Волнолом (СИ) - Страница 10

«Ага, – говорит себе наблюдатель, почесывая умную лысину. – Чем же эти дома знамениты? И почему такие названия?»

С Железным понятно – он испокон веку делал лучшее оружие и доспехи, хитрые механизмы, а теперь вот взялся за вещи и посложнее. Паровозы, дирижабли, локомобили – все это его вотчина.

В Стеклянном же Доме мертвое железо не любят. Там приручают свет.

Люди, способные к светописи, рождаются порой и в других, самых обычных семьях. Но лишь «стекольщики» знают, как отточить умение до совершенства. Они – первооткрыватели. История о том, как свет впервые явил человеку свою чернильную сторону, достойна отдельной книги. Но это уже легенда, присыпанная пылью веков, а наблюдатель отвлекаться не хочет.

В текущем столетии канцлер несколько раз подряд назначался от Стеклянного Дома. Этой традиции придерживался и Старый король, просидевший на троне почти полвека и почитавший светопись благороднейшим из искусств. Впрочем, и к технике он относился достаточно благосклонно – именно при нем появились рельсовые пути и первый воздушный порт.

А вот его сын, король Альбрехт, светопись почему-то не жаловал. Не запрещал, но задвинул на второй план. И канцлера сменил почти сразу. Линза – знак Стеклянного Дома – исчезла с канцлерской резиденции, а лязгающие машины полезли, как тогда показалось Генриху, буквально из всех щелей. Правда, фон Рау, в отличие от гипотетического наблюдателя-иноземца, рассуждал, прямо скажем, небеспристрастно. Особенно после того, как получил клеймо…

И вот теперь его, заклейменного, привлекают к расследованию. Чтобы, значит, помог оградить августейшую семью от возможной угрозы. Как будто Генриху не плевать на его величество Альбрехта, а заодно и на всех его фавориток – прошлых, настоящих и будущих…

Мастер-эксперт так погрузился в эти невеселые мысли, что едва не пропустил свою станцию. Но вовремя спохватился и пошел к выходу.

Он любил этот тихий пригород с маленьким уютным вокзалом. Люди здесь, казалось, никогда и никуда не спешили. Даже носильщики на перронах не мчались как оглашенные, а катили свои тележки с достоинством романских патрициев. Только паровоз нетерпеливо пыхтел, дожидаясь конца посадки-высадки.

Генрих миновал кирпичное здание с часами «во лбу» и вышел на привокзальную площадь. Знакомый извозчик, завидев его, приподнял шапку.

– Домой, герр профессор?

– Домой.

Копыта цокали по булыжникам. Лошади мерно кивали, заранее соглашаясь со всем, о чем подумает пассажир. Дыхание уходило морозным паром. Улица катилась навстречу – вот уже показался тот самый двор с каштановыми деревьями. Солнце, вспоров лучами мглистую кисею, блеснуло над горизонтом, подкрасило обындевевшие ветки.

Флигель, где квартировал фон Рау, стоял наособицу. На стук отворила Эльза – приходящая домработница, экономка и кухарка в одном лице. Сухонькая, в мышиного цвета платье и неизменно чистом переднике. Ей было сорок пять – и треть жизни она присматривала за этой квартирой.

– Обед готов, герр фон Рау. Я накрываю?

– Да, пожалуй.

Мысль о еде уже не вызывала прежнего отвращения. Не то чтобы кровавые картинки забылись, просто домашняя обстановка подействовала на него успокаивающе. А может, проснулся наконец защитный рефлекс, приобретенный когда-то на оперативной работе, но захиревший за годы кабинетных трудов.

– Так что там у нас?

– Айнтопф по-мадьярски, с телятиной.

– Гуляш, Эльза. Он называется «гуляш». Почему вы так не любите это слово?

Достав из буфета початую бутыль коньяку, Генрих набулькал рюмку. Выцедил, блаженно зажмурившись, и только после этого сел к столу. Орудуя ложкой, он по инерции думал о фотографии, но потом мысли как-то незаметно съехали на библиотеку и «птичку», которая там хозяйничала. Захотелось вдруг позвонить милейшей фройляйн Майреген – в чисто служебных целях, само собой разумеется. Уточнить еще раз список литературы. Вопрос ведь нешуточный, дело государственной важности…

Отобедав и приняв горячую ванну, он еще раз наведался к буфетному шкафчику. Чувствуя приятное тепло во всем теле, опустился в кресло, вытянул ноги. За окном клубились сизые сумерки. Лениво подумалось, что можно полчаса подремать, а потом, пожалуй, почитать рукопись, раз уж обещал генералу…

Тишина взорвалась хриплым надсадным звоном. Генрих подскочил в кресле и чертыхнулся в адрес того, кто снабдил телефоны таким сигналом.

