Волга-матушка река. Книга 1. Удар - Страница 93

— Черт знает что, — вырвалось у Акима Морева, и он, быстро одевшись, подошел к телефону, намереваясь позвонить хотя бы своему помощнику Петину, но тот уже стучался в дверь:

— Аким Петрович!.. Извиняюсь, конечно, но вставайте: беда. Надо в обком, немедленно.

И Аким Морев снова вспомнил слова Елены: «На все живое ляжет лед… тебе надо как можно скорее к своему большому столу».

«К большому столу!.. В обком! В обком! Да, она говорила об этом», — тепло подумал он о ней, несмотря на то, что на душе у него было так тяжело, как бывает у человека, который всю сознательную жизнь проработал в какой-либо области, а потом оказалось, в этой-то области он и бездарен.

В кабинете его уже ждали Опарин, до того взволнованный, что походил на взъерошенную птицу, у которой разоряют гнездо с птенцами, Пухов, сегодня особенно злой, и Сухожилин, у которого глаза поблескивали каким-то непонятным задором, — он в это время злорадно думал так: «Ага! Вот вам и «объективные законы». Не признали мою статью… вот оно и шарахнуло вас».

Опарин водил пальцем по карте и объяснял:

— Обледенение расхлестнулось широченной полосойот Казахстанских степей ледяная корка шириной километров в сто, местами в двести протянулась, отрезая Черные земли, через нашу область. Что произошло в атмосфере? Раннее дыхание пустыни сначала нахлынуло на нас, все растопило, оживило, но с севера пришла волна холодного течения… И здесь, у нас, дыхание пустыни столкнулось с дыханием севера.

— Мне дали справку — такое явление в наших краях происходит самое большее раз в столетие, — объявил Сухожилин.

— Да куда уж меньше, если только раз, — зло сорвалось у Пухова.

— Что? — Сухожилин потрогал пенсне. — Не понимаю?

— Экое утешение — в столетие раз. Где Мордвинов-то? Чего он так долго? Вот как, Аким Петрович, нас погодушка-то накрывает. А вот и Мордвинов, — говорил, зло бросая слова, Пухов.

Никак не поймешь, какие глаза у Мордвинова. Какие-то бесцветные, и зрачки маленькие, мышиные… Лицо тоже неопределенное, но всегда выражающее одно и то же — готовность служить. Вот это-то — готовность служить — раздражало Акима Морева.

«Сосунок Якутова и Чернова… наверное. Всегда молчит и голосует за то-то, когда уже все за то-то», — глянув на Мордвинова, подумал он.

Положив бумаги на стол, Мордвинов, обращаясь только к Акиму Мореву, проговорил:

— На Черных землях у нас в эту пору около двух миллионов овец.

— Поточнее. Точнее, без «около», — настойчиво проговорил Сухожилин. — Сколько маток? Сукотых? Холостых? Баранов сколько? Сколько колхозных, совхозных?

— Да ну вас к черту с вашей статистикой, — вырвалось у Пухова. — Надо положение выправлять: горит ведь кругом… а тут — точность, расписание. Давай, Мордвинов.

— Отары, Аким Петрович, двинулись с черных земель в колхозы, совхозы, — продолжал Мордвинов. — Здесь уже все приготовлено, чтобы принять новорожденных ягнят. Дело, как всем известно, это сложное. Одни чабаны с ним не справятся: на это время в колхозах, совхозах мобилизуются все руки: окот происходит в течение пяти-шести дней… и представьте себе, например, одним колхозникам «Гиганта» придется принять до сорока тысяч ягнят. Для этого нужны люди, соответствующие помещения, ветеринарная помощь и так далее и так далее. Всего этого на Черных землях нет. И если мы оставим поголовье маток там, все равно катастрофа.

И вдруг телефон, молчавший до этого, зазвенел резко, призывно-тревожно. Аким Морев сорвал трубку, приложил к уху, сказал:

— Да. Я. Аким Морев. Кто? Кто? Боев? Как не знать Боева — секретаря Сталинградского обкома? Да. Ну, что мы-то можем сделать? Сколько? До миллиона голов у вас на Черных землях? Вам трудно. Но и нам не легко: не знаем, пока не знаем, что делать. Кормов? Подбросить? На чем? — Аким Морев посмотрел в окно. — Я уверен, не только машина, но и трактор не пойдет: все заковало. На самолетах? Где наберем? Пришлете? Хорошо. Присылайте. Нет, благодарить будем друг друга потом, — Аким Морев положил трубку. — Продолжайте, товарищ Мордвинов. Скажите, где находятся передовые отары? Сможем ли мы, например, повернуть их обратно? Тогда людей попросим у астраханцев: для приема ягнят. Оттуда перебросим на самолетах, от нас перебросим на самолетах. Ну, а что же делать? — раздраженно выкрикнул он, видя, как Сухожилин передернул плечами. — Что же делать? Анализировать события, искать объяснения столь страшному явлению? Пока анализируем, там все перемерзнут — и овцы и люди.

