Волхвы, колдуны, упыри в религии древних славян - Страница 63

Понятно теперь, почему так заботливо старались оберегать на царских свадьбах и жениха, и невесту, и их платье («стряпню»), и места для сиденья, и подаваемые яства и напитки. Ежедневная жизнь царской семьи обставлялась теми же заботами: зорко следили за всякими попытками к чародейству и порче, и беспрерывно возникали дела о волшебстве.

От XVII века сохранились в архивах некоторые из этих любопытных дел. Из них мы узнаем, что на Москве, в разных концах города, жили бабы-ворожейки, или колдуньи, к которым приезжали боярские и иных сословий жены просить помощи против супружеской ревности, советоваться о своих любовных интригах и о средствах, как умерять мужнин гнев или изводить недругов.

В 1635 году одна золотная мастерица выронила во дворце платок, в котором был завернут корень. По этому поводу произвели розыск. Мастерица на вопрос: где она взяла корень и зачем ходит с ним к государю? - отвечала, что корень нелихой, а носит его при себе «от сердечной боли, что сердцем больна». Жаловалась она одной женке, что до нее муж лих, и та женка дала ей корень обратим (то есть обращающий на любовь), а велела класть его на зеркальное стекло и, глядясь в то зеркало, приговаривать: «Как люди в зеркало смотрятся, так бы муж смотрел на жену да не насмотрелся!» Тогда муж будет к ней ласков и милостив [162 - Такова была вера в силу «приворотных кореньев». Из розыскных дел видно, что и любовь Петра Великого к Екатерине, и расположение его к Меншикову объяснялись в народе тем, будто бы она и Меншиков обвели государя кореньями.]. На царском же дворе она никого портить не хотела и с иными корешницами не знается. Золотную мастерицу и ту женку, на которую она сослалась, пытали и потом отправили в ссылку в дальние города.

Другое подобное дело было в 1638 году; оно возникло вследствие ссоры нескольких мастериц из-за какой-то пропажи. Под влиянием личного озлобления сделан был извет на мастерицу Дарью Ламанову, что она сыпала порошок на след государыни царицы и говорила: «Только б мне умилить царское и царицыно сердце, а другие мне дешевы!» Ее допрашивали, и она, обливаясь слезами, призналась: ходила она к бабе-ворожейке, что людей приворачивает и у мужей к женам сердце и ревность отымает; баба эта наговаривала ей на соль и мыло и приказывала соль давать мужу в «естве», а мылом умываться самой и уверяла, что после того муж станет молчать, что б она ни делала, хотя б воровала (любилась) с другими.

Наговоры были следующие: «Как де соль в естве любят, так (бы) муж жену любил!», «Сколь-де мыло борзо смоется, столь бы (скоро) муж полюбил; а какова рубашка на теле бела, столь бы муж был светел!» И другой мастерице та же колдунья давала наговоренную соль - для того, чтобы муж ее был добр до детей. Кроме того, дознались, что Дарья Ламанова приносила к бабе-ворожейке оторванный ворот от своей рубашки; ворожея сожгла ворот на шестке и, спросив, прямое ли имя Авдотья [163 - Царицу звали Евдокией Лукьяновной; это была вторая жена Михаила Федоровича.], наговорила и велела тот пепел сыпать на государский след, чтобы царь, царица и их ближние люди были милостивы к Дарье и ко всем ее челобитьям.

Привлеченная к делу колдунья объявила, что зовут ее Настасьицею, родом черниговка, замужем за литвином Янкою, а учила ее ведовству другая баба. Привели эту последнюю, и на допросе она показала, что умывает малых детей, уговаривает болезнь жабу и наметывает на живот горшки, а ворожбу эту оставила ей покойная мать; да и не одна она промышляет таким ремеслом, есть на Москве многие ворожейки - Ульяна Слепая и другие, к которым ходят всякие люди.

Собрали и остальных ворожеек, допрашивали, грозили, пытали огнем, и вот все, что узнали из их показаний: если кто страдает лихорадкою или сердечной тоскою, тому они наговаривают на вино, чеснок и уксус; от грыжи наговаривают на громовую стрелку и медвежий ноготь и с той стрелки и ногтя заставляют больных пить воду, причитывая следующие слова: «Как де старой женке детей не раживать, так бы у раба Божия (имярек) грыжи не было!» Если у кого пропадет что-нибудь, тому ворожейки гадают по сердцу, как оно трепещет; у которых торговых людей залежится товар, тем приказывают умываться наговорным медом, а на мед они наговаривают: «Как-де пчелы ярые роятся да слетаются, так бы к торговым людям покупатели сходились!»

