Вопросы - Страница 77

– Поженимся. Потом…

Взглянула на кисть правой руки без безымянного пальца. Виктор поднес ее ладошку к губам. 

– Это ничего.

Худенькая, прозрачная, беспалая ладошка дрогнула в его руке.

– Ты очень добр. Никто не был так добр ко мне, как ты… И я думаю, что, несмотря на все, что я пережила, судьба все-таки любит меня.

Таня закрыла глаза, пряча слезы. Снова пронеслась мысль о Диме. Она вырвалась, она счастлива, она нашла себя заново, у нее есть будущее рядом с прекрасным человеком. А он? 

Как он? Что его ждет? С кем он?

Дим?

         Это была одна-единственная паутинка, которая тянулась за ней от сети. Таня – Дим. Дим? Как он?

Он не звонил. Не писал. Не искал ее. Но, несмотря на это, Таня никак не могла его забыть. Память не давала ей покоя. Замерев в какой-то точке, ее жизнь словно раскачивалась то в одну, то в другую сторону. И все прожитое-пережитое казалось значительнее, чем еще непрожитое, и перевешивала та чаша весов, где были «Фортуна», побережье, сеть и Дим, потому что там был Дим.

Она решила не заглядывать в прошлое, закрыв раз и навсегда шкаф со скелетами. Но с каждым днем ее беспокойство только возрастало. Таня чувствовала, что любит Виктора – живой, горячей, настоящей любовью, на которую оказалось способно ее сердце, что хочет иметь детей и крепкую семью – с ним, с ним одним. И в то же время что-то холодное, полузабытое, поднималось из глубины души и царапалось в сердце, как ветви деревьев стучатся в стекла во время ветра: «Впустите! Впустите!»…

Таня внезапно вздрагивала, оглядывалась на дверь. Подходила к окну.

– Что? – не мог понять Виктор.

– Мне показалось, что кто-то стучит.

– Нет.

Нет. Все было спокойно. Что же тогда? Цепкое, ледяное чувство тревоги, охватившее Таню, отодвинуло от нее и лето, и свадьбу с Виктором, и все их планы.

Каждую ночь она видела во сне, как идет через площадь к памятнику герою войны. Дим стоит рядом с памятником с фотоаппаратом на плече, поеживается от ветра и прячет покрасневшие руки в карманы короткой куртки. Потом замечает ее и улыбается. Он очень ярко, радостно улыбается – ей одной. Таня идет к нему, потом бежит, движение нарастает, налетает – все вокруг уже несется мимо нее с сумасшедшей скоростью. А она останавливается перед памятником – одна. Дим? 

– Где Дим? – спрашивает она у прохожих.

         Люди отворачиваются.

– Дим? – зовет она и просыпается от ужаса.

– Ты кричишь во сне, – сказал ей Виктор. – Зовешь кого-то.

Она пожала плечами. На миг удавалось забыться в объятиях Виктора, а потом снова начинало казаться, что кто-то царапается в окно и просит впустить в дом… 

– Что с тобой происходит, Таня? – наконец, спросил Виктор прямо. – Раньше этого не было.

– Чего?

– Ты не кричала по ночам и не подходила каждую секунду к окну. Мы живем на четвертом этаже – никто не может стучать в окно, понимаешь?

– Я знаю. Но мне очень беспокойно.

– Кто такой Дим?

Она молчала.

– Ты зовешь его каждую ночь и просыпаешься в слезах.

– Мне снится, что я его теряю.

– Это так страшно?

– Во сне – да.

– А наяву?

– А наяву я его давным-давно потеряла. Вместе со своим безымянным пальцем.

– Это его ты любила?

Похоже, выпал вечер откровений.

– Да. Но это было давно.

Виктор больше не задавал вопросов. Танины сны стали спокойнее, но в то же время навалилась тяжелая безысходность, жуткая, непроходящая тоска. У Виктора, как назло, начался отпуск, он планировал то пикник, то рыбалку, а Таня смотрела за окно широко раскрытыми глазами и не могла понять, что же происходит. Чувствовала, что еще неделя таких кошмаров – и он примет ее за сумасшедшую, но ничего не могла с собой поделать.

А как-то поздно вечером в дверь постучали.

– Стучат! – воскликнула Таня.

– Нет, – ответил доктор машинально, но потом и сам услышал, что в дверь кто-то колотит – вовсе не робко.

Таня смотрела испуганно.

– Кто может прийти? – удивился Виктор. – Так поздно.

На пороге стоял Руст.

– Рустам! – вскрикнула Таня и бросилась обнимать его. – Руст, родненький! Ты нашел нас?!

