Вор в роли Богарта - Страница 43
И наконец, случаются дурацкие истории, подобно моей сегодняшней. Я не знаю, что именно ищу и где оно спрятано, и даже существует ли оно вообще. А потому приходилось смотреть везде, поскольку неизвестно, большое оно или маленькое, следует ли держать его на холоде или, напротив, в тепле и беречь от сквозняков.
Такое занятие, доложу я вам, чрезвычайно утомительно. Ну, допустим, вы даже нашли что-либо. Так откуда знать, оно это или нет? Следует ли искать что-то другое? И наоборот, если вы ничего не нашли, стоит ли надеяться, что кое-что все-таки подвернется, и продолжать поиски? Или же лучше отправиться домой, потому как все равно ничего не светит?
Знаете, на что это похоже? На секс без оргазма. Как понять, в какой именно момент следует остановиться?
А потому я отчасти даже радовался тому обстоятельству, что в ходе поисков можно поразмыслить над этой загадочной надписью. Уж не знаю, насколько продуктивными были мои размышления, но несколько интересных идей все же появилось.
1. Допустим, ее можно прочитать как «Кэпхоб». И это акроним, сокращение, каждая буква обозначает какое-то слово. Недурной способ вложить максимум информации в довольно ограниченное число букв, которые удалось вывести слабеющей рукой на атташе-кейсе, пока жизнь вытекает из тебя именно что по капле. Какие конкретно слова обозначены этими буквами, сказать, конечно, трудно. Но возможности здесь представляются практически безграничные. Ну, допустим: «Как Это Прекрасно — Ходить Около Банка». Или: «Криминальный Элемент Поражает Хозяйственную Организацию Борделя». Или же: «Каждый Экспонат Поруган Хитроумным Остервенелым Богохульником». Лично я никогда бы не использовал ни один из этих вариантов в качестве последнего предсмертного послания миру, но ведь, с другой стороны, мне не доводилось лежать на ковре обюссон, истекая кровью и из последних сил стремясь быть услышанным.
2. Допустим, надпись следует читать вверх ногами. Ну откуда мне в конечном счете знать, где и как провел Хоберман долгие годы, прошедшие со времен его бурных приключений в Анатрурии. Возможно, часть этого времени он работал страховым агентом и привычка переворачивать все с ног на голову стала его второй натурой. С целью проверить эту гипотезу я написал «caphob» печатными буквами и перевернул листок бумаги вверх ногами, а потом — обратно. Затем написал каждую из букв в отдельности и тоже перевернул. Результат получился более удовлетворительным, поскольку четыре из шести букв остались без изменения. У меня вышло нечто вроде «Cvdhob», где «V» заняло место перевернутого «А». Возможно, следовало пойти в своих изысканиях еще дальше и попытаться разгадать, какого рода акроним зашифрован под эти таинственным «Cvdhob», но ведь где-то надо и остановиться.
3. Допустим, тут все же стоит не мудрствовать лукаво и принять самое первое и очевидное из объяснений: он пытался написать свое имя. Нет, ей-богу, в этом есть хоть какой-то смысл… Ведь при нем не было найдено никаких документов. По всей видимости, Кэндлмас вытащил у Кэппи бумажник, когда он, беспомощный, лежал на ковре и умирал. Возможно, ему, Хоберману, претила сама мысль о том, что ему предстоит гнить в безымянной могиле, вот он и решил дать миру знать, кто он такой. И если учесть то обстоятельство, что бирка, прикрепленная теперь к пальцу его ступни, гласила: «Хьюго Кэндлмас», то опасения эти не выглядят столь уж беспочвенными. И все же… все же то было чертовски неубедительное предсмертное послание, указывающее на жертву, а не на убийцу. Ну что тут прикажешь делать? Отправить его обратно Хоберману с уведомлением об отказе, что ли?
4. Возможно, как ранее предположила Кэролайн, Хоберман страдал дислексией. То есть написал правильные буквы, но расположил их не в том порядке. И я начал прокручивать различные варианты, но ничего более удобоваримого, чем «Hopcab», придумать не удалось. Да, конечно, «Боккаччо» находился всего в двух шагах от места, где можно поймать кеб, то есть такси. И возможно, он имел в виду, что «хоп» — и одним прыжком ты уже в машине! Но неужели Хоберман счел эту информацию столь важной для человека, которому предстояло обнаружить его тело? Нет, вряд ли. Если бы я на его месте собрался бы попрощаться и уснуть вечным сном, то наверняка постарался бы сообщить миру нечто более значительное и глубокое. Ну, скажем, «Жизнь подобна фонтану» или же: «Хода нет — ходи с бубен».
