Вопрос и ответ - Страница 16

– Мы фактически отрезали им языки, – продолжает Коринн уже тише, но все еще негодуя.

Мэдди уводит нас по улице, то и дело оглядываясь на солдат.

Те провожают нас взглядами.

Мы молча возвращаемся к лечебному дому и входим в двери, над которыми нарисована протянутая синяя рука. Когда Коринн и Тея проходят внутрь, Мэдди хватает меня за руку и задерживает на пороге.

Минуту-другую она молчит, глядя в пол, и на лбу у нее появляется тревожная морщинка.

– Видела, как на нас смотрели солдаты? – спрашивает она.

– Да.

Девушка скрещивает руки на груди и содрогается:

– Не знаю… что-то мне не очень по душе такой мир.

– Мне тоже, – тихо говорю я.

Помолчав, Мэдди поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза:

– Твои люди смогли бы нам помочь? Смогли бы это остановить?

– Понятия не имею, но мы должны выйти с ними на связь. Это лучше, чем сидеть сложа руки и готовиться к худшему.

Мэдди оглядывается, проверяя, не подслушивают ли нас.

– Госпожа Койл очень умна, – говорит она. – Но иногда она слышит и слушает только себя. – Мэдди опять умолкает и закусывает нижнюю губу.

– И?..

– Надо быть начеку, – наконец выговаривает она.

– Для чего?

– Если наступит подходящий момент… Поняла? Если он наступит, – девушка вновь озирается по сторонам, – тогда мы попробуем связаться с твоими кораблями.

– Но ведь рабство – это очень плохо, – говорю я, складывая повязку пополам.

– Целительницы всегда были против. – Госпожа Койл ставит очередную галочку в своем списке. – Даже после войны мы считали такое обращение со спэклами бесчеловечным.

– Что же вы не вмешались? – возмущаюсь я.

– Если ты когда-нибудь попадешь на войну, – отвечает госпожа Койл, не отрываясь от блокнота, – ты поймешь, что она несет лишь разрушение. Война не щадит никого, даже тех, кто выжил. Ты молча сносишь все, что раньше тебя ужасало, просто потому, что жизнь на какое-то время теряет всякий смысл.

– Война превращает людей в чудовищ, – говорю я, вспоминая слова Бена той ночью, когда мы вышли на странное место, где жители Нового света хоронили мертвых.

– Да, и мужчин, и женщин, – добавляет госпожа Койл и пересчитывает коробки со шприцами.

– Но ведь война со спэклами закончилась давным-давно, разве нет?

– Тринадцать лет назад.

– За эти тринадцать лет вы все могли исправить.

Наконец госпожа Койл обращает взгляд на меня:

– Жизнь кажется простой только в детстве.

– Но ведь вы были у власти! – не унимаюсь я. – Вы могли хоть что-то изменить.

– А кто тебе сказал, что я была у власти?

– Коринн говорит…

– Ах, Коринн… – Госпожа Койл снова принимается за списки. – Девочка изо всех сил старается любить меня, несмотря ни на что.

Я открываю еще один пакет с покупками.

– Но раз вы были председателем этого… Совета, – продолжаю я, – вы могли что-то сделать для спэклов.

– Порой, дитя, – говорит госпожа Койл с недовольством, – людей удается вести в нужном направлении, даже если они того не хотят. Но чаще – нет. Никто не согласился бы дать спэклам полную свободу – такая кровопролитная война, столько сил потрачено на то, чтобы все перестроить и восстановить… Нет, освободить мы их не могли, но обращаться с ними по-человечески можно было. Мы ограничили им рабочие часы, кормили, разрешили жить семьями. Все эти права отстаивала я, Виола.

Госпожа Койл все яростней строчит в блокноте. Секунду-другую я молча наблюдаю.

– Коринн говорит, вас выгнали из Совета за то, что вы спасли кому-то жизнь.

Она не отвечает, только откладывает блокнот и заглядывает на верхнюю полку. Тянется, достает оттуда халат с шапочкой ученицы и бросает их мне.

– Для кого они? – поймав, спрашиваю я.

– Хочешь узнать, каково управлять людьми? Тогда сделай первый шаг на этом пути.

Я смотрю ей в глаза.

