Воскрешающий легенды (СИ) - Страница 15

Когда совет подходил к завершению, в ставку вошел Жиембет — батыр из рода Алшын. Ему было поручено закончить подготовку к встрече врага в дальнем конце прохода — узкой горловине, где султан планировал дать первый бой.

Тяжелой ношей на сердце Жангира опустилась жгучая тревога. Лишь бы план удался!

В стане казахов царила настороженность. Привычная обстановка изменилась до неузнаваемости. Никто не стал разводить костров. Женщины не готовили ужин. Собственно, никого из женщин уже не осталось. Султан отправил их по домам вместе с отступниками. Сарбазы столпились напротив главной юрты. О привычном соблюдении порядка построения никто уже не помышлял. Все с волнением ожидали окончания совета батыров, возобновившегося после ухода тех, кто не поддержал султана.

Солнце скатилось за холмы на востоке, и теперь все было залито тусклым светом полной луны. В воздухе витал аромат диких горных трав, впитавших весеннюю свежесть. Лагерь окунулся в тишину, которую нарушало лишь радостное пение сверчков.

Максат поймал себя на мысли, что на протяжении нескольких часов пребывает в непонятном трансе. Как, впрочем, и все остальные. Одна мысль в его голове сменялась другой, не оставляя никаких следов своего существования. Мозг был словно одурманен чем-то и как будто полностью отключился от контроля над телом. А оно между тем после затянувшегося оцепенения начинало ныть, напоминая о себе все чаще и настоятельнее.

Первыми Максат решил размять затекшие ноги. Поочередно поднимая и сгибая в колене то одну, то другую конечность, он стал оглядываться по сторонам. Все, кто находился сейчас рядом с ним, в том числе и Жека, оставались неподвижными. Взгляды шести сотен пар глаз были устремлены на полог юрты Жангира. Макс решил, что самое время объясниться с другом.

— Жека, — еле слышно шепнул он, почему-то не осмелившись позвать в голос.

— Ну, — откликнулся тот.

— Что будем делать? — деликатно поинтересовался Макс.

— А что надо делать? — не понял Жека.

— Они там обсуждают план битвы. Битва, судя по всему, состоится завтра. Надо решать, с ними мы или нет.

— А что, еще не поздно уйти? — оживился на миг Жека и тут же опомнился: — Кстати, а почему мы до сих пор здесь?

— А где нам еще быть? Ты до сих пор ничего не понял? Мы привязаны к ним.

— «К ним»? К кому именно? — стал допытываться он.

— К тем, с кем мы встретились два дня назад.

— Отлично! А почему тогда ты спрашиваешь, что нам делать, если мы не имеем возможности уйти?

— Не знаю. Для приличия, наверное, — честно признался Максат.

— Ты когда-нибудь на саблях бился? — перебил друга Жека.

Этот вопрос заставил Максата усмехнуться.

— Конечно! В детстве каждый день в самураев играли. Можешь, кстати, обращаться ко мне «Максахиро».

— Тогда слушай, Максахиро! Если не уверен, что справишься с саблей, лучше бери лук. Наверняка у них есть отряд лучников. А вот я попробую железкой помахаться.

Максата немного смутило, как быстро разговор перешел в деловое русло. Жека уже не паниковал. В его голосе слышался прагматичный расчет. На мгновенье могло показаться, что говорил человек, прошедший через жернова множества степных сражений. Макс надолго задумался, не зная, что ответить, а когда нашел нужные слова, произнести их не успел — произошло то, чего все так долго ждали.

Полог юрты приподнялся. Первым показался Карасай. В правой руке он держал обнаженный алдаспан. Следом потянулись и другие батыры. Последним вышел сам Жангир. Когда все оказались снаружи, шапраштинец коротко оповестил сарбазов о решении, принятом на совете. Уловив в глазах толенгитов опасное замешательство, Карасай вскинул над головой свою массивную кривую саблю и трижды прокричал: «Аттан!»[24] Шесть сотен глоток тут же дружно откликнулись, повторяя древний боевой клич.

— Аттан! Атта-а-а-а-ан! — многоголосо громыхнул отряд, и этот воодушевляющий возглас эхом понесся по ущелью.

