Восковые фигуры - Страница 7

— А что значит опасный привкус? — спросил Пискунов с неприятным холодком под сердцем.

Витя ухмыльнулся наивности вопроса, разъяснил:

— Люди у тебя прилетают из будущего, твои герои, насколько я понял, так? А где же оно, это светлое будущее, ради которого мы сейчас животы надрываем? Ни слова ни полслова. И какой тут вывод напрашивается?

Вот все это и вспомнилось в один миг, уколов в самое сердце, когда тетя Мура упомянула о книжке. Столь резкий перепад настроения в сторону явной депрессии не укрылся от ее глаз. Всплакнула, горестно причитая:

— Куда же мне теперь? Ни денег, ни крыши над головой! А может, разрешишь пожить у тебя хоть недельку, пока что-нибудь подвернется?

Слышал ли ее Пискунов? Отрешенно глядя в пространство, он промолвил в глубокой задумчивости:

— А если все-таки поперек? Хотя, как знать… А впрочем… Ну что ж!

И в этот момент некстати прозвенел телефонный звонок, прервав разговор на многоточии. Это Жора Семкин, непосредственный начальник Пискунова, каким-то образом его вычислил, скорее всего, наобум позвонил, по наитию. Миша в сердцах закричал в трубку, что официально находится в командировке. На что Жорик заявил, что вынужден его срочно отозвать ввиду обстоятельств чрезвычайных. Поступил тревожный сигнал: на десятой автобазе забастовка. Некто Захаркин, водитель автобуса, выкинул дерзкий лозунг: победа или голодная смерть! Надо побывать и разобраться. Пискунов в резком тоне ответил — да, разберется, как только прибудет из командировки. Жорик, в свою очередь, присовокупил, что если Захаркин умрет от истощения, то эта смерть ляжет тяжким бременем на его, Пискунова, совесть. На том разговор закончился. Михаил размышлял минуту: объявить забастовку? У нас? С риском совершить путешествие в места не столь отдаленные? Чушь какая-то!

Ах, если бы нам дано было предвидеть будущее во всех его печальных, а порой трагических проявлениях! Знай Пискунов, сколь тесно его судьба сплетется с судьбой таинственного Захаркина, он проявил бы к разговору куда больший интерес. А пока что упоминание о пище, которую забастовщик якобы принимать отказывается, лишь разожгло аппетит. Заглянул в холодильник — обычная картина: пусто, хоть шаром покати. Нацелился сходить в магазин. Встретив умоляющий взгляд тети Муры, бросил рассеянно, направляясь к дверям:

— Ладно, оставайтесь, Бог с вами! Только без глупостей! Будете уходить, запереть не забудьте. Ключ — под коврик.

Подумалось мимоходом: а что если его подруга заявится? Валентина только на первый взгляд казалась овечкой, этакой пай-девочкой, а на самом деле с характером, с норовом и мстительна к тому же — черта, которая обернется для тети Муры непредвиденной жизненной катастрофой чуть позже. Но не будем забегать вперед.

Когда Пискунов вернулся, первое, что бросилось ему в глаза, был лежащий под ковриком ключ. Тетя Мура исчезла. Вместе с ней исчезла стоявшая на столе хрустальная ваза за сто сорок рублей — приданое Валентины. В оставленной записке тетушка искренне осуждала свой поступок, вызванный лишь суровой необходимостью; обещала при первой же возможности возместить стоимость изъятого. Пискунов отреагировал без паники.

— Ну и Бог с ней! — произнес он весело, неизвестно чему это адресуя, — тете Муре или пропавшей вазе. Рассмеялся, понимая, что Валентина будет очень недовольна. Вот невезуха, вечно в какую-нибудь историю влетит!

Впрочем, эта тема, как и другие служебные дела и житейские заботы, не слишком долго обременяла его ум. С волнующим предвкушением радости он извлек из стола свою рукопись… И вдруг рука его окаменела, словно принадлежала не живому, а каменной статуе. Зачем все это? К чему тешить себя иллюзиями? Труд его отвергнут и обречен на духовную смерть. Пискунов подержал рукопись на весу, медленно положил на стол и наклонил голову, словно прощаясь с дорогим существом. Мир праху ее! Может быть, когда-нибудь… И рассмеялся над собой: к горлу подкатил горячий комок. Это было чувство знакомое.

