Вольт (СИ) - Страница 8

― Чем ты занимался прежде? До “Открытого Доступа” и “Дворца”.

― Я не люблю говорить о себе, ― жёстко напомнил Чонин.

― Знаю, поэтому я и задал общий вопрос, чтобы можно было составить определённое представление, не вдаваясь в детали слишком глубоко. В наших данных сказано, что ты не ладил с законом, но чем именно занимался, не сказано. Угонял машины? Воровал? Был мошенником? Просто обозначь сферу хотя бы.

― Танцевал, ― отпив ещё кофе, ответил Чонин.

― Что, прости?

― Танцевал. С охранными системами. Сетки лазерных лучей. Датчики. Их далеко не всегда можно отключить или легко пройти.

Хань задумался надолго, тоже выпил кофе и уточнил:

― Ты танцевал, проходя лазерные сетки? Обладая при этом своим даром?

― Глупый вопрос. Танцевать я умел всегда, а дар требовалось оттачивать. К тому же, я пользовался даром только тогда, когда никто не мог этого видеть.

― Интересно, ― пробормотал Хань. Очевидно, он плохо себе представлял работу тех же грабителей банков, а у Чонина не было ни малейшего желания просвещать его, поэтому Чонин и ограничился тем, что уже рассказал.

― Где же ты учился этому?

― Этому нигде не учат.

― Хорошо, где ты вообще учился?

― То тут, то там. Какое это имеет значение?

― Я спрашиваю о том, что меня интересует. Хотя в большей степени меня интересует твоё отношение…

Чонин отставил пустую чашку, подтянул колени к груди и сложил на них руки, машинально погладил кончиком пальца нижнюю губу, когда задумался. А задумался он о странностях. Хань вроде бы задавал вопросы, следуя стандартной процедуре, но формулировал их иначе и иначе расставлял акценты. За полгода Чонин изучил все вопросы наставников и прекрасно понимал, зачем они и для чего. Хань выбивался из общей схемы и выбивался ощутимо.

― Чем ты сам занимаешься во “Дворце”? ― спросил Чонин, не позволив Ханю развить свою мысль. Спросил чуть быстрее, чем следовало, но только потому, что в чужом разуме увидел собственные образы. Точнее, увидел собственные губы: полную нижнюю с подсохшей корочкой и алой трещиной на ней. Хань думал о том, что на губах Чонина наверняка остался вкус кофе и пора бы их облизнуть. Чонин собирался это сделать, но передумал ― не хотел оправдать чужие ожидания.

― Занимаюсь воспитательной работой, ― выдержав короткую паузу, ответил Хань.

― Значит, это именно ты составлял программу, по которой работают все наставники? ― Теперь понятно, почему его вопросы отличались. Если он придумал стандартную процедуру, то лучше всех понимал, зачем и для чего нужен каждый вопрос, поэтому мог художественно менять вопросы и легко ориентировался в необычных ситуациях.

― Это имеет значение?

― Уже нет. ― Чонин почувствовал, как из-под ошейника скатилась прохладная капля, задержалась в ямке между ключицами и скользнула вниз, под ворот рубахи. Хань мысленно попытался расстегнуть на его рубахе одну пуговицу. Чонин вытянулся на матрасе, закинул руки за голову и холодно произнёс: ― Дальше беседа у нас не получится. Предлагаю продолжить её потом. Завтра, например.

Он прикрыл глаза и принялся терпеливо ждать, когда же захлопнется дверь. Дождался. Только после этого позволил себе тяжело вздохнуть и смахнуть пальцами новую каплю над ключицей.

Хань одновременно раздражал и… возбуждал. В этот раз Чонин ни разу не показывал ему ничего смущающего и сбивающего с толку, зато он сам… Ладно, Хань предпочитал мужчин, Чонин это уже понял, но никак не мог понять собственных реакций. Происходящее ему совершенно не нравилось, однако и на нём это оставляло следы. Как сейчас. Он испытал чувство облегчения, когда остался в одиночестве, поскольку сомневался, что смог бы скрыть от Ханя собственное возбуждение. Наверное, всему виной то, что он позволял себе заглядывать в разум Ханя ― это каким-то образом влияло и на него тоже. Возможно. Но как ещё это объяснить?

