Воровская честь - Страница 8

Занятия в классе закончились, и Скотт вместе со всеми отправился на очередную тренировку в спортзал. Он взбирался по канатам, поднимал тяжести, отрабатывал приёмы карате, не встречая даже намёка на то, что к нему относятся не как к полноправному члену команды. Любой, кто пробовал относиться к приезжему профессору свысока, обычно не оставался безнаказанным.

За ужином в тот вечер — никакого спиртного, только «квибель» — Скотт поинтересовался у заместителя директора, будет ли ему когда-нибудь позволено приобрести хоть некоторый опыт оперативной работы.

— Эта не та работа, которой можно заниматься на каникулах, — ответил Декстер Хатчинз, раскуривая сигару. — Бросай Йель и переходи к нам на постоянную должность, а там посмотрим, стоит ли выпускать тебя из класса.

— Следующий год у меня должен быть свободным в университете, — напомнил Брэдли своему начальнику.

— Тогда отправляйся в ту поездку по Италии, о которой ты давно уже мечтаешь. После наших с тобой семилетних обедов мне кажется, что я знаю о Беллини не меньше, чем о баллистике.

— Я не оставлю свои попытки попасть на оперативную работу, вы это понимаете, Декстер?

— Тебе придётся это сделать, когда исполнится пятьдесят, потому что в этом возрасте мы отправим тебя в отставку.

— Но мне только тридцать шесть…

— Ты слишком нетерпелив для хорошего оперативника, — сказал заместитель директора, попыхивая сигарой.

Распахнув входную дверь и не обращая внимания на звонивший телефон, Т. Гамильтон Маккензи прокричал что было мочи: «Салли, Салли?», но не получил ответа.

Наконец он схватил трубку, предполагая, что это была его дочь.

— Салли? — повторил он.

— Доктор Маккензи? — спросили его более спокойным голосом.

— Да, это я, — сказал он.

— Если вас интересует ваша дочь, могу заверить, что она жива и здорова.

— Кто это? — потребовал Маккензи.

— Я позвоню позднее, доктор Маккензи, чтобы дать вам успокоиться, — прозвучал в трубке тихий голос. — А вы тем временем не вздумайте звонить в полицию или в какое-нибудь частное агентство. Если вы позвоните, мы немедленно узнаем и нам ничего не останется, как только вернуть вашу милую дочь, — он помолчал, — в гробу.

Телефон замолчал.

Маккензи побелел и мгновенно покрылся потом.

— В чем дело, милый? — спросила Джони при виде мужа, рухнувшего на диван.

— Салли похитили, — в ужасе произнёс он. — Они сказали не звонить в полицию. Они собираются позвонить позднее. — Доктор уставился на телефон.

— Салли похитили? — не поверила Джони.

— Да, — бросил муж.

— Тогда мы должны сообщить в полицию прямо сейчас, — сказала Джони, подскакивая. — В конце концов, милый, за это им платят зарплату.

— Нет, не должны. Они сказали, что немедленно узнают, если мы сделаем это, и вернут её в гробу.

— В гробу? Ты уверен, что они так сказали? — тихо спросила Джони.

— Черт возьми, конечно, я уверен. Но они сказали, что с ней ничего не случится, пока мы не обратимся в полицию. Этого я не понимаю. Ведь я не богатый человек.

— Я все же считаю, что мы должны позвонить в полицию. В конце концов, комиссар Диксон наш близкий друг.

— Нет, нет! — закричал Маккензи. — Разве ты не понимаешь? Если мы сделаем это, они убьют её.

— Я понимаю только, — ответила жена, — что для тебя это — темныи лес, между тем как дочери нашей грозит большая опасность. — Она помолчала. — Ты должен сейчас же позвонить комиссару Диксону.

— Нет! — повторил муж, срываясь на крик. — Ты просто не можешь понять.

— Я прекрасно понимаю, — неожиданно спокойным голосом сказала Джони. — Ты вознамерился сыграть роль не только декана медицинского факультета, но и начальника полиции Колумбуса, хотя ничего в этом не смыслишь. Как ты отнесёшься к тому, если в твою операционную вломится полицейский, подскочит к пациенту и потребует скальпель?

Маккензи уставился на жену холодным взглядом и подумал, что причиной столь странной её реакции явилось напряжение последних часов.

