Воскрешающий легенды (СИ) - Страница 14

В толпе послышались одобрительные возгласы. Все затихли, когда заговорил Беимбет.

— Ответь, султан, почему ты не рассказал всем о том, что сюда идут пять туменов ойратов? Что вы такое обсуждаете, если твои телохранители никого к тебе не пускают с самого утра?

— Убирайся прочь с глаз моих! — сорвался, наконец, султан. — Уноси свои трусливые ноги! Спасай свои стада! Мне не нужны трусы!

— Эй, султан! — осадил его Беимбет. — Ты забываешься! С народом так нельзя. Народ плюнет — озеро появится! Я не хочу, чтобы матери двух сотен кереев[23], обвинили меня в том, что их дети погибли или попали в плен. Они уйдут вместе со мной. Но не потому, что струсили. А затем, чтобы встретить тебя с мечом в руках, когда ты примкнешь к ойратам, и начнешь грабить казахские земли!

Видимо, последние слова переполнили чашу терпения Карасай-батыра, и он выбросил вперед свой гигантский кулак. Рыхлый Беимбет осел. С ненавистью взирая на обидчика, потер свою пухлую щеку. Не без труда поднялся на ноги. Карасай вовремя прочитал намерение бия, которому необходима была реабилитация. Прежде всего, в глазах сородичей. Батыр чуть отвел голову назад, и конец беимбетовской камчи просвистел у самого его носа. Хотя Карасай и был страшно зол, все же не осмелился на кровопролитие. Решил просто успокоить непонятно что о себе возомнившего старика: резко ткнул Беимбета в грудь подошвой сапога. Бий снова оказался на земле, но на этот раз подняться ему уже не удалось. Батыр в один прыжок оказался у распластавшегося тела и наступил на руку, державшую камчу.

Люди из свиты Беимбета, наблюдавшие за схваткой, спохватившись, хотели помочь своему бию. Но одного взгляда грозного Карасая оказалось достаточно, чтобы они от этой затеи отказались. Слава шапраштинского батыра гремела в степи не один год. Многие были уверены, что для него среди казахов есть только один достойный соперник — Аргынтай. Но тот был занят вырубкой леса. Так что остановить разъяренного воина было некому.

Все затихли. Максат во все глаза наблюдал за происходящим, пытаясь запомнить каждую деталь.

Шапраштинец носком сапога оттолкнул камчу, выпавшую из затекшей руки старика. Затем схватил бия за грудки и резким движением поставил его на ноги. Глядя в упор на поверженного противника, он снова заговорил:

— Прикажи всем собраться в лагере, султан, — это прозвучало почти как приказ. — Пора выяснить, кто из нас за кого. Иначе мы тут сами между собой перегрыземся.

Максат не стал больше задерживаться и со всех ног бросился туда, где работала сейчас его сотня. К своему великому удивлению, Макс не смог прочитать на невозмутимом лице Аргынтая хоть какие-то эмоции. Он лишь на миг призадумался и скомандовал заканчивать работу. К лагерю двинулись тем же строем — двумя шеренгами.

До стойбища добрались за полчаса. Пришли раньше всех. В лагере творилось нечто невообразимое. Между юрт то и дело метались молодые сарбазы, исполнявшие роль посыльных. Султан и все батыры закрылись в главной юрте. Охрана снаружи была усилена вдвое: теперь вход охраняли не два, а четыре толенгита. Еще шестерых расставили по окружности. Беимбета тоже не было видно. Со стороны ущелья к ставке стекались сотни.

Шло время. Войско было в сборе, а султан все не появлялся. Жигиты начинали нервничать. Одни вслух, другие про себя, но все старались угадать, для чего их позвали. Максат был одним из немногих, кто знал ответы на многие вопросы, но не собирался становиться средневековым «ньюсмейкером». «Пусть лучше узнают все из уст своего султана, — решил он, — так будет правильнее». Во всяком случае, его потом не обвинят в распространении панических настроений.

Наконец опущенный полог белой юрты приподнялся. Первым наружу вышел Аргынтай, оставивший своих сарбазов по приходе в лагерь. Следом появился шапраштинец. Жангир вышел третьим. За ним — второй участник скандала, Беимбет. Вскоре все, кто держал совет, оказались перед народом. При появлении султана воины опустились на одно колено, поднесли руки к сердцу и склонили головы. Жангир поднял руку, но сам говорить не стал. Вперед выдвинулся Карасай.