Чонин медленно облизнул пересохшие губы, действительно ощутив на них вкус кофе, тронул их пальцами, провёл ладонью по шее, стёр влагу под ошейником. Потом ладонь скользнула по рубашке, задержалась на узкой полоске кожи над поясом брюк, опустилась ниже. И Чонин убедился в собственном возбуждении даже сквозь ткань брюк, прижал ладонь плотнее, словно пытался так погасить огонь. Закусив губу, мысленно отправил в адрес Ханя парочку проклятий, потому что терпеть не мог снимать напряжение самостоятельно. Ему нравилось прикасаться к различным вещам и предметам, изучая на ощупь их текстуру, но не нравилось прикасаться к самому себе. Он предпочитал чужие прикосновения собственным, поскольку это дарило куда более богатые ощущения.

И Хань был прав, когда считал Чонина чувственным. Только сам Чонин всегда относил чувственность если не к слабостям, то где-то близко. И он ненавидел выражение “сплошная эрогенная зона”, поскольку этим выражением вполне можно было его охарактеризовать. Прямо сейчас проклятая чувственность мешала Чонину жить и планировать побег. Он отличался от Ханя и интересовался иными вещами, но образы в разуме Ханя всё равно вызывали интерес. Ему это не нравилось и не могло понравиться.

Чонин вздрогнул ― его ладони коснулись чужие пальцы. И он прекрасно понял, чьи же это пальцы, но промолчал и даже не открыл глаза, когда его ладонь сдвинули в сторону, а потом завозились с брюками. Он только резко втянул в себя воздух, ощутив прикосновение умелых пальцев к обнажённой коже. Пальцы уверенно сомкнулись на неоспоримом доказательстве его возбуждения, парой быстрых движений усилили эффект. После этого прохладная ладонь медленно поползла вверх от низа живота к груди, задирая рубашку. Лёгкое прикосновение мягких губ к коже заставило Чонина запрокинуть голову и закусить губу почти до крови. Невольно он поймал пальцами запястье Ханя, дёрнул и свалил на матрас, склонился над ним, вглядываясь в лицо с тонкими чертами.

― У тебя есть шанс. Один. И переломы тебе пока не грозят, ― тихо сообщил ему Хань, не отводя глаз.

― Не понимаю, ― честно признался Чонин.

― Это я не понимаю, чего ты ждёшь. Или ты смелый лишь в фантазиях и намерениях, а на самом деле ничего не стоишь?

Чонин продолжал смотреть на него и лихорадочно думать. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы сказать правду и признаться, что Чонин никогда ничего подобного не делал. Если сказать об этом или позволить Ханю догадаться, тот, несомненно, поймёт всё правильно и сообразит куда больше, чем следует. Он сообразит, для чего Чонину понадобилась эта игра, и сообразит, как именно Чонин забирает чужие дары. Допустить подобное Чонин не мог. Но заниматься сексом с парнем он, чёрт возьми, не собирался! Только если он сейчас ничего не сделает, то…

Хань спокойно расстёгивал свою рубашку и смотрел чуть насмешливо, как будто действительно сомневался, что Чонин хоть что-то сделает. Заглянув в его разум, Чонин лишь убедился, что верно всё понял. Хань не собирался терпеть те фантазии, что Чонин ему показывал прежде, поэтому и давал этот шанс. Хань ничего не имел против секса, но не располагал данными, которые подтверждали бы у Чонина наличие подобных склонностей, поэтому он подозревал, что Чонин что-то задумал. И подозревал правильно, но позволить ему выиграть Чонин не мог. С другой стороны, Чонин не представлял, что же теперь делать и как.

― Значит, ― медленно начал он, ― если я тебя поцелую, ты ничего не станешь мне ломать? И если я зайду дальше…

― Ты настолько не веришь моему слову? ― с едва заметной улыбкой уточнил Хань.

― У меня есть основания, не так ли?

― Допустим. Но сейчас я именно там, где ты хотел меня видеть. У тебя есть шанс претворить твои мечты в реальность. И?

― Но… почему?

― Не веришь в собственную неотразимость? ― Хань даже не пытался скрыть иронию.

― Не верю, что ты хоть кого-нибудь считаешь неотразимым. Тем более, меня.

― Почему же? У меня на тебя стоит. И ты не можешь обвинить меня во лжи. Достаточно просто снять с меня одежду и проверить. Вот в твоём случае я уже не так уверен. Убеди меня делом, а не словами и силой воображения. ― Хань тихо фыркнул и снова слабо усмехнулся. ― Хотя бы попытайся. Если сможешь, конечно.