Волею императрицы - Страница 81

На Яковлева нашла апатия, самое тяжёлое душевное расположение для артиста: он охладевал к своему занятию, чувствовал тяжёлое одиночество и не знал, куда деваться. В один сумрачный петербургский вечер, когда здания скрывались в тумане, ветер дул с моря, с Невы летели мелкие брызги в сыром воздухе с порывами ветра, а в улицах был мрак, Яковлев бесцельно и один бродил по набережной Невы с чувством одолевающей тоски. «Куда же деваться мне? — спрашивал он, глядя вокруг. — Уж не в Неву ли?» — ответил он сам себе печально, поглядывая на её тёмные волны и перебирая в мыслях всё представлявшееся ему впереди в его существовании. Среди унылых представлений мелькнул какой-то просвет, приятное воспоминание, — и он повернул к этой светлой точке и пошёл к Васильевскому острову, к квартире Ломоносова! Легче и теплей становилось ему, чем ближе подходил он к знакомому домику; особенно хорошо стало ему, когда свет ночника, поставленного в передней, бросил перед ним слабый свет свой на тёмную улицу.

«Мне не ходить к Ломоносову! — повторил он про себя слова Сумарокова. — Да тут для меня и свет и жизнь моя! Без того же уж прямо в Неву! Так жить нельзя, в одиночку!»

И как утопавший схватился бы за соломинку, Стефан Яковлев ухватился за мысль, что спасенье его в этом доме, где радушный хозяин не затворял дверей русскому человеку из низшего слоя. И с какой-то набежавшей радостью Яковлев схватил руку скромной хозяйки, всегда радушно отворявшей ему дверь свою, и крепко сжал её.

— Простите! — сказал он. — Я так рад, что вижу вас! Но, простите, на этот раз забыл захватить «Кухен», принесу скоро, завтра же принесу непременно!

— Ну хорошо. Уж вы добрый, вас можно прощать, — ласково говорила хозяйка, ломая по-своему русский язык. Она не могла выучиться чисто говорить по-русски, хотя давно жила в России и разделяла скромную долю мужа, за которым последовала на чужбину из Германии.

Яковлев вошёл в небольшую приёмную, где скромно сидело несколько человек, неблистательно одетых и робко взглянувших на вошедшего. Это были ученики и почитатели Ломоносова, они упросили его прочесть им недавно написанное им слово «О рождении металлов от потрясения земли». Слово это было читано публично в следующем сентябре того года, но в этот вечер он читал его немногим любимым своим ученикам и некоторым скромным почитателям. Яковлев тихо вошёл, с отрадным чувством взглянув на Ломоносова, сидевшего подле простого, небольшого стола, прикрытого пёстрой вязаной скатертью, работой жены его. В руках он держал листы своей рукописи, прерывая на минуту только что начавшееся чтение, чтоб ласково кивнуть головою Яковлеву. Стефан Яковлев сел в углу, рассматривая слушателей: это были ученики академии и один знакомый ему ученик из Шляхетского корпуса. В этом «Слове» серьёзного научного содержания, в котором излагались объяснения естественной жизни природы и её явлений, не всё было понятно, но всё было интересно Яковлеву. Все слушали со вниманием; особенно бросился Яковлеву в глаза один ученик академии, лицо которого дышало одушевлением и глаза блистали от удовольствия. Всё было ново для них, всё одушевляло учеников академии. Яковлев пожелал в душе быть между ними, на ученической лавке, чтоб снова учиться и слушать такого профессора и с ним вместе узнавать тайны жизни природы. Изложение мыслей профессора шло не так легко и свободно, как бывает в наше время; русский язык ещё не развился и не образовался для более связной передачи мыслей, особенно тяжела была конструкция речи, перестановка слов, мешавшая ясной передачи мыслей. Но местами чтение шло простым, разговорным языком. В «Слове» профессор описывал жизнь природы, перед слушателем проносилась буря с грозою и громом, земля потрясалась и извергала из недр своих много веществ, необходимых для жизни. В чтении объяснялось, как всё сгорающее на поверхности земли с дождём посылало пепел свой снова в низшие слои земли, и подземные токи воды уносили составные части пепла в море. Оно говорило о том, как электричество порождало бури, очищавшие воздух и облегчавшие дыхание всего живущего. Всюду указывалось на новую жизнь, новые силы; много прежде неизвестного или незамеченного являлось объяснённым как новый источник для благосостояния общества. Из грозных явлений природы и землетрясений следовали не одни только бедствия; в последствиях их профессор указывал источники, обогащающие жизнь человека, и уничтожал страх перед этими грозными явлениями; он указывал как на последствие их на богатую растительность, на животворные целебные источники и на всюду употребляемые для удобств жизни металлы и минералы, создавшиеся в недрах земли при её преобразованиях и потрясениях. Таково было содержание «Слова», имевшее пробуждающее влияние на мысли и чувства учеников.