— Ассалаумалейкум, сарбазы! — пронеслось над затихшим лагерем. — Если меня здесь кто-то не знает, я — Карасай из рода Шапрашты. Такой же, как и вы, сарбаз, хотя молва окрестила меня батыром. Мы собрали вас потому, что в нашем стане завелись трусы. Беимбет из рода Керей обвинил Жангира в предательстве и хочет увести своих людей перед самой битвой. Султан желает знать, много ли еще в его войске таких, как Беимбет? Пусть каждый, кто считает, что не должен участвовать в предстоящем сражении, покинет наши ряды. Таково решение султана. А теперь объявлю вам решение батыров. Я и другие верные Жангиру люди остаемся с ним. Будем стоять насмерть, даже если нас наберется всего сотня.

Речь закаленного в боях воина произвела должное впечатление. Сразу за ним слово взял Беимбет. Его голос звучал не так уверенно. Он то и дело сбивался, пытаясь убедить люд, что Жангир в сговоре с ойратами. Говорил бий долго, с многочисленными паузами, забывая нужные слова, но все же добился своего. Беимбета поддержали другие старейшины. Со всех концов лагеря слышались слова поддержки взбунтовавшемуся бию. Еще до того, как он закончил, раздались призывы к срочному отходу в родовые владения.

Кто-то похлопал Максата по плечу. Он обернулся. За спиной стоял Мирас. Движением руки баянаулец предложил следовать за ним. Макс понял: каржасы остаются.

На этот раз в юрте Жангира было свободнее. От и без того малочисленного войска казахов откололась бóльшая часть. Беимбету удалось склонить на свою сторону других старейшин, которые стали кричать, что казахи могут дать отпор врагу и без султанов. Но бии увели с собой только рядовых кочевников, у которых почти не было боевого опыта. Жангира поддержали толенгиты, включая прославленных на всю степь батыров. Остались и несколько биев, один из которых — каржас Кульмагамбет. На этот раз он тоже был приглашен на важный военный совет.

Первым заговорил сам султан:

— Пусть Аллах простит вину наших братьев, покинувших нас в час испытанья. Каждый сам выбирает свой путь! Что бы ни случилось, знайте, я не рвусь к трону отца, но…

— Султан, прости, что перебиваю тебя, но каждый из присутствующих здесь верит тебе. Не стоит перед нами оправдываться. Ты — сын Есим-хана, а значит, его наследник.

Жангир прощал Карасаю многое. Не каждый казах мог без всяких последствий позволить себе прерывать речь султана. Но этому батыру можно было почти все. Карасай и его вечный спутник Аргынтай едва ли не единственные люди, с кем султан мог быть до конца искренним. Когда они оставались втроем, Жангир снимал маску гордого вельможи и становился самим собой.

— Выше голову, султан! — подбодрил Карасай. — Нас мало, но теперь у нас есть ружья! Просто нужно выстоять несколько дней.

— А мы выстоим? — Жангир испытующе посмотрел на Карасая.

— Еще как выстоим! — вмешался тут Аргынтай. — Главное, чтобы Жалантос выполнил обещание.

— Три года назад не подвел, не подведет и сейчас, — отчего-то задумчиво проговорил султан.

— Но ведь он воевал против твоего отца… — не к месту напомнил старую обиду Аргынтай. — Ты точно в нем уверен?

— А мне ничего другого не остается, — со странной улыбкой ответил Жангир.

Настало время переходить к главному — обсуждению плана битвы. Бухарцы продали казахскому султану только двести ружей. Впрочем, этого было вполне достаточно — многие сарбазы еще не научились с ними обращаться, а времени на обучение уже не оставалось. Двести ружей — по сто с каждой стороны. Остальные будут биться по старинке. С этим все понятно.

Следующий важный вопрос, который нужно было решить: кого послать в качестве приманки? Первым, чего и следовало ожидать, вызвался сам Карасай. Его решили поставить во главе отчаянной сотни, которой предстояло заманить ойратов в ущелье. Найману Коксереку и дулату Жаксыулу султан доверил командование стрелками. Основные силы должны были дожидаться врага в урочище Бестан.