Волшебная сказка Нью-Йорка - Страница 13

С потемневших небес по-прежнему сыплются хлопья. По дорогам кладбища ползут снегоочистители. Мистера Соурпюсса в его водонепроницаемом, со свинцовыми швами гробу поднимают, чтобы навек упокоить под огромной плитой розоватого мрамора. Пока иммигранты бормочут молитвы. А мы спускаемся по ступеням. Кто-то хлопает меня по плечу. На правой руке сам собою сжимается кулак. Самое верное — двинуть эту орясину Вилли по корпусу так, чтобы из него пыль полетела. Поразительно, до чего я, оказывается, храбрый. Впрочем это был Чарли, негромко и грустно спросивший меня, поеду ли я назад в катафалке. Я ответил да. Миссис Соурпюсс ответила нет. И утянула меня, закостеневшего, в свою машину. Где пальчиками сжала мое колено.

— Ах вы, бедный мальчик. Давайте я вам руки разотру.

И бедный старый Чарли. В карих глазах которого достаточно горя, чтобы открыть ссудную кассу печалей. Остался раздавать чаевые, между тем как мы отчалили. И не торопясь, покатили по петлистым дорожкам. Снабдить один из этих мавзолеев кроватью и очагом, хорошая бы вышла квартирка. При том, что на ночь ворота здесь запираются, можно было бы выходить гулять по вечерней тиши. В валенках. В окружении красоты. Вдали от квартирных хозяек. Резать коньками лед замерзшего озера. Избегая лишь проруби посередке, вкруг которой замерли утки и гуси. Каменный мостик. Синяя сойка, заверещав, взлетает на ветку дерева. Там, за участком небольших надгробий просвечивает сквозь изгородь красный фасад пожарного депо. Судя по его виду, внутри тепло и уютно. А если пройти мимо старых могил вон по той аллее, как раз попадешь туда, где я старшеклассником стриг летом траву. И казался себе парикмахером, ровняющим зеленые волосы, что выросли сразу у всех мертвецов.

— Миссис Соурпюсс, если вы остановитесь здесь, я смогу сесть на поезд.

— Разве вы не собирались остаться со мной.

— Ну, я же не знаю, куда вы направляетесь. Да и у мистера Вайна наверное есть для меня какое-нибудь занятие в городе.

— Со жмуриками.

— Это слово у нас не в ходу.

— У нас. У кого это у нас.

— Ну, у мистера Вайна. И видимо, у меня. Мы предпочитаем использовать слово «усопший» вне студии и слово «тело» внутри.

— И видимо, у меня. Как вы это сказали. Обожаю ваш выговор. И видимо, у меня. Глотните-ка виски, Корнелиус. Я просто подшучиваю над вами. У вас едва ли не самое привлекательное и невинное лицо, какое я видела в жизни.

— Я не столь уж невинен.

— Ну давайте, глотните. Тут как раз на глоток и осталось. Вам случается хоть изредка расслабиться, поразвлечься. Вы так ужасно серьезны. Надо же и веселиться время от времени.

— Видите ли, у меня очень много неприятностей.

— Ради бога, да у кого же их нет. У всех свои неприятности. Возьмите меня. У меня только что муж в ящик сыграл. Что тут можно поделать. Приходится с этим мириться. Ладно. Глен, тормози.

Останавливаемся на мосту. Под которым проходит поезд, льется поток машин, и течет река Бронкс. Миссис Соурпюсс, звякая бутылкой о край стакана, выливает последнюю каплю. Остальное, должно быть, выдул сукин сын Глен. Дотянулся сквозь сдвижное окошко и пару раз хлебанул. А теперь опять проезжается по мне пакостным взглядом. Пока мы стоим. Запарковавшись напротив станции. Из которой сквозь амбразуру доносится: Нью-Йоркский Центральный. Южное направление. Снизу подлетают, качаясь, крыши вагонов. Поезд мчит в Коннектикут. Возвращая отцов к их маленьким семьям. Жалобно стонущим про все самое лучшее. Что можно купить за деньги. Я пересек океан, возвращаясь к этой глухой человечьей стене. И боюсь взглянуть людям в глаза. Или высечь искру сочувствия из их замороженных лиц. В ужасе перед кем-то, кто ткнет в меня пальцем и скажет, виновен. Ибо думает. Что вся эта проклятая богом система до краев налита дерьмом.

— Вы же без пальто, Корнелиус. Замерзнете до смерти.

— Там есть зал ожидания.

