«Волос ангела» - Страница 21

Войдя в комнату, Мишка небрежно скинул на стул бекешу, не забыв переложить из ее кармана в карман брюк наган, и жадно приник к потайному глазку. Севастьянова отошла в угол, уселась на продавленный диван и закурила папиросу.

В соседней комнате за столом, удобно устроившись перед медным большим самоваром, сидели трое. Монашка, бледного, худого длинноволосого парня, Мишка разглядывать не стал: и так знаком, да и Севастьянова промашки не даст – ей вместо Монашка никого другого не подсунешь. Мартын, грузный, патлатый мужик в распахнутой рубахе, с запутавшимся в густой поросли сивых волос на груди гайтаном с медным крестиком, тоже мало интересовал Рябого. Он впился глазами в третьего – молодого мужчину, одетого чисто, даже с форсом. Цепко ухватив крепкими пальцами край блюдца, тот не спеша прихлебывал чай. Лицо спокойное, глаза не бегают по сторонам, сидит с достоинством, словно он дорогой, желанный гость или даже хозяин всей этой хитрованской богадельни.

„Знает себе цену“, – подумал Мишка, оценив ширину плеч и ненапускное спокойствие питерского, и шепотом поинтересовался у содержательницы притона:

– Водки подавала?

– Отказался, – глухо ответила из своего угла Севастьянова. – Пойдешь?

– Погляжу еще… – Рябому почему-то очень не хотелось входить в ту комнату, где сидел этот широкоплечий спокойный человек. Почему? Даже сам себе он не мог бы точно ответить, но не хотелось, и все, словно какое-то подсознательное чувство удерживало его, может, насторожило то, что питерский отказался выпить водки?

– Сказал, почему не хочет? – повернулся Мишка к Севастьяновой.

– За делом, говорит, пришел.

– Ага… – кивнул Рябой. Пытаться получить от хозяйки более пространный ответ или добиться от нее изложения собственных впечатлений о госте было делом пустым, это Мишка знал по опыту – иначе Севастьянова не была бы Севастьяновой: ее капитал – молчание. Ну что, надо идти к гостям?

Тем временем сидевшие за столом допили чай. Питерский достал из кармана жилета часы, щелкнул крышкой, укоризненно покачал тщательно причесанной головой.

– Опаздывает.

Голоса доносились через перегородку между комнатами глухо, приходилось напрягать слух, но разобрать слова все же было можно.

– Придет, – ответил Мартын, переворачивая свой стакан на блюдце вверх дном. – Может, банчок смечем?

Он достал карты, быстро перетасовал колоду. Питерский с меланхоличной улыбкой наблюдал за ловкими движениями толстых пальцев Мартына, тискавших уже потрепанные атласные листы.

– Поиздержался… Если в долг? – тихо сказал он.

– А на часы? – прищурился Мартын.

– Что в ответ? – усмехнулся питерский.

– Найдем, – успокоил Мартын и, снова перетасовав колоду, протянул руку с положенными на ладонь картами к гостю. – Сдвинь.

Рябой напрягся – он знал, что Мартын никогда честно не играет. Заметит это пришлый или нет? Как станет играть?

– Давай по банку втемную… – сдвинув карты, предложил гость.

Мартын быстро выкинул на стол рубашкой вверх одну карту, потом вторую, застыл, выжидательно глядя в лицо питерского.

– Еще одну! – взяв со стола карты, он, не открывая, по-тюремному дунул на листы, потом раздвинул их и тут же бросил перед собой.

– Очко!

– Фарт… – изумленно протянул Мартын и начал играть свое. Вот на стол упала одна карта – туз бубей, следом вторая – крестовая десятка.

– И у меня очко! – довольно захохотал Мартын. – Давай часы, приятель, банкир выигрывает.

Не вставая с места, питерский протянул руку и быстро вытащил из колоды еще одного туза и еще одну десятку. Молча поднес их к лицу ошарашенного Мартына и бросил на стол.

– Так что ты там ставил в ответ? – небрежно поинтересовался он. – Играть не умеешь, даже колоду по-человечески не зарядил. Болвана нашел?

– Да я… – поднялся Мартын.

– Сядь, сявка… – устало сказал питерский и, как показалось Рябому, только концами пальцев дотронулся до груди Мартына. Но этот грузный человек вместе со стулом грохнулся на пол.

