Волшебник из Манчжурии - Страница 13

В то время как Бао Бу-Бо подыскивал подходящий ответ на такой интеллектуальный вызов, королева и Клешня обменялись удивленными взглядами. Дело в том, что ни он, ни она на самом деле ничего не говорили, все это вместо них проделал Волшебник.

– Ха! – наконец-таки сказал Бао Бу-Бо, – Ха! Мне это надо обдумать. А пока я, пожалуй, свяжу это жирное животное, чтобы не спеша забить его потом на досуге. Но участь женщины определенно решена. Она будет наложницей.

– Женщины бывают разными, – заметила королева, и даже Клешня не мог определенно сказать, говорит ли королева сейчас сама или это делает за нее Волшебник, – Они так же различны, как и фруктовые деревья, у некоторых плоды надо сразу же срывать, в то время как плоды других могут просто потоком засыпать того, кто сделает такую попытку.

Клешня решил, что это определенно было сказано Волшебником, но даже королева, похоже, была довольна тем сравнением, которое было высказано.

Но партизанский вожак всего лишь усмехнулся в третий раз и свистнул в два пальца, чтобы собрать своих людей. Когда на его зов собралось достаточное количество народа, он приказал связать Волшебника и Клешню и отвести их в черную юрту, которая служила помещением для арестованных. А что касается самой королевы, то он ввел ее в свою собственную белую юрту.

Придя в черную юрту, приятный на лицо, изящный молодой человек связал Волшебника и Клешню пеньковыми веревками и кожаными ремнями, засунул им в рот кляпы и швырнул обоих на пол. Нг Гк было позволено бродить по горному лугу на свое усмотрение, там же, где паслись остальные пони.

Клешня сумел ослабить свой кляп и простонал:

– Печальная ситуация, учитель. Очень печальная ситуация.

– Меня сковывают не эти путы, – ответил Волшебник, в свою очередь ослабив свой кляп. – Меня сковывает застой в голове. Я совершенно не могу придумать, что нам предпринять. И, тем не менее, лежи спокойно, Клешня, и постарайся сохранять спокойствие. Дай мне собраться с мыслями.

– Но королева! – воскликнул Клешня, – Только подумай о той ужасной участи, которая ей уготована!

– Фью! – сказал Волшебник. – Она получила свое имя вовсе не за игру в маджонг.

Клешня мысленно со всех сторон обмусолил последнюю фразу у себя в мозгу, после чего спросил:

– А каково это – быть наложницей?

– Это будет легче тебе объяснить, когда ты станешь старше, – заметил Волшебник. – А в данном случае, будь я на месте капитана Бао Бу-Бо, я бы был предельно осторожным. Наша королева, когда идет в бой, не одевает на свое лицо боевой маски, но оружие, которым она владеет, не менее опасно.

Какое-то время Клешня и Волшебник лежали спокойно, надежно связанные в тихом прохладном уюте арестантской юрты, один проверял на прочность свои путы, а другой – сортировал свои мысли. А снаружи бойцы «Отряда сострадания» готовились к вечернему празднику, потому что солнце уже начало в классическом стиле склоняться к западу.

Они поджаривали ляжку сайгака, этой проворной горной антилопы, которая может свистеть при помощи своих рогов. Рога у нее с возрастом становятся полыми и специальным каналом соединяются с легкими. Молодые члены отряда были счастливы, как школьники на загородном пикнике или во время какого-нибудь подобного невинного развлечения. У офицера, который наблюдал за поджариванием дичи, был длинный шампур. В то время пока внимание его подчиненных было отвлечено чем-то другим, он запихал шампур в горячие угли. Затем, пока никто из подчиненных не обратил на него внимания, он коснулся раскаленным кончиком шампура нижней части спины одного из новобранцев, который был постоянным объектом для шуток и проделок своих товарищей. Молодой рекрут взвыл от боли и ярости и ударил офицера. На это остальные члены «Отряда сострадания» набросились на молодого рекрута и принялись мять и тузить его, так как в их отряде ударить офицера было чем-то противозаконным. А после этого, все, кроме помятого новобранца с обожженной спиной, разразились веселым смехом; этот маленький инцидент вполне подходил под их понятие чувства юмора.

