Вопросы - Страница 76

Зато док подробно рассказывал ей о том, что происходит у них на работе. Она была в курсе всех скудных больничных новостей, знала, что в ординаторской меняют линолеум, что медсестра Катя беременна и уходит в декрет и что главврач регулярно напивается с родственниками. Ей уже казалось, что если ей дадут в руки скальпель, она и сама сможет сделать операцию по удалению гнойного аппендикса. Но все это не приближало к ней Виктора настолько, чтобы он, наконец, снял с себя одежду и остался на ночь в ее комнате. Даже во время ее болезни он был ближе и роднее. Он целовал ее на перроне. Именно этот поцелуй вернул Таню в Удачную. Может, только смертельно больные вызывают у него какие-то чувства?

Что-то стало разлаживаться, еще не наладившись. Что-то не пошло. Тане казалось, что их совместная жизнь уже тяготит Виктора, и он просто – в силу своей щепетильности – не решается поговорить с ней начистоту. И она должна решать сама – за него и за себя, начинать ли тяжелый разговор или отложить его на неопределенное время.

Таня решила – отложить. Хотелось мира и покоя – пусть и ценой нарастающего раздражения. Хоть немного, хоть ненадолго, пока сердце выровняет свой дерганный ритм… 

         Наконец, Таня не выдержала. Вся недоговоренность, которая витала в воздухе между ними, стала давить и сделала невозможным их дальнейшее совместное проживание под одной крышей.

         Не то чтобы Таня выбрала этот июньский вечер для серьезного разговора, а просто взглянула на комаров, влетающих в открытое окно, и заметила, ни к кому не обращаясь:

– Здесь еще и комары…

– Там, где ты жила, комаров не было?

– Нет. Всю «Фортуну» опрыскивали чем-то, чтобы гостей ничего не укусило.

На миг повисла тишина, а потом Таня кивнула.

– Я знаю, что ты хочешь этим сказать – мне лучше вернуться туда, откуда я приехала.

– Нет! –  выдохнул он.

Она вскинула глаза. Выглядел док крайне огорченным и растерянным. 

– Я не хотел этого сказать. Ни в коем случае! Я просто… вижу, как ты разочарована этим всем. Не знаю, Таня, как ты жила, в каких условиях, но по твоим покупкам, которые ты называешь пустяками, я вижу, что это была очень роскошная жизнь.

– За эту жизнь я заплатила сполна, – оборвала она резко. – И сейчас я с тобой.

– Да, но я вижу, что я не… не необходим тебе. Ты – обеспеченная, состоятельная, самостоятельная девушка. Ты можешь ехать, куда угодно, жить, где угодно, проводить время, где угодно. Можешь ехать за границу, можешь путешествовать. А моя жизнь – здесь, в этой глуши, на этом хуторе, как ты говоришь. И когда я вижу тебя здесь, всякий раз удивляюсь. Я не понимаю, что ты здесь делаешь. Зачем тебе это? Если только из благодарности за то, что я тебе помог в ту ночь, то… это мой долг, и благодарить меня не за что и не стоит.

Он отвернулся. Подошел к окну, закрыл его. Потом снова распахнул.

– Я люблю тебя, – сказала Таня.

– Сейчас ты разочарована провинциальной жизнью, – продолжал он, словно не слыша ее. – И я не хочу разочаровать тебя еще больше. Я хочу, чтобы… пока тебя не покоробило…

– Чтобы я уехала?

– Чтобы мы это все… прекратили. Я не подхожу тебе, Таня. Таня, жена Риги, – усмехнулся он чему-то. – Может, Рига подходил тебе больше. И ты должна встретить мужчину, который будет тебе более соответствовать…

– Но я люблю тебя.

Это было глупо. Она, решившая никогда в жизни не произносить этих слов, снова их повторяла, притом человеку, который стоял к ней спиной и не хотел взглянуть ей в глаза.

Фраза повисла в воздухе. Сумерки проникли в комнату, и никто из них не включал свет.

– Хорошо, – наконец кивнула она. – Я уеду.

– Нет! Я не то, не так…

Он обернулся. Вышло, действительно, что он указал ей на дверь.

