Восемь миллионов способов умереть - Страница 41

В работе полицейского такое случается довольно часто. Проще всего в подобных случаях спросить того, кто знает этот ответ. Самое сложное — вычислить человека, который этот ответ даст.

Кому могла довериться Ким? Нет, не девушкам, с которыми я уже говорил. И не соседке с Тридцать седьмой. Тогда кому же?..

Санни? Возможно. Но Санни не подходит к телефону. Я снова пытался звонить, уже из номера.

Тот же результат. Молчание. Ладно, тем лучше. Не слишком-то и хотелось тратить свое свободное время на общение с очередной проституткой.

Как, интересно, они проводили время, Ким и ее неведомый друг? Если весь день валялись в постели, за закрытыми дверями, клянясь друг другу в вечной любви, тогда дело глухо. Но, возможно, они все-таки выходили в свет? Может, он водил ее к каким-нибудь знакомым? Рассказывал кому-нибудь о ней, а тот, в свою очередь, рассказал другим. Может...

Но, сидя в гостиничном номере, об этом не узнать. Да и погода, черт возьми, не такая уж скверная! Дождь в середине дня прекратился, ветер немного поутих. Пора поднимать задницу, самое время поездить на такси и потратить немного денег. Мне почему-то не слишком хотелось относить их в банк, совать в ящик для пожертвований или же отсылать в Сьюсетт. Можно немного и пошвыряться этими самыми денежками.

Чем я и занялся. Пивная «Путане» была, наверное, десятым по счету заведением, куда я заглянул, а Дэнни Бой — пятнадцатым из тех, с кем я поговорил. Некоторые из этих мест я навестил, разыскивая Чанса, в других не бывал никогда. Я попытал счастья в салунах в Виллидже, забегаловках на Меррей-Хилл и в Тетл-Бей, нескольких барах на Первой авеню. Я провернул это, уже выйдя из «Пуганс», и тратил, и тратил небольшие суммы на такси, напитки, и говорил с разными людьми об одном и том же.

Но никто ничего не знал. Вечно живешь надеждой на какой-нибудь дурацкий счастливый случай. И ждешь, что человек, с которым ты разговариваешь, вдруг повернется, ткнет пальцем и скажет: «Да вот же он, ее приятель! Вон тот здоровенный парень в углу».

Но на практике такое везение — величайшая редкость. А случается, если повезет, вот что: сначала новость распространяется. В этом проклятом Богом городе живут восемь миллионов человек, и просто удивительно, как они умудряются общаться! И если делать все правильно, то не так уж и много пройдет времени, прежде чем изрядный процент от этих восьми миллионов будет знать, что у зарезанной шлюхи был дружок и что парень по имени Скаддер его разыскивает.

Уже два таксиста ехать в Гарлем отказались. Существует закон, запрещающий им отказывать клиенту. Если клиент называет любой адрес в пределах любого из пяти районов Нью-Йорка, водитель обязан доставить его туда. Я не стал цитировать им эту статью. Проще пройти квартал пешком и сесть на метро.

На платформе было безлюдно. Дежурная по станции сидела в будке из пуленепробиваемого стекла, запершись изнутри. Интересно, чувствует ли она себя там в безопасности? Кстати, машины нью-йоркских такси оборудованы специальной перегородкой, защищающей водителя, но те, которых я пытался нанять, все равно отказались ехать на окраину.

Не так давно дежурному в одной из таких будок стало плохо с сердцем. Прибывшая бригада «скорой помощи» не могла войти в закрытую изнутри будку, и бедняга скончался. И все равно уверен, что эти штуки спасли больше жизней, чем погубили.

Правда, они не защитили тех двух женщин на станции «Чэннел», линия "А". Какие-то негодяи решили отомстить одной из них — она сообщила в полицию, что они перепрыгнули через турникет. Подонки наполнили огнетушитель газолином, накачали газолин в будку и бросили туда зажженную спичку.

Будка взорвалась, обе женщины сгорели заживо. Еще один способ умереть...

Об этом писали в газетах примерно год назад. Хотя, разумеется, нет такого закона, который бы обязывал меня читать все эти газеты.