Чтение кончилось, ученики подходят к профессору, теснятся около него, горячо благодарят его за труд! Профессор устал, устал естественно, от труда и умственного возбуждения. Яковлев также подходит и обнимает его, Михаил Васильевич улыбается ему и говорит: «До свиданья, до свиданья, приходите ко мне почаще; спасибо и вам за вашу игру в новой пьесе!» Но Михаил Васильевич не приглашает его остаться и пить. Уж поздно, все расходятся, и Яковлев сходит с лестницы вместе с учениками профессора. Они идут с ним рядом, шумно разговаривают между собою.

— Ведь вы актёр Яковлев? — спрашивает один из них, застенчиво заговаривая с Яковлевым.

— Да, я актёр Яковлев, — отвечает он, — рад познакомиться, к вашим услугам!

— Я вас видел на сцене в Шляхетском корпусе, — говорил ему молодой человек, — у меня есть там родственник, он провёл меня на представление. Играете вы на диво!

— Познакомь и меня! И меня! — шёпотом просят ещё два ученика, шедших вместе с ними, и все подходят к Яковлеву ближе. — Имею честь кланяться! — говорят они, участливо глядя на него.

— Если б нам послушать вас где-нибудь! — говорят эти двое, не слышавшие его.

— Приходите ко мне на квартиру, я у себя дома прочту вам что-нибудь. Или, если хотите, я проведу вас за кулисы, вы всех увидите и услышите.

— Вот спасибо! Вот отлично! — раздаются восклицания около него.

— Славный малый вы, Яковлев, — говорит ему один ученик, обнимая его одною рукою на ходу! Другой дружески ударяет его по плечу.

— Вот профессор у вас славный! — говорит им Яковлев.

— Профессор наш — редкий человек, знаменитый учёный, — говорит один из учеников.

— Нет, он у нас просто диво какое-то! — восклицает ученик, который глядел так одушевлённо во время чтения. — Он у нас чудище морское, о каких он сам говорит иногда. Ведь подумать только: откуда взялся такой учёный! Из архангельской деревни, у мужичка в избе родился. А заговорит — так перед вами горы двигаются, трава растёт, гром слышен из тучи!.. Как наслушаешься его, так после посмотришь вокруг себя и понимаешь, что всё живёт вместе с тобою да и сам ты не мог бы жить без всего этого, что живёт вокруг тебя. Вот он у нас какое чудо!

Так наивно и странно высказал ученик своё глубокое удивление к таланту профессора и вызвал весёлый смех двух остальных товарищей.

— Весело как на душе, когда его послушаешь; я бы запел теперь что-нибудь погромче! — продолжал ученик, восхвалявший профессора.

— Что ж, запоёмте хором! — подхватили другие.

— Пожалуй, пожалуй, — говорил Яковлев, заражаясь их весельем. — Вот я начну, а вы за мною…

И русская песня громко раздалась в тёмных улицах города. Ученики взяли Яковлева под руки и шли вместе, с весёлой песней, пока не выдвинулись на освещённую хотя и мутным фонарным светом улицу, где их окликнул сторож.

— Кто тут орёт по ночам! Говори кто? Перепились, что ли?

— Убежим, надо бежать, чтоб ещё не взяли! — говорили притихшие ученики академии. — Прощай, Яковлев! — и свернув в сторону, они исчезли в темноте ближайшей улицы. Только третий из них оставался и убеждал Яковлева бежать с ним. Яковлев не счёл это нужным.

— Бегите одни, — сказал он. — До свиданья, приходите же к Яковлеву!

Сторожа подходили ближе, всё окликая шумевших тут.