Воровская честь - Страница 6

Ужасающее невежество студентов университета и скука общественной жизни заставили его начать посещать всевозможные курсы, от религиозных направлений ислама до истории Ближнего Востока. Когда через три года ему предложили место профессора на кафедре американского права, он понял, что пора возвращаться на родину.

Декан юридического факультета из Джорджтауна в своём письме предложил ему подать заявление на вакантное место профессора в Йельском университете. На следующий день он написал в Йель и, как только оттуда пришёл ответ, собрал вещи.

Всякий раз, когда на новом месте его кто-то спрашивал из любопытства: «Чем занимаются твои родители?» — ответ у него всегда был один: «Они оба умерли, а я в семье был единственным ребёнком».

Для определённой категории девушек это было как находка: они тут же заключали, что ему не хватает материнской ласки. Некоторые побывали в его постели, но ни одна из них не стала частью его жизни.

Однако от людей, которые двенадцать раз в году призывали его к себе, Скотт ничего не скрывал. Они не терпели даже малейшего обмана и отнеслись с большой подозрительностью к его реальным мотивам, когда узнали о криминальном прошлом отца. Он сказал им просто, что хотел бы возместить ущерб от бесчестья отца, и отказался обсуждать дальше эту тему.

Вначале Скотту не поверили. Через некоторое время его приняли на его собственных условиях, но к секретной информации допустили лишь спустя годы. Только когда он стал предлагать решения ближневосточных проблем, с которыми не справлялся компьютер, их сомнения в его мотивах начали постепенно уступать место доверию. После прихода к власти администрации Клинтона знания и опыт Скотта были востребованы в полной мере.

Дважды за последнее время Скотт был в госдепартаменте и консультировал Уоррена Кристофера. Потом ему было забавно наблюдать, как господин Кристофер предлагает в вечерних «Новостях» решение проблемы нарушения санкций Саддамом, которое он представил госсекретарю накануне днём.

Автомобиль свернул с автострады № 123 и остановился перед массивными стальными воротами. Появился охранник, который, несмотря на свои регулярные встречи с пассажиром в течение девяти лет, все же потребовал документы.

— Добро пожаловать, профессор, — сказал наконец человек в форме и вскинул руку в воинском приветствии.

Проследовав по внутренней дороге, автомобиль подъехал к безликому административному корпусу. Пассажир вышел из машины и прошёл в здание через вращающийся турникет, перед которым его документы подверглись ещё одной проверке с последовавшим за ней очередным приветствием. Затем он долго шёл по коридору с бежевыми стенами, пока не оказался возле ничем не обозначенной дубовой двери. Негромко постучав, он вошёл в неё, не дожидаясь ответа.

Секретарша, сидевшая за столом в дальнем конце приёмной, оторвала взгляд от бумаг и улыбнулась:

— Проходите, профессор Брэдли, заместитель директора ждёт вас.

Женская школа Колумбуса является одним из таких учебных заведений штата Огайо, которое гордится своей дисциплиной и высоким уровнем обучения, причём именно в таком порядке. Директрисе часто приходилось объяснять родителям, что второе невозможно без первого.

Отступление от школьных правил, по мнению директрисы, могло быть допущено в исключительных случаях. Просьба, с которой к ней только что обратились, требовала именно этого.

Этим вечером перед выпускным классом 93-го года должен был выступить один из славных сынов Колумбуса — Т. Гамильтон Маккензи, декан медицинского факультета университета штата Огайо, удостоенный Нобелевской премии за свои достижения в области пластической и реконструктивной хирургии. Чудеса, которые Т. Гамильтон Маккензи делал с ветеранами войн во Вьетнаме и Персидском заливе, были известны всей стране. В каждом городе имелись люди, вернувшиеся к нормальной жизни благодаря его гениальности. Чуть менее одарённые птенцы, выпорхнувшие из-под крыла нобелевского лауреата, употребляли полученные знания на то, чтобы женщины определённого возраста выглядели лучше, чем изначально хотел их Создатель. Директриса не сомневалась, что девочкам будет совсем не безынтересна работа, которую Т. Гамильтон Маккензи проделывал над «нашими доблестными героями войн», как она их называла.