Мастерицу Дарью и ведунью Настасьицу допрашивали с пыток: не было ль к ним подсылу от польского короля, чтоб они портили царя и царицу? Недаром-де в последние годы великая государыня стала недомогать и печалиться, царевичи Иван и Василий Михайловичи померли, а промеж царя и царицы в любви стало не по-прежнему - не делала ль чего Дарья к отвращению их государей между собою? Ни мастерица, ни ведунья в этих умыслах не сознались. От жестоких истязаний Настасьица и Ульяна Слепая померли во время производства розыска; прочие ворожейки разосланы были по дальным местам; Дарью Ламанову с мужем сослали в Пелым, а прикосновенных к делу мастериц велено было отставить от двора и впредь в царицыном чину им не числиться.

В одном сыскном деле, хранящемся в архиве Оружейной палаты, постельница Домна Борисова дала показание, будто царица Евдокия Лукьяновна как скоро найдет где людские волосы - тотчас сучат из них свечки и жжет, а потом жалуется, что ее портят постельницы [164 - В книгу полоцкой ратуши за 1643 г. занесено заявление, что неведомый человек, чаруя над его домом, подбросил к нему в кадку с водою пучок женских волос.].

При царе Алексее Михайловиче в 1648 году дворницы золотной мастерицы Ульяны Яхониной, вдова Аленка Федотова да Иноземцева жена Марьица, обе, напившись пьяны, стали промеж себя драться, попрекать одна другую кореньем, и Марьица говорила Аленке: «Ты-де мне сказывала, что видела золотную мастерицу Анну Коробанову, как она сквозь перстень проволакивала полотенце тонкое и с тем-де полотенцем та Анна всходила вверх (во дворец) - в светлицу».

Случившийся при этом боярский сын Федор Яхонин отдал Аленку и Марьицу решеточным сторожам, за пристава, и донес о слышанной им побранке царицыну дворецкому да дьяку. Аленка и Марьица потребованы были к допросу, но обе заперлись, что таких слов говорено не было. После нескольких очных ставок последняя показала: «Сказывала ей Аленка Федотова, будто-де мастерица Анна Коробанова сквозь перстень проволакивала полотенце, а те-де речи слышала она у ней Аленки у пьяной, как она Ман(ь)ку бранила, рнясь тому, что-де ее Манкин брат родной живет у мастерицы у Анны Коробановой». К сожалению, конец этого розыскного дела утратился, и к каким открытиям оно привело - остается неизвестным.

Из старинных актов, уцелевших в сибирских архивах, видно, что при царе Алексее Михайловиче ссылались в Якутск и Енисейск люди, обличенные в чернокнижии и в «тайном богомерзком общении с нечистою силою»; местным властям наказывали содержать подобных преступников как можно строже, сажать их в тюремные каюты отдельно, приковывать к стене на цепь и отнюдь не допускать к ним никого постороннего.

Встречается еще любопытное известие, что чародеев истомляли жаждою; так, в одной грамоте предписано было не давать воды Максиму-мельнику, сосланному в Сибирь за волшебство, потому что «он, Максим, многажды уходил в воду». Знаменитый Никон, низверженный с патриаршего престола и заточенный в белозерском Ферапонтовом монастыре, задумал отомстить своим врагам, возбудив в Алексее Михайловиче опасение волшебных чар и недоверие к ближним боярам.

В октябре 1668 года явился от него в Москву монах Флавиан и подал письмо, в котором говорилось: отпущен-де Флавиан к государю объявить про великое дело, что на Москве изменники царские хотят очаровать его государя. Бояре, в присутствии самого Алексея Михайловича, спрашивали старца Флавиана, в чем состоит великое дело. Тот отвечал: на Петров пост пришел в Ферапонтову обитель Воскресенского монастыря чернец Палладий и объявил Никону, что был он в Москве на Кирилловском подворье и сказывал ему черный поп Иоиль про окольничего Федора Ртищева; просил-де его Ртищев: «Сделай то, чтоб мне великого государя быть первым боярином». Иоиль возразил «Мне этого сделать нельзя, а есть у тебя во дворе женка-цыганка, которая умеет эти дела делать лучше меня!» «Женке говорить про то нельзя, - сказал Ртищев, - потому что она хочет за меня замуж». Вслед за тем Никон прислал письмо, в котором излагал речи Палладия, но вместо Ртищева и цыганки указывал на боярина Богдана Матвеевича Хитрово и женку-литовку. По свидетельству этого письма, Иоиль говорил Палладию: «Никон меня не любит, называет колдуном и чернокнижником, а за мною ничего нет, только я умею звездочетие - тоу меня гораздо твердо учено! Меня и в верх государь брал, как болела царевна Анна, и я сказал, что ей не встать, что и сбылось; и мне государь указал жить в Чудове, чтоб (быть) поближе. Мне и Богдан Хитрой - друг и говорил мне, чтоб я государя очаровал, чтоб государь больше всех его, Богдана, любил и жаловал, и я, помня государеву милость к себе, ему отказал; и он мне сказал ниттткни же! Ия ему молвил: да у тебя литовка-то умеет; здесь на Москве нет ее сильнее. И Богдан говорил: это так, да лихо запросы велики - хочет, чтоб я на ней женился; и я бы взял ее, да государь не велит».