— Так ведь метель.

— Поезда ходят.

— А посмотрите там, на холме симпатичная уютная забегаловка. Пойдемте туда. Умираю, как хочется сандвича с курицей. Позвоните оттуда мистеру Вайну. У вас же обед бывает.

— Нет.

— Да пойдемте. Должен, наверное, существовать профсоюз похоронных служащих. Он вашего Вайна в тюрьму упечет, что это такое, держать людей без обеденного перерыва.

— Ну хорошо.

— Глен, высади нас вон там, видишь, «Харчевня Рандеву». Возьми себе чего-нибудь поесть и жди на стоянке.

Внутри тепло, за круглой стойкой бара позвякивает стекло. Бар точно такой же, как и у прочих ворот кладбища. Чтобы осиротевшим членам семьи было где упиваться своими печалями. Органная музыка. Омывает клиентов. Медная подставка для ног. Два окошка глядят в снегопад. Через боковую дверь вваливаются еще посетители, из постоянных. Подружки невесты в розовых платьях и темноволосая девушка со знакомым лицом, облаченная в подвенечное платье. Устремляются к расположенным за баром ресторанному и танцевальному залам. Куда и я сопровождаю миссис Соурпюсс в ее резиновых ботиках. Сквозь неяркие огни, вспыхивающие в темноте. Круглолицый официант склоняется, забирая пустой стакан и опорожняя пепельницу. Зимний вечер. Мой первый рабочий день в новом мире. Напротив, через скатерть, светловолосая вдовушка в черном. Заказывает два многоэтажных сандвича с курицей, бутылку пива, виски и содовую. Официант кивает.

— Договорились, ребята.

Миссис Соурпюсс встает. Кладет ладони на тело прямо под грудью и плотно проводит ими по одежде вдоль живота. Набирает полные легкие воздуха. Выпячивает грудь. Приподнимает брови. Берет сумочку. И, трепеща ресницами, улыбается мне сверху вниз.

— Извините меня, Корнелиус, я пойду напудрю нос.

На столе остается книжка в черном кожаном переплете. Страницы с золотым обрезом, замочек в виде золотого сердечка. Рядом с ней сложенная газета. Все это миссис Соурпюсс принесла с собой из машины. В тусклом свете заглядываю в раздел новостей. Заголовок. В Бронксе бешеная собака нападает на человека. И еще один. Врач прыгнул навстречу смерти. Рядом колонка некрологов.

Гарри З. Соурпюсс, 67 лет, выходец из Болгарии, швейный патент которого революционизировал в нашей стране производство женского платья, скончался в четверг от сердечного приступа. Прежде чем основать всеамериканскую империю, сделавшую его миллионером, он был полунищим бродячим точильщиком. Возвел в центральной части города небоскреб Соурпюсс, крыша которого воспроизводит очертания храма Александра Невского в Софии. Мистер Соурпюсс был также известен как основатель значительного числа фондов и пожертвователь средств для различных болгарских программ. Погребальная церемония состоится в понедельник в 11 часов утра в «Погребальном доме Вайна». Останки будут перенесены в Зеленый Дол. Покойный оставил вдову, до замужества Фанни Джексон, и двух братьев, Шелдона и Исаака.

Кристиан раскрывает другую сложенную страницу. «Уолл-стрит Джорнал». Заголовок на три колонки. «Битва в Совете директоров. Жена основателя корпорации „Соурпюсс“ судится с мужем». Господи-иисусе, закрой сию же минуту. У всех свои неприятности. Даже у богатых. С такими мягкими, материнской складки губами. Как ей судиться. Такие умные, всепонимающие глаза. Широкое лицо, зачесанные назад волосы, веснушчатая кожа под слоем пудры. Должно быть, внутри у нее бушует темные гнев, вырывающийся наружу, растопырив тигриные когти. Пока она не получит то, что ей нужно. И снова не расплывется в улыбке.

Официант составляет на столик сандвичи и бутылки. Кристиан сует ему пять долларов из собственных чаевых. Хватило бы на покупку кое-какого белья. Пяти пар новых носков. Трусы почти истлели в паху. И на одном из носков, которые нынче на мне, две дыры — на пальцах и пятке. Сегодня утром в похоронной конторе нарочно передвигался шаркающей походкой, чтобы крохотное солнце плоти не проглянуло из-под штанины. Сообщая миру о прочей укромно укрытой ветоши.

— Убирайся вон, оставь меня в покое. Я здесь не одна.