И снова звонок — это уже из Ростовской области… И опять — помогите, опять «вы там ближе», — опять пришлем самолеты… Но не успел еще Аким Морев переговорить с ростовчанами, как кто-то оборвал их переговоры, и вмешался другой голос:

— Мне Морева. Это говорит Севастьянов, помощник Муратова… А, Морев, Аким Петрович? Сейчас будет говорить товарищ Муратов.

Аким Морев посмотрел на всех с отчаянием и махнул рукой, как бы предупреждая: «Ну, теперь слушайте», — и заговорил:

— Это я, товарищ Муратов. Да. На посту… да что толку?

И Муратов твердо сказал:

— Мы вас всех предупреждали о суровых зимах на Юго-Востоке. Не раз предупреждали. Теперь имейте в виду — это для всех вас экзамен. Справитесь — хорошо, не справитесь — не пеняйте на нас. У ЦК тоже иногда лопается терпение. Звоните. Поможем. Что надо от нас?

Когда Аким Морев положил телефонную трубку, некоторое время молчал, как молчали и все, присутствующие при этом разговоре, понимая, что дело касается и личной судьбы каждого, сидящего в этом кабинете.

Маленький Опарин тревожно думал:

«Снимут. Могут снять с работы. Выговор — еще ничего бы, — уже заранее согласился он на выговор. — Но снимут… да и пошлют куда-нибудь в другой город, на другую работу. Конечно, поеду… но у меня дети учатся — один во втором, другой в четвертом, дочка десятилетку кончает… Перебросят меня, перевози их… Новые школы, новые учителя… А, все это пустяки — переведут или не переведут… На область-то такое горе обрушилось».

Александр Павлович думал:

«Влетит нам… и поделом: сколько раз ЦК предупреждал — готовьтесь к бою со всякими неожиданностями», — и вслух, обращаясь к Сухожилину:

— А вы справочку достали — не больше раза в столетие… Вишь — оправдание.

Сухожилин на это только тоненько улыбался, думая о своем:

«Я секретарь горкома партии. Меня эти дела не касаются. А вот вам — влетит так влетит. Объективные законы?.. Вот к чему шаткая теория вас всех привела».

Аким Морев опустил голову, и лицо покрылось мелкими-мелкими морщинками.

Он думал так:

«Мы не в силах приостановить, придержать роды: овцы начнут котиться через семь — десять дней. Отослать их обратно на Черные земли, затем, когда обледенение пройдет, направить в колхозы и совхозы — значит, окот застанет в пути. Второе, не подвластное нам — обледенение: мы его растопить не в силах. Опыт? Есть ли у народа опыт? Сухожилин достал справку — раз в столетие. Ерунда. Брешет статистика. Ну, в таком масштабе раз в столетие… а в малых — наверное через год-два», — и, вызвав Петина, сказал:

— Свяжите нас с Разломовским районом.

— Телефон не работает… всюду: оборвались провода, — ответил Петин и тут же: — Но мы уже наладили радио. Сейчас будет Разлом. Лагутин и Назаров только что вызывали вас.

— Хорошо. Давайте, — проговорил Аким Морев и обратился к Мордвинову: — А вам не известно, чья отара самая первая… впереди всех?

— Известно, — ответил тот. — Знатного чабана Егора Пряхина из колхоза «Гигант».

— Вот с ним бы связаться. У него рация есть?

— Есть.

— Свяжитесь с ним, с другими опытными чабанами… Они, наверное, и раньше попадали в обледенение… Они не попадали — деды попадали. Есть опыт. А теперь, первое: отары вернуть на Черные земли, второе — мобилизовать все средства, чтобы подбросить корма… И всем. Понимаете, всем. Сейчас не может быть такого деления — это овцы наши, это сталинградцев, это — ростовчан, — твердо сказал Аким Морев.

Но тут, как всегда, вступился скупой Пухов: