Восход черной звезды (СИ) - Страница 12

Дверь открылась являя светлый лик кесаря, когда мне заплетали волосы, дабы поместить их под призрачный покров, долженствующий удерживаться золотым обручем. Платьев на мне было три: нижнее — мягкое, ласкающее кожу, легкое белоснежное; среднее — перламутровая броня из ткани, затянувшая хуже корсета, сковывающая движения и вынуждающая держать истинно-королевскую осанку, и верхнее — тончайшая дымчатая паутинка, расшитая серебряной нитью, что изображала какие-то руны. Изумительно красиво, должна признать, но катастрофически неудобно. И вот теперь мне заплетали волосы, столь туго, что казалось кожа натянулась, а глаза заузились, но видимо так и следовало — чтобы ни одна волосинка не выбилась.

К слову кесарь так же соизволил приодеться — белоснежная рубашка с воротником стойкой, на отогнутых уголках серебрились те же руны, что украшали мое верхнее платье, серебристые зауженные к низу брюки, с тонким серебристым ремешком, распущенные волосы. И венец Всевластия, поразительно точно копирующий тот, что кесарь надевал на торжественные мероприятия, типа нашей свадьбы и коронации в Рассветном мире.

- Знаешь, что меня искренне изумляет? — вопросил его бессмертие, оценивающе скользя взглядом по моему наряду.

- Вы скажете, — резонно заметила я.

Улыбка скользнула по тонким губам, и император ответил:

- Ты очень верно подметила идентичность вязи рун, что украшают твое и мое одеяния. Это руна власти, нежная моя.

Подняв руку, присмотрелась к изображению, и не удержалась:

- Кесарь, я могу понять наличие сего атрибута на власть указующего на вашей одежде, однако меня откровенно удивляет роспись моего платья. Атрибут власти на уродливой человечке, чей путь, без вашего покровительства, составил бы карьеру от шлюхи до свинарки? — мне было приятно вернуть ему его же слова.

Его льдистые глаза сверкнули, на губах определенно в качестве предупреждения, появилась ласковая улыбка.

- Я это к тому, что меня лично в высшей степени не радует подобный наряд, — раздраженно заметила.

- Привыкнешь, раздраженная моя, — усмехнулся он.

В этот момент рабыни завершили плетение, и мне на голову был водружен для начала покров, а следом удерживающий его обруч. Пресветлая мать кесаря тут же поднялась из кресла, хлопнула и передо мной заискрилось возникшее зеркало.

Что сказать… Изображение в нем было идеально прекрасным — шикарный величественный кесарь, идеальная затянутая я. Льдистые кристаллические его глаза, абсолютно черные мои. Его мрачноторжественное лицо, сильно мрачное и раздосадованное мое.

Мы смотрелись парой.

Именно парой — император и его… императрица.

- Любопытное предположение, — иронично произнес кесарь.

Я искоса взглянула на него, после вновь в зеркало. Неожиданно поняла, что мне тяжело дышать, то есть дышать я начала глубоко и напряженно, старательно пытаясь взять под контроль и злость, и оправданный гнев и ярость.

- Мне бы очень хотелось знать, ваше пресветлое величество, — слова давались с трудом, — как именно я была представлена вашим сторонникам?!

Кесарь усмехнулся. Наглости промелькнувшей в его ухмылке мог бы позавидовать и рыжий, если бы был здесь…

Великий Араэден Элларас Ашеро никак не отреагировал на мои крамольные мысли. Мне величественно была подана рука, я мрачно положила свою похолодевшую ладонь сверху, отчаянно понимая, что другого выхода у меня нет.

- Именно так, нежная моя, — насмешливо подтвердил кесарь.

И шагнул в зеркальную гладь, расступившуюся перед ним словно ртуть, а шагнула следом.

И величественная тишина замка на краю таинственно-пугающего северного моря сменилась шумом сражения, криками боли, стонами умирающих и убийственным запахом крови и страха. В первый миг ослепленная солнечным светом я зажмурилась, но затем открыла глаза и увидела белоснежную крепость, встроенную в бело-голубую мраморную стену, простирающуюся по границе величественной темносиней реки, что текла от края и до края, теряясь в горизонте. Крепость в которую мы перенеслись являлась головной, то есть превышающей и размером и высотой остальные крепости, виднеющиеся в ленте крепостной стены. Отсюда казалось, что там, в других более маленьких крепостях все тихо, мирно и спокойно… Здесь же царила смерть. Прекратив созерцать окрестности, я оглядела крепость, испуганно затихающую с момента нашего появления.

