоящий прорыв!

Я машинально отвечаю поклонникам и думаю – пусть количество рецептов имеет предел (как запасы нефти), зато мы, русские, находимся в привилегированном положении по отношению к заевшимся иностранным гурманам. Уж слишком долго нас держали на пельменях и селедке под шубой. Только сейчас мы начинаем познавать великую мировую кухню и понимаем, что…

…мы понимаем, что в кабинет опять влетел П.Н. На этот раз один влетел, к счастью, если не считать великих мыслей, клубящихся вокруг него даже в самые деликатные моменты. Мне иногда мерещится, будто я вижу эти мысли – они похожи на очень активных упитанных сорокалетних тетенек, какие часто работают старшими менеджерами.

П.Н. – Павел Николаевич Дворянцев, главный гурман и самый известный медиамагнат нашего города и прилегающей области. Человек, открывший Геню Гималаеву и сделавший ее звездой, прошу прощения, экрана (из штампа слов не выкинешь). Убежденный – мамой, в далеком детстве, – холостяк. Мужчина, который становится краше с каждым годом, хотя, возможно, это у меня с каждым годом все ниже валится планка. П.Н. понравился мне в первую секунду знакомства, когда он точно так же влетел в кафе и его тогда еще длинные волосы фамильярно трепал сквозняк…

П.Н. давным-давно исполнилось сорок пять, но он столь трогательно скрывает сей безрадостный факт, что ни у меня, ни у других сотрудников не хватает духу признаться, будто мы о нем тоже знаем. Мы старательно делаем вид, что не замечаем ни морщин, ни седых волосков, коварно отсверкивающих в поредевшей шевелюре, ни брюшка, мило обрисованного темным джемпером. П.Н. хорошо улыбается, но часто – и громко, как оглохший прапорщик! – орет на провинившихся (эхо летит по этажам, и все здание прижимает уши), и еще он часто ужинает вместе со мной.

Ночевать он у меня не ночует: П.Н., мой босс и вдохновитель, так и не стал моим любовником. Тем не менее в трудовом коллективе лишь у меня имеется право говорить с П.Н. естественным тоном.

– Я доволен, – сказал П.Н. и плюхнулся в кресло, скинув на пол мою сумочку. Правда, тут же извинился и поднял.

– Я доволен! – настойчиво повторил мой гость (он же – мой хозяин, если называть вещи своими именами). Судя по всему, он ждал ответной реплики. Ну нате вам.

– И чем именно ты доволен? – забыла сказать, что я говорю П.Н. «ты» и до сих пор не могу к этому привыкнуть.

– Геня, ты бы посмотрела ее резюме – она училась в Лондоне, в Италии, работала в Каталонии. А какие рецепты! Я чуть картинки не сожрал!

Нет, он не издевался, мой П.Н. Он, как все прочие известные мне мужчины, не удосуживался взглянуть на ситуацию пристально, предпочитая планетарный масштаб. Вот сейчас он скажет: «В интересах канала…»

– В интересах канала, – не подвел П.Н., – мы просто обязаны взять эту девочку. Для начала я отдам ей «Сириус-шоу», а там посмотрим. Ну, Геня, друг мой, ты и так зашиваешься, тебе некогда творить по-настоящему. А помнишь, кое-кто книгу хотел написать?

– Я и так ее пишу, – сказала я. – Уже вступление готово и полторы главы.

– Кстати, Катя тоже собирается написать книгу, – сообщил П.Н. – Еще бы, молчать с таким опытом – грех.

Нет, он все же издевался.

– Ужинаем в восемь?

П.Н. свернул губы в цветочек – он всегда так делает, если ему что-то не нравится: соус, или рейтинг, или человек…

– Сегодня я обещал маме поужинать дома.

Дома? С мамой?! Берта Петровна, разумеется, милейшая старушка, но готовить она, по ее же собственному признанию, за долгую жизнь не научилась. Ах, как нахваливала Берта Петровна мой форшмак… Как плакала в телефонную трубку и благодарила, что я вернула ее в далекое одесское детство… «Кстати, Геничка, смогли бы вы сделать для меня при случае хотя бы баночку икры из синеньких?»

Нет, Берта Петровна здесь ни при чем. Под кодовой кличкой «мама» в сегодняшнюю ложь вовлечена другая особа.

П.Н., повторюсь, – мой босс и главный дегустатор моей кухни, но он мне не любовник и не муж. Стало быть, волен ужинать где и с кем угодно, а все мои планы и покупки не имеют значения.

Я почувствовала, как сильно устала сегодня. Не хотелось его уговаривать. Не хотелось даже готовить! П.Н. буркнул что-то ободряюще прощальное и закрыл за собой дверь.

…Я родилась в начале 70-х, когда в продуктовых магазинах царил гастрономический кризис: пустые витрины украшали пирамиды гнусных консервных банок с несъедобным содержимым, сгущенку и тушенку изредка давали по карточкам (эвфемистично названных талонами), а в молочный магазин задолго до рассвета выстраивалась драконоподобная очередь. Родители мои относились к еде по-спартански: «Когда мне хочется есть, я кидаю в себя что-нибудь, и привет», – говорит отец. Иное дело – чай с сигаретами. По этой части и мама, и папочка прежде были выдающимися специалистами. Сожалели, наверное, что ребенок был не в состоянии оценить прелесть такого рациона.

Мама, подозреваю, в молодости неплохо готовила, но с годами ее талант усох до навыка стремительного («Ай, да отвяжитесь!») приготовления двух-трех фирменных блюд. Почти все то же самое готовилось в домах моих подруг, соседей и большей части населения СССР: фирменное мясо по-французски, запеченное с сыром в духовке, фирменный винегрет и фирменный яблочный пирог «шарлотка». Папа порой вспоминал о молочных киселях и морковных пирогах бабушки, но вспоминал спокойно, без экзальтации. Он никогда не жаловался ни на жизнь, ни на спутников в этой жизни. Почти все они, включая маму, были инженерами. И до переезда в старообрядческую деревню Пенчурка папа вообще не судил людей и не лез к ним с проповедями.

Все же мама лет десять подряд выписывала журнал «Работница», где из номера в номер мелким красивым шрифтом печатались рецепты хитроумных блюд, выдуманных изобретательными работницами из Москвы и работницами из Свердловска, работницами из неведомого мне Комсомольска-на-Амуре и прочих мифических городов. Я читала эти рецепты, как стихи, – и заучивала наизусть, будто знала, как они пригодятся: торт «в клеточку» (от инженера, как сейчас помню, технолога Е.Демаковой), облепиха в сахаре от кулинара И.Грушевского… Где вы сейчас, И.Грушевский и Е.Демакова?..