Таня пошла к себе и снова стала собирать вещи в дорожную сумку. Вдруг вспомнила, что именно с этой небольшой сумкой уходила от Выготцева, когда все было так… грязно в ее жизни. Потом забрала ее из квартиры уехавшего в столицу Риги – все тогда было залито кровью и перепутано в ее сознании. А теперь она снова уходит… куда-то. Вникуда. От человека, который вернул ее к жизни и для которого она живет. Таня не может быть одна и не может жить сама для себя. Так она устроена. 

– Я не хотел тебя обидеть, – Вик вошел следом и остановился в дверях.

– Ничего, я не обижаюсь. Это и не обида вовсе. Вот это была обида, – она встряхнула в воздухе рукой без безымянного пальца. – А все остальное – пустяки. Это не ранит больно.

Она собралась очень быстро.

– Я машину возьму пока, а из центра – верну. Это тебе – за гостеприимство.

– Не нужно, – выговорил он с трудом.

Таня взглянула на него в последний раз. В глазах у доктора было смятение. Что-то обрывалось для него с такой болью, что его темные глаза сделались черными.

– Прощай! – она пошла к двери.

– Таня!

Похоже, больно было обоим. Он вдруг выхватил ее сумку и бросил на пол.

– Не мучь меня, – сказала она просто. – Ты уже сказал достаточно. Я поняла, что не нужна тебе. Выходит, я просто навязалась. Не стану это затягивать.

Он отступил.

– Я так люблю тебя, что… это меня с ума сводит! Я так боюсь тебя потерять, что сам прогоняю. Танечка! Ты не можешь меня любить. Я старый, некрасивый. Я женщинам никогда не нравился.

– А кому ты нравился? – Таня заинтересовалась.

– Я никогда не любил так, как тебя сейчас люблю. Я боюсь прикоснуться к тебе. Боюсь взглянуть в твою сторону. Мне кажется, что ты сделана…

– Из ветра, – кивнула Таня. – Я из ветра сделана. Мне это уже говорили.

Она подошла и обняла его.

– Чувствуешь ветер?

– Нет, не ветер…

Он привлек ее к себе и поцеловал. Про себя Таня улыбнулась. Чтобы решиться на активные действия, доктору нужна была серьезная встряска – с прощаниями, чемоданами и хлопаньем дверей. Теперь, когда ритм расставания еще не был утрачен, Виктор стягивал с нее одежду, одновременно увлекая ее к постели.

Таню, пожалуй, в этот раз ничего не могло разочаровать, потому что она прекратила напряженно думать о реакциях своего тела. Она пыталась только доставить ему удовольствие, отплачивая за его отчаянное признание. Но реакции пришли сами собой. Благо, патологически стеснительный в быту доктор в постели оказался вовсе не скромным, а вполне искушенным, опытным и зрелым мужчиной, способным отдать свое тело на нежное растерзание любимой женщине.

Таня пришла в себя только тогда, когда он спросил, не было ли ей больно. Ночь, начавшаяся скандалом и неожиданно вернувшая ей позабытую уверенность в себе, была уже на исходе.

– Нет, мне нет… Мне…

Она приникла к его обнаженному крепкому телу.

– Я без майки не могу спать, – сказал доктор и потянулся за бельем.

Таня засмеялась. Было в нем что-то такое, что после распущенности «Фортуны» умиляло ее до слез. Ей хотелось поговорить с ним о сексе, но она не могла подобрать таких слов, которые не смутили бы Виктора. У Дима она спросила бы просто:

– Спать? Или еще по официанткам пойдешь?

И он снова стал бы целовать ее и заставлять просить прощения всеми известными ему способами. Пронзила мысль о Диме… и не уходила.

– Спать? Или еще по официанткам пойдешь? – спросила она, не замечая, что говорит вслух.

– По каким еще официанткам?

– По медсестрам, – исправилась Таня.

– Медсестры у нас все старые. И вредные.

– Вредные старухи? Это меня радует. Можно тебя не ревновать.

– А мне… можно тебя не ревновать?

– К кому меня ревновать? Рига убит. И я никогда его не любила, –  призналась Таня.

– А кого любила? –  спросил он.

– Одного… другого человека. Мы жили в сети, как в паутине. И он в ней остался. А я вырвалась благодаря ему.

Таня умолкла. 

– Поженимся? – спросил вдруг Вик.

Как честный холостой мужчина с больной совестью, он не мог не предложить этого незамужней девушке после секса. Таня засмеялась.