Вороново Крыло - Страница 14

– Да нешто так можно?.. Мы ведь вас приютили, обогрели, а ваш… Как оказалось, один солдат какими-то правдами-неправдами затащил на сеновал девицу. Не знаю, что он там ей наговорил, на что она надеялась, но все оказалось просто до пошлости. Солдат уже собирался приступить к делу, но девчонка вырвалась. Как раз мимо проходили кметы, которые пришли на помощь и скрутили солдата его собственным ремнем. К вящему его позору это оказалось легким делом: его сабля завалилась за огорожу, а штаны – спущены. Наверняка крестьяне хотели его тихо придушить, надеясь на то, что никто особо искать его не будет (и действительно не искали бы). Но теперь солдат заорал о помощи. Крик услышал патруль и поспешил выяснить причину шума. Но, разумеется, этим всем дело не ограничилось, и к тому времени, когда конфликтующие стороны прибыли на площадь к ним присоединилась вся деревня и хоругвь соответственно. Крестьяне были настроены решительно – в руках они сжимали серпы, топоры, просто выдернутые из забора колья. Я разглядел несколько боевых кос – глеф. Дело становилось серьезным. Здесь же была и виновница всего этого шума – девчонка лет пятнадцати с курносым носом и лицом, покрытым веснушками…

– Хоть бы красивая была, – бросил Шеель, – а так ведь…

– Говорят, первая война возникла из-за женщины. – почему-то вспомнилось мне.

– Глупости. Война из-за женщины была третьей. Первой была войны за еду, вторая – за сон… Я спросил:

– Как думаешь: чтобы сделал с ним Дель Тронд?

– Если бы изнасиловал – повесил бы на первом суку, а здесь – даже не знаю… Так ты можешь судить его только за неповиновение приказу.

– Но он же хотел…

– Старик, «хотел» или «сделал» – это две разные вещи. А «хотел и сделал»

– так вообще третья. Мне, к примеру, тоже давно хочется женщину. И что теперь?.. Я промолчал. Солтыс о чем-то скулил меж нашими конями. Мне вдруг захотелось его ударить. Просто со злобы – что мы тратим время неизвестно зачем, но больше от того, что…

– Что делать, Шеель, что делать… – вырвалось у меня. Он безразлично пожал плечами, будто все вокруг его не касалось:

– Решай сам… И я решил. Решил резко, будто бросился в омут:

– Виновен! От слова вздрогнул даже я. Замолчал солтыс. Мне пришлось повторить:

– Мой приговор: виновен! Виновен в нарушении приказа и попытке изнасилования. Я прощаю, что принадлежит мне и вручаю его в руки гражданской власти. Повернувшись к солтысу добавил:

– Он ваш!

– Осторожней, – шепнул Шеель, – солдаты не станут тебе подчинятся. Тебя низложат…

– Если они мне не подчинятся сейчас, то командовать нам будет не кем… Конечно, это было не совсем так – крестьян было хоть и больше, но вооружены они были плохо, а обучены еще хуже. Хоругвь бы выкосила все село, но пара таких побед была бы равна полному разгрому.

– Нам пора! Я развернул коня и поехал прочь. За мной тронулся Шеель, а потом вся хоругвь. Неудавшийся насильник догнал нас за пять миль от села. Что с ним произошло, он не говорил, но я заметил, что он неспокойно сидел в седле и подкладывал под задницу мягкие вещи. Крестьяне, наверное, сбитые с толку не начатым преступлением, ограничились простой поркой. Его могли казнить – но не стали. Его жизнь продолжилась. На некоторое время.

Фельдфебель из второй бандеры доложил, что вторую ночь за нашей хоругвью мчится стая волков. Днем их не видно, но ночью они приближаются к ордеру или к кострам бивуаков. Он пытался убить одного, но тот легко ушел…

– Хитры, бестии, что твои оборотни… Или вомперы… – закончил он доклад.