Повсюду было красное. Кровь, трупы, валяющиеся изломанными куклами… и в основном неестественно и жутко лежали воины в красном, потому вероятно и складывалось впечатление, что повсюду кровь.

В общем и целом войска пресветлых отличались ярким цветовым оформлением — все офицеры в белом, без головных уборов и в белоснежных плащах, которые сейчас безжалостно трепал ветер. Оглядевшись я насчитала более сотни белоснежных. Так же мало было воинов в бело-голубом, на них имелись сверкающие шлемы, закрывавшие лицо и острием устремлявшиеся вверх, бело-голубые кольчуги. Далее следовали воины в голубом — судя по тем, кто находился возле нас, это были сплошь светлые, затем шло на увеличение — лучники в серебристо-сером, мечники в синем, странный род войск в зеленом и… много, много, много — около пяти тысяч, не меньше, воинов в красно-коричневых тканевых куртках, такого же цвета штанах и сапогах. На них не было кольчуг, легкий кожаный шлем едва прикрывал голову, среди вооружения мечи, секиры и арбалеты. Видимо пехота — наиболее многочисленная и наименее ценимая часть войск. Они, эти в красно-коричневом, были ниже и коренастее светлых, и это были люди. Люди. И среди убитых в центре этой громадной крепости в основном преобладали именно люди. Как могучие бородатые пехотинцы, так и стройные, тоненькие арбалетчицы, которые похоже все являлись человеческими девушками! Тоненькие, юные, хрупкие — именно они казались сломанными куклами в красном… в красной крови.

— Кажется, вы говорили, что люди здесь рабы, — холодно произнесла я.

Кесарь не удостоил меня и взглядом, он стоял молча, выражая силу, угрозу и незыблемость единой власти. Он просто стоял. Молча.

Но повторилось то, что мне уже довелось видеть — светлые, один за другим, начали медленно опускаться на колени. Люди последовали их примеру, но опустившись на колени согнулись, касаясь лбом и раскрытыми ладонями изгвазданного окровавленного камня. И не прошло двух минут, как все заполнившие площадь тысячи воинов, в позе абсолютной покорности, выражали готовность следовать воле нового императора… или старого, тут как посмотреть. Остались стоять лишь воины в серо-серебристом, издали похожие на сверкающие наконечники копья. Я так понимаю сторонники кесаря.

Пресветлый император сжал мою руку, которую продолжал удерживать в своей ладони, и заговорил.

Речь его была возвышенна, определенно усилена магией и проникновенна. Даже те офицеры, что опустившись на колени, продолжали держать подбородки гордо вскинутыми, медленно опустили головы, то ли от стыда, то ли от страха, то ли от всего вместе. Я не понимала ни слова, из речи Великого Араэдена, но что-то подсказывало мне — там не прозвучало ни единого обещания сладкой жизни. Кесарь не давал обещаний, кесарь ничего не требовал, судя по ласковой улыбке, блуждавшей на его тонких губах, он выдвинул ультиматум. Что-то вроде "Кто не со мной, тот против меня", а может: "Подчинись или умри", но скорее всего это было старое и доброе "Я вождь. Очень выносливый вождь… Готовьтесь!".

- Ты невыносима, — неожиданно и тихо сказал кесарь.

И завершил речь.

Едва стих глас императора над всей площадью вспыхнула руна. Она серебрилась и переливалась несколько томительных секунд, а затем рухнула вниз мириадом собственных копий, запечатлевшись на груди каждого воина.

Перед нами заискрилось зеркальное поле.

- Что это за руна? — спросила я, ступая в портал за увлекающим меня кесарем.

- Руна единения, нежная моя, — спокойно ответил кесарь. — Руна абсолютного единения.

Это как?

- В смысле они больше не смогут предать? — спросила я, замерев на пороге перехода.