Вопрос и ответ - Страница 17

Нам по-прежнему разрешают выходить на улицу не больше чем на час, группами по четыре человека, но даже за это время мы успеваем заметить, как Нью-Прентисстаун приходит в себя. Когда первая неделя моего ученичества подходит к концу, до нас доползает слух, что некоторых женщин даже начали выводить на полевые работы – большими группами, конечно.

Еще мы узнаем, что всех спэклов держат в загоне где-то на краю города, там они дожидаются «обработки», что бы это ни значило.

Старый мэр, говорят, работает уборщиком.

А про мальчика ни слова.

– Я пропустила его день рождения, – говорю я Мэдди, накладывая повязку на резиновую ногу. Она настолько похожа на настоящую, что ей даже дали имя – Руби. – Четыре дня назад ему исполнилось тринадцать. Я потеряла счет дням, пока лежала без сознания, и…

Слова застревают у меня в горле. Я затягиваю узел на повязке потуже…

И вспоминаю, как он перевязывал мне раны.

А я перевязывала ему.

– Уверена, он жив и здоров, – говорит Мэдди.

– Ни в чем ты не уверена, – вздыхаю я.

– Правда. – Девушка смотрит в окно на дорогу. – Но несмотря ни на что, в городе все спокойно. Войны нет. Несмотря ни на что, мы еще живы и работаем. Вполне возможно, что Тодд тоже жив и здоров.

Я затягиваю узел еще туже:

– Ты что-нибудь знаешь про синюю «О»?

Мэдди переводит взгляд на меня:

– Синюю «О»? Что это?

Я пожимаю плечами:

– Да так… увидела в блокноте госпожи Койл.

– Первый раз слышу. – Мэдди отворачивается к окну.

– Что ты там высматриваешь?

– Считаю солдат, – отвечает она и снова бросает взгляд на нас с Руби. – Отличная повязка. – Она улыбается, и я даже готова ей поверить.

Я иду по главному коридору, зажав под мышкой Руби: буду учиться делать внутримышечные инъекции. Мне заранее жаль ту женщину, чьей ягодице достанется мой первый настоящий укол.

Повернув за угол – коридор здесь доходит до центра здания и поворачивает на девяноста градусов в другое крыло, – я едва не врезаюсь в группу целительниц. Увидев меня, они замирают на месте как вкопанные.

За госпожой Койл толпится пять, нет, даже шесть целительниц! Я узнаю госпожу Надари и госпожу Ваггонер, госпожа Лоусон тоже здесь, но остальных трех я вижу впервые. Когда они успели прийти?

– У тебя что, нет работы? – спрашивает госпожа Койл с легкой досадой в голосе.

– В-вот, Руби. – Я виновато показываю ей ногу.

– Это она? – спрашивает незнакомая мне целительница.

И госпожа Койл, даже не представив нас, отвечает:

– Да, это та самая девочка.

С Мэдди мне удается переговорить только в конце дня, но не успеваю я и рта раскрыть, как она выпаливает:

– Я все просчитала!

– Ты не заметила, у одной из них был шрам над верхней губой? – шепчет Мэдди в темноте.

Уже глубокая ночь, свет везде погасили, а мы давно должны были разойтись по комнатам.

– Кажется, был, – шепчу я в ответ. – Они почти сразу ушли.

По дороге мимо лечебного дома проходит еще двое солдат. Согласно расчетам Мэдди, ждать осталось ровно три минуты.

– Тогда это госпожа Баркер, а остальные две – госпожа Брэтит и госпожа Форт. – Мэдди снова выглядывает в окно. – Мы ненормальные, ей-богу! Если она нас поймает, ох нам и влетит!..

– Вряд ли она тебя уволит… учитывая обстоятельства…

Мэдди о чем-то задумывается.

– А ты слышала их разговор?

– Нет, они как воды в рот набрали, как только меня завидели.

– Но назвали тебя «той самой девочкой»?

– Да. И госпожа Койл потом весь день меня сторонилась.

– Госпожа Баркер… – задумчиво протягивает Мэдди. – Но чего они хотят этим добиться?

– В смысле? – не понимаю я.

– Эти целительницы входили в Городской совет, когда председателем была госпожа Койл. А Баркер до сих пор в нем состоит. То есть состояла, пока город не захватили. Но с чего они… – Мэдди умолкает и припадает к окну. – Последняя четверка пошла!