На усталых встревоженных лицах засияли радостные улыбки. Все разом оживились. Снова и снова повторяли казахи заветное слово, ощущая нечто среднее между неистовством и безграничным счастьем. Казалось, все присутствовавшие только и ждали этого призыва.

Не отдавая себе отчета, оба друга тоже радостно прыгали на месте, подхватывая звучавший со всех сторон возглас. Жека, как заправский воин, вертел над головой тяжелой кривой саблей. Максат же сотрясал воздух крепко сжатыми кулаками.

Когда всеобщее возбуждение стало стихать, батыры принялись вооружать небольшой отряд, придавая ему надлежащий боевой вид. Вернувшись к своей сотне, Аргынтай поочередно указал пальцем на нескольких сарбазов, приказав им выйти из строя. От общей массы отделились примерно с десяток человек. Судя по всему, это были закаленные в боях воины, с которыми аргыну уже приходилось биться с врагом. Во всяком случае, в том, что он тыкал пальцем вовсе не в хаотичном порядке, сомневаться не приходилось. Аргынтай тут же отдал короткий приказ одному из сарбазов образовавшейся десятки, и тот куда-то умчался. Вскоре он вернулся с охапкой длинных диковинных палок, еле передвигая ноги от тяжести ноши. В темноте Максат не сразу разобрал, что именно принес сарбаз. Лишь когда тот оказался совсем рядом, все понял. Похоже, Аргынтаю поручили отобрать лучших стрелков. Те, кого прославленный батыр не удостоил выбором, с завистью взирали на счастливчиков. И на то была веская причина, ведь каждому из них вручили самое опасное орудие убийства средневековья — фитильное ружье.

Отточенный до блеска меч ослеплял отражением восходящего солнца. Любуясь этим еще не знавшим сечи оружием, Мирас то и дело поворачивал клинок в воздухе, отчего по его юному лицу бегали замысловатые солнечные зайчики. В последний раз он был счастлив примерно так же, как и сейчас, после своего сундет-тоя[25], когда дядя подарил ему первую в его жизни лошадь. Вернее, жеребенка. Хотя сравнивать эти два события едва ли равноценно. Во многом благодаря своей непонятно откуда взявшейся дерзости, он стал обладателем лучшего меча в войске! Да что там в войске — во всей степи! С таким оружием и умирать не обидно. Увесистая костяная рукоять, инкрустированная рубинами, подошла к руке так, будто ее вырезали специально для него. Нижнюю оконечность рукояти венчала голова барса, застывшая в немом рыке.

Странно, но меч был на редкость легок и в то же время опасен — лезвие заточено под бритву. Мирас снова и снова рубил им воздух перед собой, наслаждаясь раздающимся свистом. Краем глаза он ловил на себе завистливые взгляды сарбазов, стоявших рядом. Каждый из них отдал бы все ради такого сокровища. Поначалу Мирас даже не хотел использовать меч в бою, но быстро опомнился. Никто не мог дать гарантии, что сегодняшний рассвет не станет для него последним. К чему хранить раритет на будущее, если будущего может и не быть?

Его еще детское воображение пьянило сознание. Подумать только: сегодня он получил возможность в числе первых обрушить свою ярость на врага! Мирас не раз представлял себе нечто подобное, но даже в самых смелых фантазиях не мог помыслить о таком успехе! Его отобрали в летучий отряд! Мирас встанет в один ряд с именитыми батырами и степными смельчаками. Мало того, их поведет в бой сам Карасай — гроза ойратов.

Мирас намеренно старался думать о предстоящей битве с чрезмерной патетикой. Это помогало бороться со страхом, который сейчас абсолютно не к месту. Благо, эйфория от происшедшего всего час назад события была еще слишком сильна.

Когда на рассвете казахи построились по сотням, Мирасу вручили мешочек с порохом и два мешочка с пулями. Кульмагамбет побоялся выставлять его в авангарде и объявил, что Мирас будет помогать стрелкам, заряжая их ружья. С такой участью молодой каржас явно не хотел мириться. Какими глазами на него будут смотреть сестры (если, конечно, он останется жив!), коли узнают, что в битве с ойратами их братишка был всего-навсего мальчиком на побегушках? Такого позора нельзя было допустить ни в коем случае! Пересилив свою губительную робость, он набрался мужества и обратился к сотнику.