Я купил жетоны. Подошел нужный мне поезд. Сел и поехал в Гарлем. Там побывал в «Келвин смол» и еще в нескольких местах на Леннокс-авеню. В одной из забегаловок столкнулся с Ройялом Уолдроном и с ним побеседовал на все ту же злополучную тему. На Сто двадцать пятой выпил чашку кофе, весь остаток пути до Сент-Николас шел пешком и заскочил выпить кружку имбирного пива в бар при клубе «Камерун».

Та статуэтка в квартире Мэри Лу была из Камеруна. Древняя вещица, инкрустированная ракушками каури.

За стойкой бара не оказалось ни одного знакомого лица. Я взглянул на часы. В субботу вечером все нью-йоркские бары закрывались на час раньше, в три вместо четырех. Никогда не понимал, почему. Может, для того, чтобы все пьяницы успели протрезветь к утренней мессе?

Я подозвал бармена и спросил, знает ли он бары, работающие круглосуточно. Он окинул меня бесстрастным взглядом, и на лице сохранилось туповато-равнодушное выражение. И тут, неожиданно для самого себя, я стал выкладывать ему всю историю, объяснять, что собираю любую информацию о дружке Ким. Я знал, что не получу от него ответа, понимал, что такого типа даже о том, сколько, например, сейчас времени, спрашивать бесполезно, все равно не ответит, и, однако же, выложил ему все. Он выслушал меня, а с ними заодно — и двое моих соседей по бокам, и я был уверен, что они обязательно распространят эту информацию дальше. Чего, собственно, я и добивался.

— Боюсь, ничем не могу помочь, — сказал он. — И кого бы вы там ни искали, забрели слишком далеко от центра, вот что я вам скажу.

Вероятнее всего, тот парень вышел из бара следом за мной. Я не заметил, а надо было. Уж кому-кому, а мне — так просто обязательно.

Я брел по улице, и мысли мои уносились то к приятелю Ким, то к выступавшему сегодня парню, который прикончил своего любовника. И когда уловил рядом какое-то движение, реагировать было уже поздно. Я только начал разворачиваться, а его рука уже лежала у меня на плече, и он сильным толчком направил меня в подворотню.

Он был примерно на дюйм ниже меня, но пышная копна спиралеобразных волос в стиле афро зрительно увеличивала рост дюйма на два. Лет восемнадцати — двадцати, от силы двадцати четырех. Усы подковкой и шрам от ожога на щеке. На нем была летная куртка с карманами на молниях, плотно обтягивающие черные джинсы, в руке — маленький револьвер. И целился он прямо в меня.

Он грязно выругался:

— Сукин кот, мать твою так! А ну, гони бабки, сучара! Давай-давай выкладывай, живо! Или пристрелю, сучья вонючка!

Я подумал: «Ну почему, Господи, почему я не сходил в банк? Почему не оставил хотя бы часть денег в гостинице? Господи, теперь Микки может забыть о скобке на зубы, а собор Святого Павла — о причитающихся десяти процентах...»

А могу распрощаться и с завтрашним днем.

— Сучий выродок, поганец, грязная сволота!..

Он собирался убить меня, а потому я сунул руку в карман за бумажником, не спуская с него глаз и чуть косясь на палец, лежавший на курке. И вдруг понял: он себя заводит. Он уже вошел в раж, и сколько бы денег я ни предложил, ему все равно покажется мало. Он настроился на максимум, не меньше, чем на два куска, и, сколько бы денег при мне ни оказалось, все равно быть мне покойником.

Мы стояли в узком проходе между двумя кирпичными жилыми домами примерно пяти футов в ширину. Свет от уличного фонаря почти не достигал того места, куда он меня загнал. На земле валялся перевернутый мусорный бак с намокшим от дождя содержимым — обрывки бумаги, пивные банки, битые бутылки.

Самое подходящее место, чтобы умереть. Самый подходящий способ умереть, хотя и не очень оригинальный. Застрелен грабителем... Разгул преступности на улицах... Скупой отчет где-нибудь на одной из последних газетных полос...

Я вытащил из кармана бумажник. И сказал:

— Вот, возьмите. Это все, что у меня есть. Берите на здоровье.

Я понимал, что такой тип может с равным успехом пристрелить и за пять долларов, и за пять тысяч. И сколько ему ни дай — все будет мало. Я протянул ему бумажник. Но руки у меня дрожали, и я выронил его на землю.