5. Допустим, сколь ни абсурдной может показаться эта идея, допустим, «Caphob» — все же слово. Нет, его нет в словарях, там вообще не было ничего похожего, начинавшегося именно с этих четырех букв, но предположим, это имя собственное. Ну, скажем, имя Кэндлмаса. Да, согласен, на имя это мало похоже, но чем, собственно, «Кэпхоб» хуже, чем «Байбак» или «Мармотт»? Что бы вы, собственно, подумали, увидев любое из них, выведенное кровью на вашем атташе-кейсе?
6. А может, это вообще полная бессмыслица? Достаточно вспомнить знаменитые предсмертные слова Голландца Шульца, [24]его великолепный пространный монолог, аккуратно записанный и предназначенный для будущих поколений. Да, он произносил слова и некоторые из них даже складывались в предложения по всем правилам грамматики, но сей великий человек был совершенно не в состоянии снабдить их хоть каким-то смыслом. Что, если и наш славный капитан решил таким образом подшутить над всем нашим огромным, лишенным какого-либо смысла миром, выведя на своем маленьком полотне шесть бессмысленных, ничего не значащих букв?
Ну и так далее.
Примерно к середине дня я проголодался. И уже собрался было заказать по телефону китайскую еду из ближайшего ресторанчика, как вдруг сообразил, что это невозможно, — как я открою дверь, если она опечатана полицией? Но голод настолько сильно давал о себе знать, что я уже начал подумывать: а не спуститься ли в квартиру Лерманов и не заказать ли еду туда. Не знаю почему, но эта идея казалась мне в те минуты вполне здравой. Возможно, я просто одурел от своих медитаций на мантру «Caphob». Однако у меня хватило ума задушить мысль, что называется, в зародыше, и вместо звонка в ресторан я отправился на кухню.
Я обнаружил там остатки китайской еды, которые следовало бы назвать скорее останками. До них нельзя было дотронуться и палочкой длиной в десять футов. Я поджарил в тостере пару английских булочек (они совсем зачерствели) и намазал их арахисовым маслом, а сверху еще джемом (масло прогоркло). А потом запил их двумя чашками черного растворимого кофе (молоко находилось просто в неописуемом состоянии). Настанет день, думал я, и все это уйдет в прошлое. Забудется, и я снова стану есть нормальную еду: сытные завтраки в кафе, внесезонные этнические ланчи с Кэролайн, хорошие ужины в хороших ресторанах. Нынешняя моя жизнь, похоже, целиком свелась к перехватыванию каких-то кусков на ходу, скудным воровским ланчам в чужих кухнях и за чужими столами, а также к попкорну в качестве главного и единственного блюда по вечерам. Впрочем, одежда с меня пока что не сваливалась, хотя и не слишком плотно облегала, так что ничего катастрофического вроде бы не наблюдалось. И однако как славно было бы поесть наконец по-человечески.
Я допил последние капли кофе, сполоснул чашку с блюдцем в раковине и снова принялся за работу.
В конце концов я окончательно изнемог и решил сделать несколько звонков. Уселся в кожаное кресло, вытянул ноги и положил их на оттоманку, поднес трубку к уху — и передумал. Черт его знает, а может, в этот аппарат успели вставить штуковину, определяющую, откуда звонят и кому. И потом, как я могу быть уверен, что ни один из тех людей, кому я собрался звонить, не узнает номер телефона Хьюго Кэндлмаса?
Нет, рисковать нельзя. Я ведь сохранил печати нью-йоркской полиции в целости. Я воздержался от сомнительных цыплят из «Дженерал Чоу Чикен». Так стоит ли после этого испытывать на своей шкуре современные коммуникационные технологии?
И я выбрался из квартиры Кэндлмаса чистым и незапятнанным, не оставив никаких следов своего пребывания, кроме арахисового масла и джема, целостность которых несколько нарушил, да отпечатков пальцев (некоторые из них я, правда, стер, но не слишком при этом надрывался — все возможные отпечатки пальцев с места преступления ведь уже сняты). Чтобы защитить квартиру от вторжения разных нежелательных элементов, я вырезал прямоугольник из куска упаковочного картона, обернул его пластиковым пакетом, изъятым из кухонного буфета, и, прихватив с собой вместе с рулоном липкой ленты, выбрался на пожарную лестницу. Плотно притворил створки окна, сунул руку в отверстие и запер его изнутри, затем вытащил руку, заложил отверстие куском картона и закрепил лентой. А потом быстро и бесшумно спустился мимо окон мистера Гирхардта и снова оказался в квартире Лерманов.