Вопрос цены, цена вопроса (СИ) - Страница 22

— Капитан, это… — Спок даже не подвел, а скорее подтащил своего капитана к прозрачной стенке и усадил на землю, предварительно подстелив свой мундир.

— Обезболивающее, — Джим даже не подумал возмутиться, когда коммандер отнял у него шприц и без колебаний употребил его по назначению. Кирк тяжело выдохнул, уже не так напряженно улыбнулся и откинулся на стенку. Рядом с ним сел и вулканец, чем Кирк моментально воспользовался — он просто вытянулся на спине и уложил свою голову на бедра коммандера. Уже открыв рот, Спок его захлопнул: как бы беззаботно не выглядел Кирк, его выдавала рука, все так же прижатая к боку и морщинки на лбу.

— Капитан, что вы сделали? — вулканец слишком хорошо успел изучить своего капитана.

— Знаешь, когда на твоих глазах являются какие-то очень странные создания и утаскивают твой экипаж в неизвестном направлении, это, по меньшей мере, странно. Так что, представь себе, каково было мое изумление, когда я добрался до мостика и выяснил массу интересных деталей. О найденной планете, о чужаках, что способны телепортироваться безо всяких устройств. О том, что эта планета — точная копия предыдущей и так далее. А потом видеть, как твоих лучших офицеров куда-то утащили. Естественно, что я постарался выяснить детали!

— Капитан, получается, что вы спустились сюда сразу за нами? — проявил интерес Чехов из соседнего пузыря.

— Мгм…

— И вы знаете, почему все так? — широкий неопределенный взмах руками уточнил вопрос.

— С какой стороны не посмотри, вывод будет один: нам повезло и не повезло одновременно, что мы подошли к Кардуссу, — после почти минуты тишины серьезно заговорил Кирк. — Я здесь уже несколько часов, и все это время общался со здешним Рейсом, которого зовут Россортан. Рейс — это титул главы всех живущих на этой планете.

— А как все это возможно? Без приборов? И откуда все, что мы видели? И как они смогли сделать ту планету? — на Джима посыпались вопросы, как на самый доступный источник информации.

— Как мне рассказал их Рейс, они — очень старая раса. Древнее вулканцев. Но в отличие от них они не стали делать глупость и отказываться от лучшей части самих себя. Спок прости, но я просто повторяю чужие слова, — Джим извиняюще улыбнулся, глядя на вулканца снизу вверх. — Очень эмоциональные, гордые и умные. Вместо того, чтобы развивать технологии, как люди и почти все остальные расы, они развивали способности. Так что создать планету, на которой одновременно можно выплескивать агрессию, тренировать молодняк и отсеивать всех слабых, для них не проблема. Так же, как включать режим невидимости своей планеты. Честь видеть ее достается немногим, и уж совсем редкие счастливчики сохраняют память о ней.

— Капитан, а как же те предметы из других систем, что мы видели? — спросил Сулу. По нему не было заметно, в каком он состоянии — слишком крепко он держал свою маску невозмутимости.

— Народ, а вы что думаете, что пара-другая парсеков — их предел? — устало улыбнулся Джим, закрыв глаза. — Для них не было никаких проблем все это время наблюдать за остальными расами и пользоваться предметами роскоши, до которых они весьма охочи. Впрочем то, что они не стали идти по пути технологии, совсем не мешает им пользоваться достижениями остальных.

— Но разве такое возможно? — растерянно спросил в никуда Скотти, для которого все законы физики внезапно стали пустым звуком.

— Мы с Рейсом довольно неплохо пообщались, — тихо продолжил Джим, и остальные присутствующие на поляне сразу умолкли: никто не хотел, чтобы капитан напрягался в его состоянии. — Я спрашивал, а он отвечал. Приятный собеседник… очень старый, и потому — умный.

— Насколько старый? — вкрадчиво спросил Леонард.