Школьное правило, из которого директриса в связи с этим событием позволила сделать исключение, касалось одежды. Она дала своё согласие на то, чтобы Салли Маккензи, председатель школьного комитета самоуправления и капитан команды по лакроссу[10], отправилась с уроков домой на час раньше и переоделась в свободное, но приличествующее случаю платье, чтобы сопровождать отца, когда тот прибудет этим вечером для выступления перед классом. Тем более что, как стало известно директрисе на прошлой неделе, Салли завоевала привилегированную национальную стипендию Оберлинского колледжа, где будет изучать медицину.

Компании автомобильных перевозок был сделан заказ по телефону с указанием подать машину для Салли в четыре часа. Она пропустит один урок, но шофёр подтвердил, что доставит отца с дочерью к шести часам.

Когда часы на церкви пробили четыре раза, Салли посмотрела на учителя. Тот кивнул, и ученица собрала учебники. Сложив их в портфель, она вышла из здания и отправилась по подъездной аллее в поисках автомобиля. Подойдя к старым чугунным воротам на входе в школьный двор, Салли удивилась, увидев, что единственным из находившихся здесь автомобилей был длинный лимузин «линкольн-континенталь». Рядом стоял шофёр в серой униформе и фуражке с высоким околышем. Такая экстравагантность, она это знала очень хорошо, была не в стиле её отца и тем более директрисы.

Мужчина коснулся правой рукой фуражки и поинтересовался:

— Мисс Маккензи?

— Да, — ответила Салли, сожалея, что её не видят в этот момент одноклассницы.

Задняя дверца была услужливо открыта. Салли забралась в салон и утонула в его шикарной кожаной обивке.

Шофёр быстро занял своё место за рулём, нажал кнопку, и перегородка, отделяющая пассажира от водителя, беззвучно поднялась вверх. Послышался лёгкий щелчок сработавшего замка двери, и лимузин тронулся с места.

Поглядывая сквозь тонированные стекла автомобиля, Салли позволила себе отвлечься, вообразив на секунду, что именно такая жизнь ждёт её после окончания Колумбуса.

Прошло ещё какое-то время, прежде чем семнадцатилетняя девочка сообразила, что лимузин движется совсем в другом направлении.

Если бы проблема была поставлена в учебнике, Т. Гамильтон Маккензи знал бы, как ему действовать. В конце концов, он всегда жил «по учебнику», часто повторяя это студентам. Но когда проблема возникла в реальной жизни, он повёл себя совершенно неадекватно.

Если бы он смог проконсультироваться у одного из старших психиатров в университете, тот бы объяснил это тем, что в необычных для него обстоятельствах на поверхность вырвались все те страхи, которые он долгое время держал в подавленном состоянии.

То, что он обожал свою дочь, не вызывало у него никаких сомнений. Как и то, что за долгие годы он устал от своей жены Джони и потерял к ней всякий интерес. А вот то, что он никуда не годится в стрессовой ситуации, стоит ему только оказаться за пределами операционной — его собственной маленькой империи, — с этим бы он никогда не согласился.

Доктор Маккензи вначале был раздосадован, потом раздражён, а под конец — просто разгневан, когда его дочь не вернулась домой во вторник вечером. Салли всегда была пунктуальна. По крайней мере, когда дело касалось его. Дорога из Колумбуса на автомобиле должна была занять у неё не более получаса, даже при наличии пробок. Её могла бы забрать Джони, если бы отправилась к своему парикмахеру чуть раньше.

— Это единственное время, когда Джулиан может принять меня, — объяснила она.

Она всегда откладывала все до последней минуты. В 4.50 доктор Маккензи позвонил в женскую школу Колумбуса и поинтересовался, не изменился ли у них план.