„Пойду“, – решился Мишка и быстро вошел в соседнюю комнату. Брезгливо поглядев на поднимающегося с пола Мартына, приказал:

– Выйди! И ты тоже… – дернул головой в сторону Монашка. – Да скажите, пусть подадут закусить. Ну, – присаживаясь напротив питерского, спросил Рябой, – знакомиться будем?

– Если с толком к делу, то познакомимся, – прищурился тот. – Меня в Питере Косым звали… Да не держись ты за свой шпалер на кармане, не обижу, – и он обезоруживающе улыбнулся.

– А чем докажешь, что ты Косой из Питера? – поглядывая на Севастьянову, поставившую на стол бутылку и закуску, недоверчиво спросил Мишка, не убирая руки с нагана, спрятанного в кармане.

– Может, думаешь, что я начальник МУРа? – засмеялся Трепалов, выдававший себя за Косого.

Рябой усмехнулся в ответ на шутку питерского и разлил водку по стаканам. Но гость сдвинул свой стакан в сторону:

– Сначала о деле.

– Да ты говори, говори, я слушаю… – Мишка опрокинул водку в рот и захрустел огурцом. – Чего там у тебя?

– Железнодорожные кассы!

– Тю, малохольный… – Рябой даже замахал перед собой руками, зайдясь визгловатым смешком. – И это все?

– Не зря же я сюда из Питера мотал, надо расход обернуть. – Трепалов наклонился ближе к бандиту. – Одни, конечно, не возьмем. Но если с умом на это дело других нам в помощь…

– Кого это? – сразу насторожился Рябой, даже перестал жевать. Кого тут знает приезжий, к кому может пойти с предложением провернуть это заманчивое, денежное дело, и вправду сулившее при удаче ломовую деньгу, несчитанную, немереную? У самого Мишки никаких планов насчет таких крупных дел не было, но и упускать фартовый шанс враз снять куш, какой и не снился, он тоже не хотел. Кассы – это тебе не ночных, запоздалых прохожих топором брить или грабить пекарни, спуская потом муку перекупщикам-спекулянтам. Ну, квартирки можно пощупать, ну, еще… Но мелочь все, мелочь. А давно хочется взять, так взять, чтобы все от зависти засохли. Стоит выведать у питерского, как и с кем он намерен дело провернуть, ой стоит.

– Найдутся желающие. Дружок мой, Водопроводчик, хотел спроворить насчет касс, да не успел. Малец его сказал мне, что ты здесь в авторитете, в Иванах ходишь, имею надежду через тебя…

– Подумаем, подумаем, – быстро сказал Мишка, прикинув про себя, что приезжий-то оказался не так прост, тертый малый, сразу не раскрывается. – Кого все же хочешь в долю взять? Скажи.

– С Гришей Адвокатом можно перетолковать? А Сабан, Чума? Других, пожалуй, беспокоить не будем пока, поскольку толку от них на грош, а ломаться при дележе станут на целковый. Ну, берешься?

– Перетолковать можно. – Рябой закурил папиросу и откинулся на спинку стула, в упор разглядывая Трепа-лова. – Только как бы потом нам самим на бубях не остаться. Ты им все наши планы выложишь, а они и…

– А ни тебе, ни им! – усмехнулся Трепалов. – Весь план построен на том, что человечек надежный там у нас есть, который в нужный момент дверь в денежные хранилища откроет. Знает он только меня, а его – только я.

– Вот-вот, знаешь вроде ты один, а говоришь: „У нас есть“. Это у кого же – у нас? Давай уж начистоту.

– Вторым был Водопроводчик. Только он теперь, думаю, ангелам одним в райских кущах может про человечка из касс рассказывать.

– Подумаю, – пообещал Мишка Рябой. – Обмозгую.

– Думай, – равнодушно согласился Трепалов. – Когда ответ дашь?

– Спешишь? – Мишка про себя уже торопливо прикидывал все за и против предложенного питерским крупного дела. Только бы взять кассы, а там видно будет, кому что достанется, – все люди смертны, в том числе и питерский гость.

– Не с руки мне тут лишнее время болтаться без дела. Откажешься ты – с Чумой или Адвокатом переговорю. Но тогда не обессудь, в долю уже звать не буду.

– Ночуешь где? – неожиданно поинтересовался Рябой. – Место надежное?

– Надежное, – улыбнулся Трепалов. – И Монашек там со мной. Вроде как по наследству мне от дружка перешел. Можем, кстати, на этой квартирке перед делом и собраться. Я ею еще раньше пользовался, когда сюда приезжал на гастроли.