— Он помнит, как Хан развязал войну, — после паузы последовал тихий ответ. — Он помнит Третью Мировую войну, которую развязали люди. Он помнит, как земляне впервые вышли за пределы своей Солнечной системы… Они бессмертны, Леонард. Именно поэтому и нужен тот полигон, который мы посчитали за планету. Сильные, могущественные и бессмертные… Рейс не знает пределов жизни своих подданных — они живут, пока их не убивают. Дети у них рождаются редко, и именно их в определенном возрасте ссылают на Кассару — выжить должны не только самые сильные, но самые хитрые и живучие. Им не нужны слабые. И я понимаю его, понимаю, почему он поступил так, как поступил — для него мы всего лишь мотыльки-однодневки, на которых можно не обращать внимания. А он правит целой планетой бессмертных… э-э-э-э… лордов, скажем так, которые сочтут, что он ослаб, если нам спустят наше нарушение их этикета. Как он мне сказал, ему все равно, какими будут последствия — он в любом случае развлечется. Но вот для нас… у нас будет всего один шанс.

Поляна погрузилась в тишину. Кто-то раздумывал над сказанным, кто-то представлял, что мог бы сделать, обладая такими силами, кто-то лихорадочно чиркал на земле пальцем, формулами проверяя возможность такой вероятности. О чем думал Спок, стало ясно, когда он тихо заговорил.

— Прости, Джим, если я нарушу твой запрет, но я все равно хочу заметить, насколько ты был нелогичен, когда отрицал свою жертвенность и непохожесть на отца.

Расслышали его только Маккой, Ухура, Чехов, Сулу и Скотти, которые как бы обрамляли «каплю» Спока со всех сторон, оставив широкий проход, сквозь который и попал в камеру Кирк.

— Я никогда не говорил, что не похож на него, — на удивление спокойно отозвался Джим. — И да, тогда я был слишком резок, но у меня было оправдание: меня слишком выбила из колеи встреча с прошлым, от которого я так старательно пытался убежать. Я горжусь им, тем выбором, который он сделал. Но походить на него… нет.

— Почему? Ведь это логично, когда дети стремятся взять лучшие черты своих родителей, стараются быть похожими. И я никогда не понимал вашего стремления пойти наперекор всем правилам и нормам поведения, установленным вашим человеческим обществом, — видя непривычную мягкость и открытость Джима, Спок стремился удовлетворить свою жажду знаний.

— Спо-о-ок, какой же ты все-таки… невинный, — беззлобно, но печально усмехнулся землянин. — Ты видишь только взрослых, тех, кто загнал себя в установленные рамки и принял правила игры. Уже структурированное общество централизированного социума. Но что ты можешь знать о глубинке? О тех местах, где застыло время, и где с трудом можно представить, что человек освоил космос, настолько там все архаично.

Чуть поерзав на расстеленном мундире вулканца, чтобы устроиться поудобнее, Джим продолжил.

— Ты был прав, когда заметил, что я был очень умным ребенком. Не знаю, с чего ты это взял, но прав. Первое время я очень старался походить на отца, но чем больше я старался, тем хуже выходил результат. Вайнона едва не шарахалась от меня, а окружающие начали давить своими ожиданиями. И я сорвался. Раз, другой. И как-то так понял, что чем менее похоже на отца веду себя, тем мне проще. Спок, я ведь тогда не лгал адмиралу. Люди ненавидят живых героев и обожают мертвых. Или несчастных, как вариант. Живые герои — это свидетельство их слабости, трусости, нерешительности. Проходит какое-то время, и они убеждают себя, что смогли бы так же, просто им помешал этот выскочка. И вчерашний герой становится мозолящим глаза напоминанием об упущенном шансе. Именно поэтому люди с таким наслаждением копаются в грязном белье своих кумиров — это позволяет им тыкать пальцем и говорить, что они ничуть не лучше их самих. Они точно так же живут, дышат, едят, спят, гадят и допускают ошибки. И при этом абсолютно нелогично требуют от своих героев безупречности, с ненавистью сталкивая их с пьедестала при малейшем намеке на несоответствие их ожиданиям. Мне повезло, что я рано это понял. И именно это стало причиной моего поведения.

Если бы я последовал чужим ожиданиям, то от меня стали бы требовать еще больше. Еще лучше учиться. Безупречно выглядеть. Вести себя, как положено сыну героя. Говорить то, что мог бы говорить сын героя. Делать то, что положено сыну героя. Я бы делал. Но раз я это делаю, то от меня мало требуют! Надо, чтобы было еще лучше, еще безупречнее, еще, еще, еще… Я бы делал, старался, тянулся… Но в какой-то момент я бы сорвался или сломался. И тогда окружающие имели бы полное право затравить меня своим презрением и ненавистью за то, что не оправдал их ожиданий.