Вспомнилось, как в детском доме его избивали мальчишки, всей оравой на одного. А он, втянув голову в плечи, даже не пытался защищаться. Не потому, что не мог, а потому, что не хотел, жалел их всех, таких же заброшенных, одиноких. Забившись потом где-нибудь в уголок, сидел на корточках и рыдал. Никому не жаловался, да и некому было.

Прежде чем приступить к новой работе, Пискунов долго еще ходил по комнате, сдавливал виски ладонями, массировал: от этих невеселых дум голова раскалывалась.

Итак, выбор сделан! Нужно жить не поперек, а вдоль. А какой у него еще выход? Он заложил в машинку чистый лист бумаги, отметая все, ставшее теперь ненужным, и погрузился в сочинение детективной истории, оставив лишь прежнее название: «Забытая кровь».

Работа, однако, застопорилась из-за нехватки фактического материала. Не было живых, ярких деталей, да и знания специфики тоже не было. Будто вошел в чужую квартиру и не знаешь, где что лежит.

Сделав несколько попыток сдвинуться с места, Пискунов твердо уяснил себе: нужен преступник, прототип, фигура колоритная, незаурядная, а сама история должна потрафлять читательским вкусам: побольше крови и трупов, чтобы криминальный бульон был понаваристей, погуще.

Помочь делу пообещал давний знакомый, отставной капитан Трошкин, в прошлом работник уголовного розыска, а ныне пенсионер-общественник.

Пока шел разговор и обсуждались детали, экс-капитан держал Пискунова за пуговицу, стараясь сохранить равновесие в шатающемся пространстве, а Михаил с головой погружался в атмосферу прокаленных солнцем виноградников. Трошкин не пил водки, а пил крепленое исключительно марки «Лидия»; этот ценный продукт доставляла ему буфетчица Нюшка. Когда-то, еще в пору расцвета своих талантов искусного сыщика, Трошкин посадил ее за воровство, теперь же, когда Нюшка перековалась, они, как ни странно, сблизились и поддерживали теплые, дружеские отношения.

— Миша! — возбуждался Трошкин, польщенный доверием. — Положитесь всецело на меня. Нужен преступник? Будет преступник, на любой вкус. Вся эта малина у меня вот она где! — И сжимал крепкий волосатый кулак.

Договорились встретиться в шахматном клубе: искомое лицо якобы заглядывало на огонек сыграть партию-другую. Пискунов и сам был шахматистом первоклассным, и это дело облегчало: ничто так людей не сближает, как общие интересы.

Городской шахматный клуб был одним из ярких очагов культуры и занимал полуподвальное помещение старинного особняка, некогда принадлежавшего купцу первой гильдии Ерошкину, о чем теперь никто уже не помнил. Здесь стояло десятка два столиков и постоянно клубилась разная публика, главным образом, пенсионеры. В верхних этажах размещалась школа глухонемых — лучшего соседства и желать нельзя было. Во время турниров с иногородними верхний этаж постоянно маячил возле столиков и активно болел за своих. Утомленные пронзительными воплями и мельтешением рук, претенденты теряли спортивную форму и впадали в уныние, результатом чего был проигрыш, что и требовалось. Местная шахматная команда гремела.

В назначенное время Пискунов был на месте. Но зря он поглядывал на часы, начиная нервничать и злиться, Трошкин не появлялся. То ли забыл про свое обещание, то ли голова болела с похмелья после очередного банкета: выйдя на пенсию, капитан руководил художественной самодеятельностью работников охраны общественного порядка, а точнее, их жен, и в этом качестве проявил способности недюжинные. Сам капитан играл на балалайке и пел частушки, а в узком кругу — старые блатные песни.

Наступил вечер, и народ понемногу стекался. Выбрав удобную позицию между раздевалкой и залом и оставаясь как бы в тени, Пискунов стал внимательно оглядывать присутствующих, держа также в поле зрения и тех, кто заново появлялся: ничего теперь не оставалось, как рассчитывать лишь на самого себя.

— Михаил Андреевич! — вдруг послышалось сзади. — Чего это вы здесь делаете? — Рука приоткрыла портьеру. — От кого-то спрятались? Здравствуйте!