Смотрю на шапочку и халат.

И с этой минуты у меня становится столько дел, что даже поесть некогда.

На следующий день после того, как женщинам разрешили выходить из дома, в лечебный дом поступило восемнадцать новых пациентов – все женщины, все с серьезными заболеваниями и травмами: аппендицит, сердечные боли, недолеченный рак, переломы. Все они на много дней оказались взаперти, да еще без помощи мужей и сыновей. Через день поступило еще одиннадцать больных. Госпожа Лоусон умчалась в детский лечебный дом, как только представилась такая возможность, а госпожи Койл, Ваггонер и Надари носятся по палатам, спасая жизни. Все работают не покладая рук и почти без перерывов на сон и еду.

Разумеется, нам с Мэдди не до «подходящих моментов», я даже не успеваю беспокоиться, почему мэр так и не приходит меня навестить. Я ношусь по лечебному дому, путаясь под ногами целительниц, стараюсь хоть чем-то им помогать и успевать учиться.

А целительница из меня никудышная.

– Я никогда этому не научусь! – Мне в очередной раз не удалось измерить давление очаровательной старушки по имени миссис Фокс.

– Похоже на то, – говорит Коринн, поглядывая на часы.

– Терпение, девонька, – успокаивает меня миссис Фокс. – Если чему-то надо учиться, то учиться надо хорошо.

– Тут вы правы, миссис Фокс. – Коринн переводит взгляд на меня. – Попробуй еще.

Я накачиваю манжету воздухом и, глядя на стрелку манометра, внимательно прислушиваюсь к характерным звукам в стетоскопе.

– Шестьдесят на двадцать? – жалобно выдавливаю я.

– Что ж, давай проверим, – говорит Коринн. – Миссис Фокс, вы, случайно, утром не умерли?

– Ох, силы небесные, нет!

– Значит, не шестьдесят на двадцать.

– Я же всего три дня этим занимаюсь… – пытаюсь оправдаться я.

– Вот именно, а я шесть лет, – отрезает Коринн. – И тут вдруг явилась какая-то неумеха и сразу стала такой же ученицей, как я! Странно мир устроен…

– У тебя прекрасно получается, милая, – говорит мне миссис Фокс.

– Неправда, миссис Фокс, – возражает Коринн. – Вы уж простите, что я вам перечу, но для некоторых врачевание – святой долг.

– Для меня тоже, – почти машинально отвечаю я.

И напрасно.

– Врачевание – не просто работа, дитя, – говорит Коринн. Слово «дитя» она произносит таким ядовитым тоном, словно это самое страшное оскорбление. – Нет ничего важней на свете, чем спасать жизни. Мы делаем Божье дело. Не то что твой приятель-тиран!

– Он не мой прия…

– Приносить страдания людям, да кому угодно – самый страшный грех!

– Коринн…

– Ты ничего не понимаешь! – в сердцах продолжает она. – Ты только притворяешься, а на самом деле тебе на все плевать!

Мы с миссис Фокс обе съеживаемся и едва не проваливаемся под землю.

Коринн переводит взгляд с меня на нее, поправляет шапочку и халат, разминает затекшую шею и делает глубокий вдох.

– Ну, давай еще раз!

– В чем разница между больницей и лечебным домом? – спрашивает госпожа Койл, отмечая галочками правильные ответы.

– Главная разница заключается в том, что в больницах доктора – мужчины, а в лечебных домах работают женщины, – наизусть отвечаю я, раскладывая таблетки по стаканчикам.

– Почему?

– Пациент, будь то мужчина или женщина, должен иметь право выбора, читать мысли врача или нет.

Госпожа Койл приподнимает бровь:

– А настоящая причина?

– Политика, – отвечаю я, как меня учили.

– Верно. – Госпожа Койл ставит последнюю галочку и передает мне бумаги. – Отнеси это и лекарства Мэдди, пожалуйста.

Она уходит, а я продолжаю раскладывать таблетки. Когда я выхожу из кабинета с подносом в руках, в конце коридора мелькает госпожа Койл, она быстро проходит мимо госпожи Надари и…

Клянусь, она передает ей записку! Не останавливаясь, прямо на ходу, чтобы никто не заметил.

Обе делают вид, что ничего не произошло.