А внутри арестантской юрты Волшебник и Клешня прислушивались к этим звукам веселья со смешанным чувством. Клешня еще сильнее натянул связывающие его путы, а Волшебник лежал совершенно спокойно; он почувствовал ползущий холодок у себя в спине, а ногти у него начали побаливать. В конце концов, кожа вокруг его коленок натянулась как барабан, и Волшебник почувствовал там биение крови.

– Десять тысяч проклятий! – выругался Волшебник.

– Что случилось, учитель? – взволнованно поинтересовался Клешня.

– Ты помнишь, что случилось почти ровно год назад на дороге между Мугденом и Харбином?

– Только не это! Ради всего святого только не это!

– Увы.

– Какое несчастливое время, учитель! Больно?

– Не больно, Клешня. Ничего, кроме голого гнева.

Сразу же после этого Волшебник принялся стонать на разные голоса, то громче, то тише, стонать не от боли, а от гнева и досады. Из сочувствия к своему учителю Клешня тоже начал стонать вместе с ним.

– Учитель, никогда еще наша удача не уходила от нас так далеко, – заметил Клешня, когда ему наконец-то надоело стонать.

Но к этому времени Волшебник сумел только что-то невнятно проворчать.

Окруженный той роскошью, без которой, по его мнению, жизнь была бесцветной и бессмысленной, капитан «Отряда сострадания» возлежал в своем шатре из белого войлока на низенькой лежанке среди великолепных покрывал. На окнах шатра были установлены маленькие замысловатые решеточки, а пол устилал большой толстый ковер из Курдистана. Но в эту почти женскую атмосферу вплетался явный лейтмотив жестокости и грубости, выраженный в массивных шлемах, разнообразном оружии, инструментах пыток и прочих предметах древнего искусства.

– У меня очень любопытная история, – рассказывал капитан королеве, которая сидела по-турецки на оттоманке, мысленно готовясь к роли коллективной наложницы. – Когда я тебе ее расскажу, ты поймешь, что я человек, подверженный странным внезапным импульсам и мешанине противоречивых желаний. Угрызения совести преследуют меня с самого детства, с того самого момента, как я однажды в момент детского гнева швырнул камень в мою тетушку, которая пыталась отрубить голову крокодилу. В самом деле, только какой-то невероятный поворот судьбы уберег меня от того, чтобы стать торговцем овощами на базаре или затворником в буддистском храме, который бы переписывал ученые заметки о горящей сере.

Королева послюнила палец и провела им по своему предплечью.

– Твоя история очень длинная? – поинтересовалась она.

– Без сокращений она займет три главы вот такой книги, – похвастался капитан.

Королева вздохнула и поменяла положение ног.

– А какое у тебя самое раннее воспоминание детства? – спросила она.

– Замечание повивальной бабки в тот момент, когда она извлекла меня из утробы и шлепнула: «Ничего хорошего из этого парня никогда не получится». Надо же! Какими пророческими оказались ее слова.

И партизан из чаши, которая стояла рядом с ним на небольшом возвышении, зачерпнул горсть медовых орехов и миндаля в пастиле.

– У единственного ребенка жизнь порой бывает очень тяжелой, – заметила королева, заплетая свои волосы в одну толстую косу.

– Единственного ребенка? – воскликнул хозяин. – Да у меня было где-то восемь или девять сестер. Ни одна из них, конечно, не выжила.

Королева улыбнулась и частично приспустила с плеч блузку.

– Жизнь девочек никогда особенно не ценилась в этой стране, – согласилась она.

– Меня определили в подмастерья к сапожнику, – вспоминал вожак партизан, – Он меня тиранил, а я его просто ненавидел. Каждую субботу, как только закрывалась мастерская, он меня порол. Но я очень быстро рос, и в один прекрасный день до меня дошло, что я настолько большой, что могу не дать себя в обиду, и, более того, достаточно сильный, чтобы вместо этого самому задать ему жару. Я проделал это так старательно, что мне пришлось навсегда порвать с сапожным ремеслом. Но к тому времени я уже освоил это ремесло, и освоил его неплохо; и если бы случилось худшее из худшего, то я всегда бы смог к нему вернуться. Я на всю жизнь уяснил, что молодому человеку, независимо от того положения, которое он занимает в жизни, обязательно нужно овладеть каким-нибудь ремеслом. Как говорил мой учитель-сапожник: «Никогда не знаешь, что тебе больше всего потребуется в жизни».