Вор во ржи - Страница 17

— Да, Сан-Франциско есть Сан-Франциско.

Она провела там полтора года. Столько времени ей понадобилось, чтобы написать свой первый роман. Закончив, она на неделю отложила его. Потом перечитала и решила, что это ужасно. Она бы сожгла рукопись в камине, но у нее не было камина. Вместо этого она порвала его, порвала каждую страницу пополам и еще раз пополам, после чего отдала уборщикам.

Она зарабатывала на жизнь официанткой в кафетерии, но работа ей надоела, и Сан-Франциско тоже надоел. Подхватив горшок из Сан-Ильдефонсо и все остальное, она перебралась в Портленд, а затем — в Сиэтл. Там она сняла комнату в районе Пайонер-сквер, нашла работу в книжном магазине и написала рассказ. Отослала его в «Нью-Йоркер», а когда его вернули — послала Антее Ландау, единственному литературному агенту, которого знала. Фэйрберн время от времени писал Ландау и время от времени получал от нее письма, приходившие в Санта-Фе самым обычным способом — по почте.

— Она вернула рассказ, — продолжала Элис, — с припиской, в которой сообщала, что поражена его вторичностью и неубедительностью, хотя отдает должное моим профессиональным навыкам. Еще она сообщила, что больше не представляет интересы Гулливера Фэйрберна, и я сообразила, что упоминание его имени было стратегической ошибкой с моей стороны.

Она перечитала рассказ и решила, что литагент права. Порвала его, а через пару дней принесла домой роман издательства «Арлекин». Прочитала его за вечер, на следующий вечер — другой и еще пять — за выходные. Потом села за машинку и за месяц написала книгу. Она отправила ее непосредственно издателю. В ответ пришел чек и контракт.

Она взяла литературный псевдоним Мелисса Мэйнуоринг. Фамилия Мэйнуоринг была взята, разумеется, из «Ничьего ребенка», а имя Мелисса просто хорошо с ней сочеталось. На середине второй книги она бросила работу в книжном магазине. Позже стала сочинять для другого издательства любовные романы из эпохи Регентства, с пространными диалогами и мерзкими мужскими персонажами. Их она публиковала как Вирджиния Ферлонг. Каждые два года она меняла города, чуть чаще — друзей и любовников и выпускала книги достаточно часто, чтобы не нуждаться, но не настолько часто, чтобы не знать, куда девать деньги.

И время от времени, раз восемь-десять за двадцать лет, она получала по почте лиловый конверт со своим очередным адресом, напечатанным на машинке. Внутри лежало письмо от Гулливера Фэйрберна.

— Ему не надо было нанимать детективов, — пояснила она. — Я не скрывалась от мира, как он. Каждый раз при переезде я отправляла на почту извещение о перемене адреса. И никогда не тратила деньги на секретный номер телефона. Но тем не менее, чтобы отыскать меня, ему приходилось прилагать какие-то усилия.

Первое письмо пришло через пару месяцев после появления на прилавках первого романа Мелиссы Мэйнуоринг. Может, его внимание привлек псевдоним. В любом случае, он сразу же узнал ее стиль, нашел время прочитать книгу от корки до корки и даже прокомментировать ее. Это было лестно. Он указал обратный адрес: до востребования, Джоплин, штат Миссури, разумеется, с вымышленным именем адресата. Она моментально накатала длинное письмо, порвала его, написала короткое, отправила… Но два года больше ничего не получала, пока за тысячи миль от прежнего места жительства ее не настиг второй лиловый конверт — с почтовым штемпелем «Огаста, штат Мэн».

Так все и продолжалось. Она получила от него письмо вскоре после своей свадьбы и другое, два года спустя, вскоре после развода. Они оба продолжали кружить по стране, а временами — и за ее пределами. Пути их никогда не пересекались, но никогда не проходило больше двух лет без весточки от него. Лиловые конверты всегда возникали неожиданно, и она вскрывала их со смешанным чувством волнения и страха. Он оставался, призналась она, самым значимым человеком в ее жизни. Иногда она проклинала его за это, но так оно и было.

И вот теперь, всего пару недель назад, после молчания, затянувшегося почти на три года, он опять дал о себе знать.

