Волна мозга - Страница 39

– Это движение представляется шагом вперед только интеллекту, – заметил француз. – Для близорукого напыщенного профессора прогресс сводится именно к этому, и ни к чему более.

– Неужели я похож на профессора? – буркнул Мандельбаум. – Когда вы стали читать свои первые книжки о красотах природы, я уже клепал железо. Вы писали работы о грехе, гордыне и о борьбе с ними, мне же тем временем разбивали в кровь лицо громилы, нанятые компанией. Вы очень любили простого рабочего человека, но вы ни за что на свете не пригласили бы его к себе на обед, или я ошибаюсь? Когда они взяли малютку Жан-Пьера, который до войны учился на богословском факультете, они не услышали от него ни слова, что позволило уйти от преследования всем остальным. Вы же так и сидели в Штатах, протирая штаны и занимаясь написанием своих трактатов. Скажите, милейший, почему вы никогда не делали того, о чем писали?

Былая усталость моментально оставила Мандельбаума, стоило ему оказаться в родной стихии. Голос его, внезапно исполнившийся силы, гремел так, словно он вновь выступал перед рабочими на митинге.

– Главная проблема каждого из вас состоит в том, что вы боитесь смотреть в лицо реальности. Вместо того чтобы попытаться повлиять определенным образом на будущее, вы пытаетесь спрятаться в прошлом, которого, заметьте, на деле никогда не было. Прежние иллюзии уходят, новые создаются, вернее, создавались.

– Вы включаете в это число американскую идею «прогресса»? – усмехнулся китаец.

– Почему бы и нет? Она уже в прошлом, среди прочей древней рухляди, вместе с глупостью, алчностью и самодовольством. Несомненно, все наше прошлое осталось там, позади. Я не оспариваю и того, что это страшно и несправедливо. Но скажите мне, – почему вы считаете, что человек не сможет прийти к новому равновесному состоянию? Вы полагаете, что мы не сможем создать новой культуры с характерными только для нее красотой, радостью и богатством? Что мы, едва вылупившись из нашего кокона, должны вернуться обратно? Вы считаете, что люди, исполненные сил и надежд на будущее, люди, живущие в сегодняшнем мире, захотят вернуться назад? Я заявляю вам – вы ошибаетесь – кроме вас этого не хочет никто! То, что вы держали все в глубочайшей тайне, Может означать лишь одно – вы понимали это, как никто другой! Что мог предложить прежний мир девяноста процентам его населения? Тяжкий труд, невежество, болезни, войну, гнет, нужду, страх – и так от рождения до смерти! Если вам посчастливилось родиться в богатой стране, вы будете сравнительно сыты и, возможно, получите в свое распоряжение несколько ярких игрушек, но при этом вы будете лишены и надежды, и видения, и цели. Тот факт, что одна цивилизация за другой бесследно исчезали в бездне времен, говорит о том, что мы по самой своей природе всегда были варварами. Теперь у нас появилась возможность повернуть колесо истории и оказаться в совершенно ином месте – где именно – никто сейчас не знает, да и не может знать! Важно одно – мы должны держать глаза открытыми, а не закрывать их, как это предлагаете сделать вы! – Мандельбаум перевел дух и, повернувшись к детективам, буркнул:

– Заберите их, ребята.

Заговорщиков завели на плот, причем сделано это было достаточно тактично. Плот стал медленно подниматься вверх, к приемному шлюзу звездолета.

Мандельбаум проводил его взглядом и вновь уставился на диковинное устройство, лежавшее на земле.

– Какой, однако, героизм, – сказал он, качая головой. – Глупо, но мужественно. Хорошие ребята, – ничего не скажешь. Надеюсь, их быстро приведут к норме.

Коринф криво усмехнулся:

– Да. Ведь мы же абсолютно правы… Мандельбаум захихикал:

– Прошу прощения за свое импровизированное выступление. Старая привычка – ничего не смог с этим поделать. Хотя, полагаю, человеческая раса избавится от подобных вещей уже в ближайшее время. Привычки, условности, мораль и все прочее.

Физик посерьезнел.

– Какого-то рода мораль должна существовать, иначе человек перестанет быть человеком.

– Разумеется! Куда мы без нее? Я имею в виду крестовые походы, объявление иноверцев еретиками, помещение недовольных в концлагеря и тому подобное. Больше личного и меньше социального – вот о чем я говорю! – Мандельбаум зевнул и потянулся так, что захрустели все его кости. Плотик вновь опускался вниз. – Столько лететь и так скучно закончить – даже пострелять не дали. Я за то, чтобы немного поспать. С этой железякой мы сможем разобраться и утром. Согласен?

– Не знаю… – ответил Коринф. – Я слишком устал. (Мне нужно подумать.) Пойду прогуляюсь по берегу.

– Хорошо, – улыбнувшись ответил Мандельбаум. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Коринф повернулся и пошел к морю, Хельга молча последовала за ним.

Они оставили джунгли позади и вышли на песок, который в свете луны казался покрытым инеем. За рифом ревели волны, то тут, то там вода время от времени начинала фосфоресцировать. Высоко вверху мерцали огромные звезды. Коринф почувствовал свежее, пахнущее солью дыхание моря. За его спиной тихо шелестели кронами деревья, под ногами еле слышно поскрипывал песок. Он чувствовал все это с поразительной ясностью, все, что составляло его самого, вдруг исчезло – остались лишь образы окружающего мира.

Он посмотрел на Хельгу, которая так и держала его за руку. Распущенные светлые ее волосы развевались на ветру, и от этого она казалась еще более прекрасной. Тени их сливались. Она стояла так близко к нему, что он слышал звук ее дыхания.

Им не нужно было говорить. Они прекрасно понимали друг друга и без слов, столь многое было пережито и прожито ими вместе. С ними говорило море, взметавшее огромные валы, что ударяли в коралловый риф раз за разом и раз за разом отступали назад. Ветерок пошумливал и посвистывал в высоком небе.

И все же он чувствовал себя усталым и одиноким, и тогда он повернулся к стоявшей возле него женщине.

– Легко, – сказал он вслух. (Все было так легко для нас и для них. Те люди были ведомы святым духом. Все должно было закончиться иначе. Огонь и ярость, ярь, уничтожение всего и вся и непомерная гордыня человека.)

– Нет, – ответила она. – Так было лучше. – Спокойно, тихо. (Сострадание и помощь. Теперь мы перестали быть зверьми, нам скалить зубы не пристало.)

«Да. Это – будущее. Забудь о том, что волновало твою кровь прежде».

– Но что ждет нас завтра? – спросил он. (У наших ног обломки старого мира. Мы стоим пред пустотою, которую предстоит наполнить нам самим. И здесь нам никто уже не поможет.)

– А как же судьба? (Бог, рок, дерзанье?)

– Возможно, и они всему причиной, – кивнул Коринф. – Но как бы то ни было, в итоге мы получили в свое распоряжение весь этот мир.

Она не стала задавать ему главного вопроса, понимая, что для ответа на него нужна немалая смелость. Имеем ли мы право воспользоваться этим или же нужно согласиться с Грюневальдом и предпочесть всему бессмысленную жестокость случая, холодную однозначность причинных связей, воду жиденьких мыслей в ступе разума?

– Не надо думать, что будет какой-то определенный момент торжественного принятия нами своей судьбы, – сказал он ей. – Мы никому не будем навязывать своей воли – нет! Мы будем незримыми проводниками и охранителями свободы. Построение новой цивилизации – вот к чему мы должны стремиться!