Восемь миллионов способов умереть - Страница 43

Умру я в любом случае, и в моем распоряжении — любой из восьми миллионов способов. Но если бы у меня был выбор, я предпочел бы сделать это поближе к дому.

Я подошел к краю тротуара. «Цыганское такси» — единственный вид транспорта, курсирующего здесь, в Гарлеме, — замедлило скорость. Таксистка, латиноамериканка средних лет, в кепи с козырьком поверх курчавых рыжих волос, сочла, что выгляжу я вполне нормально. Я сел на заднее сиденье, захлопнул дверцу и попросил отвезти меня на угол Пятьдесят восьмой и Девятой авеню.

Руки у меня все еще дрожали, хотя и не так сильно, как раньше, а вот внутренняя дрожь не проходила. Мне казалось, что ехали мы целую вечность, а потом вдруг я услышал голос таксистки — она спрашивала, на каком именно углу меня высадить. Я попросил ее притормозить у «Армстронга». Когда загорелся зеленый, она проехала перекресток и остановилась там, где я просил. Но я не двинулся с места, и она обернулась посмотреть, что случилось.

А я просто вспомнил, что выпить у «Армстронга» не удастся. Конечно, они могли и забыть о своем решении не обслуживать меня, но кто их знает, может, и не забыли, и я весь вспыхнул при мысли о том, что мне снова откажут. Да ну их к чертовой бабушке! Не стану я заходить в этот паршивый «Армстронг»!

Тогда куда же? В «Полли» уже, должно быть, закрылись, они всегда закрываются раньше. К «Фэррелу», что ли?..

Именно там я пропустил свой первый стаканчик после смерти Ким. А до того продержался целых восемь дней. Я даже помнил, что там выпил. «Эли Тайм», вот что.

Смешно, но я всегда помню, какой именно марки виски я пил. Разница невелика, все одинаковая дрянь, но почему-то эта деталь прочно застревала в голове.

Кстати, на одном из собраний какой-то выступавший рассказывал об этой же странной избирательности памяти.

А сколько дней я уже не пил? Четыре? Я могу вернуться к себе в номер, заставить себя остаться там, и тогда наутро пойдет уже пятый день.

Вот только заснуть мне не удастся. И в номере я вряд ли усижу. Можно, конечно, попробовать, но я заранее знал, что не получится, если учесть, в каком я теперь состоянии. И если я не выпью прямо сейчас, так выпью через час, это точно.

— Мистер! Вам нехорошо?

Я, моргая, смотрел на женщину, затем выудил бумажник из кармана и достал двадцатку.

— Мне надо позвонить, — сказал я. — Вон из той будки на углу. Вот возьмите и подождите меня, ладно?

Может, она тут же умчится с этой двадцаткой. Пусть, мне наплевать. Я подошел к автомату, бросил в отверстие двадцатицентовик, снял трубку и услышал длинный гудок.

Нет, звонить слишком поздно. Два часа ночи, самое «подходящее» время для звонка.

Черт с ним! Пойду к себе. Всего-то и надо продержаться какой-то час. А в три все бары будут уже закрыты.

Так уж и все!.. Неподалеку находилась одна забегаловка, там всегда продадут банку пива, а может, и еще чего покрепче. Есть еще одна, работавшая круглосуточно, на Пятьдесят первой, между Одиннадцатой и Двенадцатой авеню. А может, они уже вообще закрыты? Я там давненько не бывал.

В шкафу у Ким Даккинен стоит бутылка «Уайт Терки». А у меня в кармане — ключ от ее квартиры.

Это меня пугало. Спиртное находилось там, доступное в любой час дня и ночи, и стоит мне пойти туда, на одной-двух рюмашках уже не остановиться. Я прикончу всю бутылку, это точно. А когда прикончу... Что ж, на свете еще много бутылок! Было бы желание, а компания всегда найдется.

И я снова набрал номер.

Она спала. Я понял это по голосу, когда она сняла трубку.

Я сказал:

— Это Мэтт. Прости, что так поздно.

— Ничего. А сколько сейчас? Господи, уже третий час!

— Извини.

— Ничего страшного. Что-нибудь случилось, Мэтт?

— Нет.

— Ты что, выпил?

— Нет.

— Значит, тогда все в порядке.

— Я просто на части разваливаюсь, — сказал я. — Вот решил позвонить тебе. Подумал, может, это поможет удержаться от выпивки...

— Ну и правильно сделал.

— Можно мне приехать?