— Здесь, в Нью-Йорке?

Нет, в тот момент она жила в Шарлоттесвилле, штат Вирджиния, перебралась туда весной, сняв квартиру в пяти минутах ходьбы от кампуса Университета Вирджинии. При доме — розовый сад, который она делила с тремя другими жильцами. Получив письмо теплым летним днем, она решила прочитать его там, под легким ветерком, напоенным ароматом роз.

Она обратила внимание на необычайно взволнованный тон. Как правило, его письма были спокойными. Он хотел узнать, не уничтожила ли она его предыдущие письма, а если нет, то не будет ли столь любезна уничтожить их сейчас либо вернуть ему.

Элис ответила сразу, сообщив, что хранит все его письма — с первого до последнего. Она путешествует налегке, вещей у нее немного, даже свои собственные книги у нее не все, зато она не расстается с подписанным им экземпляром «Ничьего ребенка», равно как и с его письмами. Почему он хочет, чтобы она их уничтожила?

В качестве ответа — который не заставил себя ждать! — он прислал ей фотокопию статьи из «Нью-Йорк таймс». Антея Ландау, его бывший агент, провела переговоры с аукционом «Сотбис» о продаже всех писем, которые он посылал ей на протяжении многих лет. Возмущенный, он позвонил этой женщине и совершил тактическую ошибку, позволив себе выражения «кровосос», «ненасытный вампир» и «десять процентов моей души». Ландау бросила трубку, а когда он перезвонил, просто не подошла к телефону. Он написал письмо, уже в более дипломатичной форме, подчеркнув, что его письма предназначались исключительно ей и ему очень важно получить их назад. Сообщил, что готов выкупить их, и предложил назвать цену. Ей не придется платить комиссионные или сообщать о продаже в налоговую полицию, а кроме того, она сделает доброе дело.

Она не ответила. Он написал второе письмо и, только опустив его в почтовый ящик, сообразил, что она и эти письма может выставить на аукцион. Эта мысль привела его в ярость, и больше он ей не писал.

— Главное, что тут ничего не поделаешь, — объяснил я Кэролайн. — По закону письма принадлежат адресату, и точка. Если я отправлю тебе письмо — оно твое. Ты можешь читать его, можешь порвать, можешь переслать кому-то другому.

— Сначала мне нужно найти, кому оно может понадобиться, Берн.

— Ну, если письмо написал Гулливер Фэйрберн, с этим больших затруднений ждать нечего. Он известный писатель и настолько загадочный человек, что его письма — объект особого внимания. Так что можешь продать их, если захочешь. Единственное, чего ты не можешь сделать, — это их опубликовать.

— Почему, если они принадлежат мне?

— Сами письма — собственность того, кому они адресованы. Но как литературное произведение они все-таки принадлежат отправителю. Ему принадлежит авторское право.

— Минутку. Пусть у Фэйрберна не все дома, но не говори мне, что он отправлял свои письма в Библиотеку конгресса, чтобы оформить на них копирайт!

— Этого и не требуется. Все, что тобой написано, автоматически защищается законом об авторском праве, и для этого не обязательно регистрироваться в Вашингтоне. Фэйрберн сохраняет авторское право на свои письма и вправе не допускать их публикации. На самом деле именно так он поступил всего пару лет назад.

— Антея Ландау пыталась опубликовать его письма?

— Нет, был один парень, который написал биографию Фэйрберна, неавторизованную биографию, разумеется. Несколько человек в разное время получали лиловые конверты с письмами, и кое-кто из них позволил тому парню их прочитать. Он собирался процитировать большие фрагменты в своей книге, но Фэйрберн обратился в суд и наложил запрет.

— Что, даже цитировать письма он не имел права?

— Суд постановил, что он может изложить их содержание, то есть существо дела, но не цитировать, а только пересказывать, но не близко к тексту. Он так и не написал ту книгу, которую хотел, а то, что написал, мало кому показалась интересным.

— Если никто не имеет права опубликовать его письма, — задумчиво произнесла Кэролайн, — то какая разница Фэйрберну, у кого они находятся? Какая ему разница — лежат они в папке Антеи Ландау или в библиотеке какого-нибудь коллекционера? Если их нельзя публиковать…