Я выглядываю: по дороге маршируют четыре солдата.

Если Мэдди не ошибается, идти надо сейчас.

Если не ошибается.

– Готова? – шепчу я.

– Конечно нет! – с испуганной улыбкой отвечает Мэдди. – Но все равно пойду.

Она разминает руки, чтобы они не так сильно дрожали.

– Мы только посмотрим, – говорю я. – Глянем одним глазком и тут же вернемся обратно – сама не заметишь.

Мэдди все еще выглядит ужасно напуганной, но кивает:

– Я в жизни ничего подобного не делала!

– Не волнуйся, – говорю я, поднимая окно. – Я на этом собаку съела.

Рёв города, даром что спящего, прекрасно заглушает звук наших шагов: мы неслышно крадемся по лужайке. В ярком свете двух лун над нашими головами, кажется, можно читать.

Мы пробираемся к придорожной канаве и прячемся в кустах.

– Теперь что? – шепотом спрашивает Мэдди.

– Ты сказала, что через две минуты пойдет следующая пара.

Мэдди кивает:

– Да, а потом еще один семиминутный перерыв.

В это время мы с ней начнем двигаться вдоль дороги, стараясь не отходить далеко от кустов, – посмотрим, насколько близко нам удастся подойти к радиобашне. Если это вообще радиобашня.

А там будем ориентироваться по ситуации.

– Ты как, нормально? – шепчу я.

– Да, – отвечает Мэдди. – Мне страшно, но весело!

Я ее понимаю. Мы сидим в канаве среди ночи, это безумие, это очень опасно, но я чувствую, что наконец-то занята делом, что моя жизнь в моих руках. Я чувствую это впервые с тех пор, как выбралась из больничной койки.

Наконец я делаю что-то для Тодда.

С дороги раздается хруст гравия, и мы пригибаемся еще ниже: мимо проходит двое солдат.

– Вперед! – шепчу я.

Мы распрямляемся, насколько хватает храбрости, и быстро бежим вдоль канавы – прочь от города.

– А у тебя остались какие-нибудь родственники на кораблях? – шепчет Мэдди. – Кроме мамы с папой?

Я слегка морщусь – лучше б она помалкивала, – но так ей, видимо, проще справиться со страхом.

– Нет, но я многих знаю. Брэдли Тенча – он главный хранитель на «Бете»… и Симону Уоткин с «Гаммы» – она умница.

Дорога плавно поворачивает, и канава вместе с ней, впереди показывается перекресток.

Мэдди прибавляет шагу:

– Значит, ты хочешь связаться с Симо…

– Ш-ш! – Кажется, я слышу какой-то звук.

Мэдди подходит и вплотную прижимается ко мне. Она вся дрожит от страха и часто-часто дышит. Сегодня я без ее помощи не справлюсь – только она знает, где находится башня, – но в следующий раз уж точно пойду одна.

Потому что если вдруг что-то случится…

– Ладно, все нормально, – говорю я.

Мы медленно выходим из канавы и переходим дорогу, все время озираясь по сторонам и как можно мягче ступая по гравию.

– Куда это мы собрались? – раздается голос.

Мэдди охает у меня за спиной. У дерева, беззаботно прислонившись к стволу и скрестив ноги, стоит солдат.

Даже в темноте я вижу, что одной рукой он лениво держит винтовку.

– Не поздновато для прогулок, а?

– Мы заблудились, – выдавливаю я. – Отстали от своих…

– Ну-ну. Так и я подумал.

Солдат чиркает спичкой о молнию на бушлате. В свете пламени я успеваю разглядеть имя, вышитое на грудном кармане: «Сержант Хаммар». Он закуривает.

Курение запрещено приказом мэра Прентисса.

Но на сержантов запрет, похоже, не распространяется.

К тому же любой человек без Шума может запросто спрятаться в темноте.

Сержант делает шаг вперед, и мы видим его лицо. За сигаретой – безобразная широкая ухмылка, противней я в жизни не видела.

– Ты? – В его голосе слышится узнавание. Сержант поднимает винтовку. – Та самая девчонка! – выплевывает он.

– Виола? – шепчет Мэдди, прячась за моей спиной.

– Мэр Прентисс меня знает, – говорю я. – Вы не посмеете меня тронуть!

Сержант затягивается сигаретой. Вокруг так темно, что от огонька у меня перед глазами остается яркий след.