Двое мужчин, прослушивавших их разговор на другом конце города, переглянулись. Человек с наушниками сказал:

— Хорошо, что нам придётся иметь дело с ним, а не с ней.

Когда через час телефон зазвонил вновь, Маккензи и его жена подскочили, как ужаленные. Помедлив несколько секунд, чтобы собраться с духом, муж взял трубку.

— Маккензи, — сказал он.

— Слушай меня внимательно, — тихо проговорили в трубке, — и не перебивай. Отвечай, только когда тебя спросят. Понятно?

— Да, — сказал Маккензи.

— Ты хорошо сделал, что не позвонил в полицию, несмотря на подсказки жены, — продолжал вкрадчивый голос. — Ты рассуждаешь более здраво, чем она.

— Я хочу поговорить с моей дочерью, — перебил Маккензи.

— Ты насмотрелся ночных фильмов, доктор. В реальной жизни не бывает героинь или героев, если тебе так хочется. Заруби себе это на носу. Я ясно выражаюсь?

— Да, — ответил Маккензи.

— Ты уже отнял у меня слишком много времени, — сказал тихий голос, и телефон замолчал.

Прошёл ещё час, прежде чем раздался следующий звонок. Все это время Джони пыталась уговорить мужа позвонить в полицию. На этот раз Маккензи взял трубку не раздумывая:

— Да? Да?

— Успокойся, доктор, — сказал вкрадчивый голос. — И теперь уже не перебивай. Завтра в 8.30 утра ты, как обычно, выйдешь из дома и поедешь в клинику. По пути заедешь в «Олентанджи инн» и сядешь за любой свободный столик в углу кафе. Смотри только, чтобы это был столик на двоих. Как только мы убедимся, что за тобой нет «хвоста», один из наших людей подойдёт к тебе и передаст указания. Понятно?

— Да.

— Один подозрительный шаг, доктор, и ты никогда больше не увидишь свою дочь. Постарайся запомнить: это ты занимаешься продлением жизни. Мы же укорачиваем её.

На линии наступила мёртвая тишина.

Ханна была уверена, что у неё получится. Ведь если она не сможет провести их в Лондоне, на что ей тогда надеяться в Багдаде?

Для эксперимента Ханна выбрала вторник, потратив днём раньше несколько часов на разведку местности. Свой план она решила ни с кем не обсуждать, опасаясь, что кто-нибудь из резидентуры МОССАДа может её заподозрить, если она слишком настойчиво будет задавать один и тот же вопрос.

В холле Ханна внимательно оглядела себя в зеркале. Чистая белая майка и свободный свитер, достаточно поношенные джинсы, кроссовки, теннисные носки и только слегка неаккуратная причёска.

Она собрала свой маленький потрёпанный чемоданчик — единственное, что ей было позволено взять из дома, — и вышла из домика с террасой, когда часы показывали начало одиннадцатого.

Миссис Рабин ушла ещё раньше, чтобы запастись в супермаркете всем необходимым на две недели вперёд.

Ханна шла по дороге медленно, зная, что если её поймают, то следующим же рейсом отправят домой. Вскоре показалась станция метро. Она предъявила контролёру проездной, спустилась вниз и прошла в дальний конец ярко освещённой платформы, пока к ней подходил громыхающий поезд.

На Лестер-сквер Ханна сделала пересадку на линию Пиккадилли и, когда поезд остановился на станции «Саут-Кенсингтон», была в числе первых на эскалаторе. Она не бросилась по привычке вверх по ступеням, поскольку бегущий привлекает внимание, а тихо стояла и изучала рекламу на стене, стараясь скрыть лицо. Перед глазами проплывали новый «Ровер-200» с турбонаддувом, виски «Джонни Уокер», предостережение против СПИДа, «Бульвар заката» Эндрю Ллойда Уэббера в «Аделфи». Выбравшись на свет божий, Ханна быстро огляделась по сторонам, перешла Харрингтон-роуд и направилась к отелю «Норфолк» — неприметному заведению средней руки, который она отобрала среди множества других. Побывав здесь накануне, она знала, как пройти в женский туалет, не задавая лишних вопросов.

Толкнув дверь и быстро убедившись, что, кроме неё, в туалете никого нет, Ханна прошла в последнюю кабинку, заперла за собой дверь и, раскрыв чемоданчик, приступила к процессу медленного изменения своего облика.