В трубке повисла пауза. «Ладно, — решил я. — Наплевать и забыть! Перехвачу глоток в „Фэррел“, пока они еще не закрылись, потом пойду в гостиницу. И нечего было ей звонить».

— Понимаешь, это не совсем удобно... Ты меня слышишь, Мэттью? Нет, ты, конечно, можешь звонить мне в любое время. И ничего, что разбудил, но...

Я сказал:

— Полчаса назад меня едва не убили. И я избил этого мерзавца и сломал ему обе ноги. И меня всего трясет, никогда прежде такого не было. Я знаю, помочь может только бутылка, но я боюсь... Боюсь, что стоит только начать — и все. Закрутится снова. Нет, все равно выпью. Просто я подумал, что если посидеть с кем-нибудь и поговорить, может, и полегчает, и расхочется пить, но все это ерунда... Прости, я не должен был звонить. Извини, ради Бога!..

— Погоди!

— Да?

— На Сент-Марк-Плейс есть что-то вроде клуба. Там и ночью, и по выходным проводят собрания. У меня и точный адрес есть, записан в книжке. Могу посмотреть.

— Да, конечно.

— Ты не пойдешь?

— Я не умею выступать на собраниях, Джен. Как-то не получается. Ладно, забудь об этом. Все в порядке.

— Ты где?

— На углу Пятьдесят восьмой и Девятой.

— Это всего в нескольких минутах от моего дома. Приезжай.

Я выглянул на улицу. «Цыганское такси» еще стояло у входа в «Армстронг».

— У меня тут такси, — сказал я.

— А ты помнишь, как ехать?

— Помню.

Таксистка высадила меня у подъезда шестиэтажного жилого дома на Лиспенар. Включенный счетчик съел почти всю двадцатку. Я протянул ей еще одну. Это было слишком щедро, но я испытывал к этой женщине самую искреннюю благодарность и мог позволить себе быть щедрым.

Позвонил условным знаком — два длинных и три коротких — и отошел в сторону, чтобы она могла сбросить мне вниз ключ. Затем поднялся на лифте на пятый этаж и оказался в ее квартире-студии.

— А ты быстро, — заметила она. — Тебя и правда ждала машина?

Впрочем, переодеться ей времени хватило. На ней были старенькие джинсы «Ли» и фланелевая ковбойка в красно-черную клетку. Вообще Джен была довольно привлекательна — среднего роста, плотненькая, словно созданная для уюта и утешения ближних, а не для демонстрации высоких скоростей. Личико сердечком, темно-каштановые, с проблеском седины волосы до плеч. Большие, широко расставленные серые глаза. Никакой косметики.

Она сказала:

— Я сварила кофе. Ты как предпочитаешь?

— С капелькой бурбона.

— Перебьешься! Ладно, садись. Сейчас принесу кофе.

Когда она вернулась, я стоял возле головы Медузы, поглаживая кончиком пальца ее змееобразную гриву.

— Знаешь, эти волосы напоминают мне одну девушку, — сказал я. — У нее были такие красивые светлые косы, она укладывала их вокруг головы. И я всегда вспоминал твою Медузу горгону.

— Что за девушка?

— Ее убили. Не знаю, с чего и начать.

— Да с чего угодно, — сказала она.

И я стал рассказывать. Говорил долго, расхаживая по комнате, а начал с событий этой ночи, а потом лихорадочно перескакивал с одного на другое. Джен встала, пошла варить кофе, а когда вернулась, я продолжил свой рассказ. Итак, я остановился... Впрочем, это не имеет значения.

Я сказал:

— Я просто не знал, что, черт возьми, с ним делать. Ну, свалил его, потом обыскал. Не мог отдать его под арест, но и не мог допустить, чтобы он ушел безнаказанным. Хотел пристрелить — и тоже не смог. Сам не знаю, почему. Ударил бы еще несколько раз головой об стенку — точно бы прикончил. И знаешь, ничуть бы не пожалел. Но пристрелить, когда он лежал без сознания, беспомощный, просто рука не поднялась...

— Я понимаю, Мэтт.

— И оставить его вот так, пока он очухается, тоже не мог. Не хотел, чтобы он снова вышел на улицы. Ведь он мог бы купить себе другой револьвер и снова приняться за свое. Поэтому я и сломал ему ноги. Хотя когда кости срастутся, он снова будет нападать на людей, но зато какое-то время на улицах не появится... — Я пожал плечами. — Бессмыслица, правда? Но как я должен был поступить?