– Да нет, просто жрать хотят. – Ответил я. Во времена войн в лесах плодились всякая живность и нежить, что могла питаться падалью. Потом они выедали друг друга, но до этого приносили неисчислимые беды крестьянам. Но я приказал волков без надобности не трогать, сославшись на то, что скоро еды им будет достаточно. Пользы от доклада фельдфебеля было никакого, но я стал чаще оборачиваться, стараясь увидеть, что грядет за нами. Пару раз я убедил себя, что видел какую-то тень меж деревьев, но никому это не рассказывал. Карт уже не было никаких – никому в голову не пришло снабдить нас картами своих же тылов. Мы действительно жили в пустоте – без новостей, поддержки, планов и дорог. Похоже, единственным, кого это тревожило, был я сам. Солдаты проверяли, как выходят сабли из ножен, скабрезно шутили. И их безразличие успокаивало меня. Мы раскатали полуроту под Орестом, у нас погиб только один человек – совсем молодой кадет. Ему полоснули по ноге и умирал он от потери крови. Помню, я склонился над ним, держа его руку в своих ладонях, будто это могло как-то помочь ему. Раненый часто дышал и смотрел в небо. Единственными словами, которые он сказал были:

– Смотрите-ка, там звезды… И умер. Мы посмотрели на небо, но ничего не увидели – солнце было затянуто осенними тучами… Через реку я собирался перейти по старому Сиеннскому мосту, но на подходах к нему мы нарвались на кавалерийский корпус. От преследования мы ушли удивительно легко, из чего Шеель сделал предположение, что в том районе было рассеяно много наших войск, посему противник действовал с осторожностью. Я возразил ему, что мы до сих пор не встречали своих.

– Все очень просто, – ответил Шеель, – они сидят по оврагам и лесам и боятся высунуть нос… Второй раз к мосту я решил не возвращаться, переправив хоругвь пятнадцатью милями ниже по течению. На одном из лесных перекрестков мы неожиданно нарвались на вражеский разъезд. Они попытались оторваться, мы погнались за ними и на их спинах ворвались в деревню, где квартировала вражья хоругвь. Мои солдаты рассыпались в боевой ордер, обнажая сабли Враг тоже ощетинился оружием, но почти не нападал и был будто удивлен. Бой затихал, так и начавшись: шорох шагов и топот копыт лишь иногда разбавлялся лязгом стали. Из дома выскочил их гауптман и проорал на всю площадь:

– Да что ж вы делаете!!! Прекратить драку! Гауптман обладал хорошо поставленным командирским голосом и приказ подействовал: оружие никто не спрятал, но и без того вялая драка, теперь сошла на нет. Увидев Шееля, гауптман подбежал к нему и прокричал:

– Да откуда вы свалились? Эй, неизвестный солдат, война закончилась…

– Не понял? – удивился я.

– Да что тут понимать? Три дня назад был подписан мирный договор. Ваши войска отводятся за реку Курух… Что тут рассказывать? У меня на столе должен лежать меморандум… Он действительно нашел лист, в котором излагались основные параграфы нового договора. Обычный мирный договор, закрепляющий новый передел мира. Но в нем были некоторые статьи, которые меня смутили. Особо интересным был седьмой параграф, в котором указывалось, что частям оказавшимся в тылу противника надлежало сдаться в двухдневный срок. При этом сдавшиеся приравнивались к пленным с соответствующими правами и обязанностями, а не сдавшиеся – к бандитам и подлежали уничтожению без суда и следствия… Я прочитал это вслух:

– Поздравляю, – бросил Шеель, – нас предали. Я кивнул – так все и было…

– Да ладно вам, ребята… – быстро заговорил гауптман, будто чем-то испуганный. – я могу принять у вас сдачу, мы ее оформим вчерашним днем… Я посмотрел на Шееля, он отрицательно покачал головой:

– Только без меня. Мой отец семь лет просидел у них в плену… – и вдруг чуть не заплакал: Дже, ты же отпустишь меня?.. Я не хочу, чтобы мой сын вырос военным…

– Шеель, построй хоругвь… Тогда, на площади деревни, в окружении тех, кто был нашим врагом еще час назад, я увидел свою хоругвь по-другому. Другими глазами – хотел сказать я, но это не так. Глаза у меня были те же самые – и те же солдаты. Сбруя все так же была матовой, униформа – темно —зеленой, они не изменились внешне – разве что некоторые отпустили бороды. Но это было обычное дело – на фронте проще с дисциплиной и многие поступали так. Кто, просто так, кто давая обет – останусь живым – сбрею. Их сабли оставались острыми – в их взглядах сквозила сталь. Но уставшие уже не отводил взгляд. Но я чувствовал в воздухе висело еще что-то. Верней – чего-то не было. Пустота. Странная, страшная пустота – «Кано» играло против нас.