Телефонную линию в пригород протянули пять лет назад – сначала в резиденцию бургомистра, потом в несколько богатых домов. Фон Рау это новшество нисколько не привлекало – он прекрасно прожил бы без чужих голосов в квартире. Но техники вдруг явились к нему. Оказалось, что домашние аппараты теперь положены всем университетским преподавателям. Отвертеться не удалось – идея исходила лично от ректора, который, словно бешеный бык, пер по пути прогресса.

– Слушаю вас.

– Генрих, вы уже добрались? Читаете рукопись?

– Да, Теодор, как раз приступаю, – соврал Генрих, не моргнув глазом.

– Хорошо. Хотел вам сообщить последние новости.

– Дайте угадаю. Четвертый труп?

– На этот раз – нет. Подробности об аптекаре. Прислали ответ из Дюррфельда – это деревня, где он вырос. Насчет матери подтвердилось – одна из местных селянок, прожила там всю жизнь. А вот с отцом не очень понятно. По документам, отец – деревенский плотник. Погиб еще до рождения мальчика. Однако старожилы говорят, что, по слухам, у женщины был некий богатый друг, чуть ли не из столицы. Откуда такое знакомство, толком никто не знает. Сам богач в деревне не появлялся, зато женщина иногда уезжала куда-то на одну-две недели. Куда именно – не рассказывала. Но началась эта «дружба» как раз в те годы. Звучит, конечно, не слишком правдоподобно…

– Угу. Но если все-таки допустить, что аптекарь – внебрачный сын этого столичного гостя…

– …то это объясняет, по крайней мере, откуда у аптекаря взялись деньги на учебу и остальное. Но нас-то интересует другое. Кто именно был настоящий отец – вот главный вопрос. Если узнаем, то, надеюсь, проясним связь с убийствами. К сожалению, за эти годы в деревне все обросло таким количеством сплетен, что черт ногу сломит. Надо разбираться на месте. Я уже отправил туда нашего человека, к утру на поезде доберется. Ждем результатов.

– А механик? Которого на вокзале убили? Может, и у него в родословной какие-нибудь сюрпризы?

– Мысль, конечно, напрашивается, но пока не успели выяснить. Копаем дальше.

– Понял, Теодор. Спасибо за информацию.

– Все, Генрих. Больше не отвлекаю.

Фон Рау перешел в кабинет, сел за стол и разложил перед собой «трофеи» – рукопись, книжку про Жженый Лог и список дворянских семей, у которых есть чертополох на гербе.

«Начнем, пожалуй…»

И в ту же секунду снова грянул телефонный звонок.

«Да сколько ж можно…» – страдальчески подумал он, снимая трубку. Женский голос на том конце провода звучал взволнованно и очень знакомо:

– Алло? Герр фон Рау, вы слышите?

– Да-да, я здесь.

– Это Анна, Анна Майреген! Мы с вами разговаривали сегодня в библиотеке…

– Конечно, Анна, я помню. – Он машинально назвал ее просто по имени, но вроде бы это не прозвучало слишком бестактно.

– Я только хотела… – Она запнулась. – Простите, что беспокою вас дома, но, может быть, это важно…

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – сказал Генрих. – Я очень рад, что вы позвонили. Скажите только, вы сейчас у ректора в кабинете? В библиотеке, насколько я помню, нет аппарата.

– Нет, я с почтамта! То есть у ректора в приемной мне подсказали ваш номер, но оттуда я не стала звонить, чтобы никто не слушал.

– Вы все правильно сделали. Так что же стряслось?

– Понимаете, когда вы ушли, мне стало интересно. Я еще раз задала поиск по слову «чертополох». И представляете, нашла новую книжку! Ну, кроме тех трех, что вы уже видели. Даже не знаю, как мы в первый раз ее пропустили…

– Так, – сказал он. – И что за книжка?

– Фольклорный сборник. Баллады всякие, легенды, сказки. И вот в одной балладе чертополох как раз и упоминается. Я переписала строфы…