– Ну, – Руст заулыбался. – По старым следам. Здравствуй, док! Бережешь Танюху?

Пожал доктору руку. Гостя усадили за стол. Нашлись и водка, и закуска. Таня смотрела на него во все глаза.

– Какой ты молодец, что приехал! – не могла успокоиться. – А мне так тревожно чего-то, кошмары снятся. Виктор уже думает, что у меня крыша едет. И назад не тянет, и вперед – будто не пускает что-то…

Руст хлебнул водки и посмотрел за окно, в темноту.

– Хорошо у вас, уютно.

– А у вас там что? Открыли сезон? – спросила Таня.

– Наверное. Не знаю. Я не в «Фортуне» теперь, – сказал вдруг Руст.

– А где ты?

– Так, сам по себе. У матери вот – давно не был – поеду. А то она не знает даже, жив я или нет.

У Руста вдруг появилась мать, и Таня взглянула на него внимательнее. Цепкая тревога снова стала подкрадываться к сердцу.

– Потом в Прагу поеду. Никогда в Чехии не был, – продолжал Руст. – Всю жизнь мечтал – в Прагу.

– А в «Фортуне» кто? – Таня осеклась, голос дрогнул.

Руст снова как-то мотнул головой и посмотрел за окно, избегая ее взгляда.

– Я ведь там… только ради тебя был, чтобы тебя беречь. И ради Дима…

Виктор тоже замер, имя «Дим», выплывшее словно из Таниных кошмаров, насторожило.

– Что с ним? – с трудом выговорила Таня.

И Руст, наконец, нашел силы взглянуть ей прямо в глаза.

– Я и приехал для того, чтобы сказать… Да все никак… не выходит…

– Что? – прошептала она.

– Застрелился он… В день открытия сезона. Просто – в сердце. Ну, как обычно стреляются.

Таня с ужасом смотрела на Руста. Впервые видела, чтобы взрослый мужчина плакал так беспомощно. Руст говорил, а губы дрожали, и по лицу текли слезы. Он вытирал их, продолжал смотреть на Таню и говорить.

– И что он сказал? – спросила она зачем-то.

– Не знаю. Он же один в кабинете был. Матюкнулся, может, да и выстрелил, я не знаю. Я тебе бумаги привез – дарственные там, на счета, такое…

– А сеть?

– Сеть? Кто-то подхватит. Сеть не развалится. Может, Поляк возьмет. Может, Южин. Может, снова передел пойдет. Уже без меня. Я – пас. Я – в Прагу. Все, кто хотел, ушли из «Фортуны». Похоронили Дима и ушли…

Руст снова вытер лицо и глотнул водки.

– Такие дела, Танюха. А я, знаешь, как вспомню всех… Глеба-Фуджи, Макса, Игоря, Юрика, Карасика, Васька, Мизю, Дима – мурашки по коже…

– Ригу не вспоминаешь?

– И Ригу… Земля ему пухом. И Дави, и Смола, и всех, кто с нами, и кто против нас был… Всех ребят… Жутко, Таня. Только ты и я спаслись – из первой бригады. А если бы ты тогда не приехала, Рига снес бы мне башку – сто процентов. Так что – подфартило в «Фортуне». Денег нажил. Только голова вот седая. Мне двадцать пять лет – и седая башка. Зато не дырявая. Так я думаю.

Она всхлипнула.

– Не подскажешь, где здесь памятник герою войны?

– Здесь я сам герой, – кивнул Руст. – Он был героем, Таня. Только не в ту сторону его качнуло. Так я думаю.

Она закрыла лицо руками и зарыдала. Виктор молчал. Чувствовал, что в этот момент для всех заканчивается их прошлое – заканчивается с такой же болью, с какой мучило их так долго. И после этого – все пойдет хорошо и гладко. Руст поедет к маме, потом – в Прагу, встретит самую красивую девушку и женится на ней в тот же день. А у них с Таней родятся дети. И какими бы именами она их ни назвала, эти дети не будут жить в сети, и родители постараются сделать все для того, чтобы сеть их не коснулась. А, может, никакой сети вообще не будет. Может, новый передел порвет ее на части и уничтожит. Может, поменяется власть в стране, и новые лидеры направят все свои усилия на борьбу с сетью.  

Но Таня продолжала плакать, и Руст, подливая в свой стакан водки, то и дело смахивал слезы. Глядя на них, Виктор уже отказался от максимума надежд. Но… хотя бы сердце, хотя бы любовь, хотя бы жизнь – что-то же должно было у них остаться.