Волей-неволей - Страница 24

Но меня никто не звал. Городовой не приходил. На Ладоцком канале опаивали и обсчитывали, на фабриках, не слышно было ни о каком просвещении. Напротив, чуялось, что от этого "подвига" (по-моему это неизбежная необходимость) по какому-то недоразумению отклоняли. Городовой говорит: "не велено пущать", и видно, что дело идет совсем не к тому, а к программе жить в свое удовольствие. Это мне показалось неудобным и неполезным. Свое удовольствие — но ведь это даже и малейшей работы мысли не требует! Эгоистически неразвитое сердце не разовьется на своем удовольствии, — ведь все по этой части уж обделано другими, все готово: от платья до напитка и языка; весь ритуал "своего удовольствия" — готовый, европейский. Итак, если нас обезличивала старая история византийством, татарщиной, петровщиной и т. д., то было страшно представить себе, что и новая также хлопочет не о праве самостоятельного развития, а предлагает готовую совсем, во всех деталях выработанную промышленность, кредит и даже "свое удовольствие". Ведь от всех этих готовых удобств можно с ума сойти, можно возопить, наконец, не своим голосом: "Уведи меня"!

И не готовым, не шаблонным, а оригинальным оказывался только один путь — обновление самого себя реальной работой для реальной справедливости в человеческих отношениях; исходный пункт этой работы был для меня чрезвычайно прост; можно ли умирать кому-нибудь с голода? Нет. Ну, и надо делать, чтобы не умирали. Хорошо ли такое явление, как проституция? Нет. Стало быть, не надо, чтобы она была. Нравится вам тип вора? Нет. Надо, чтобы его не было. А тип убийцы, а тип тонкого хищника, а невежество вольное и невольное?… Нет, Надобно идти туда, где никто ничего так же, как и я, не знает, где кишит нужда в тысячах вещей, идти туда и делать то, что велит жизнь. Что именно должно найти — я не знал, но знал, что именно отсюда только и выйдет смысл моего существования, и смысл моего слова, и смысл, и серьезность жизни вообще.

И я ушел.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-

С этих пор в жизни моей начинается совершенно новый период, начинается "опыт", не окончившийся и до настоящего времени! О результатах этого опыта я расскажу со временем; теперь же мне необходимо сказать несколько слов в объяснение связи последних страниц с первыми страницами настоящих очерков. На этих страницах изображено несколько сцен из текущей действительности, сущность которых — внутренняя безрезонность и страшная тягота общего впечатления. Мне кажется, что такое положение дел есть плачевный результат плачевного недоразумения, вследствие которого "обязательное" для нас почему-то превратилось в запретное и не допускаемое.

стр. 73, строки 23–28 сверху. Восстановлена по наборной рукописи "выдумка" учителя ("и вследствие этого… на ов непременно"), без которой неясен дальнейший текст.

Сохранилась рукопись двух последних глав "записок Тяпушкина", послужившая оригиналом набора для журнала "Отечественные записки". Сличение этой рукописи с журнальным текстом свидетельствует о значительных изменениях, которые были сделаны в корректуре, очевидно, из боязни цензуры. Успенский вычеркнул ряд острых социальных деталей и сократил текст "записок". Так, например, значительно была исправлена страница 94. Вместо фразы "…шопотом спрашивает: "нет ли чего новенького?" вздыхает, говорит, что ему самое настоящее место "там", а не здесь…" в рукописи было: "…шопотом спрашивает: "нет ли чего новенького по части подпольной печати, вздыхает, говорит, что ему самое настоящее место в предварилке, а не здесь…"

Вместо "…словом, умеет до такой степени очаровать несчастную овцу…" в рукописи было: "…словом, умеет до такой степени очаровать несчастную курсистку… то бишь овцу…"

Вместо "…съесть эту несчастную овцу" в рукописи было: "…съесть эту несчастную овцу, уже начавшую думать, что и в ихней партии есть люди".

В конце последнего очерка в корректуре был снят текст, вновь возвращающий читателя к первому отрывку из "записок Тяпушкина" — "Вместо предисловия" — и дающий более развернутый ответ на вопрос — почему так много нелепостей в русской жизни.

Очерки "Волей-неволей" не были закончены Успенским в связи с закрытием журнала "Отечественные записки". В апреле 1884 года Успенский писал M. M. Стасюлевичу, что не может тотчас же прислать ему для публикации какое-либо уже законченное произведение, так как все время работал "над очерками, прерванными закрытием журнала, и следовательно, должен бросить, — конечно на некоторое время, — материал, приготовленный на май, июнь и июль" (Г. Успенский. Полное собрание сочинений, т. XIII, изд. Академии наук СССР, М., 1951, стр. 357.

Из материала, упоминаемого писателем, известны лишь отрывки начала пятого очерка.

В 1884 году при подготовке "Волей-неволей" для шестого тома Сочинений Успенский сократил текст последнего очерка и изменил конец его, вычеркнув несколько строк, свидетельствующих о неосуществленном замысле нового произведения.

В тексте "Отечественных записок" Тяпушкин писал: "С этих пор в жизни моей начинается совершенно новый период, начинается "опыт", не окончившийся и до настоящего времени. Результаты этого опыта я передал в следующих очерках, которые будут носить уж другое название, так как до сих пор я касался только явлений и лиц, волей-неволей обреченных на самопожертвование. Люди воли не входили в план этих заметок, да и не могли войти, так как я именно желал коснуться обязанностей, без нашей воли лежащих на нас. Людей воли я встретил потом, и о них поэтому будет особая речь.

Теперь же мне…" (далее см. текст на стр. 105, строка 1 снизу).

Исследователи творчества Успенского указывали, что герой очерков "Волей-неволей" разночинец Тяпушкин имеет много черт, роднящих его с самим автором.

В "записках Тяпушкина" Успенский ставит перед собою цель разобраться в многочисленных "несообразностях" русской жизни и объяснить причины бестолковщины, ярко проявляющейся и в городе и в деревне. Тысячи людей собрались проводить гроб Тургенева, но торжественность прощания с писателем-гуманистом нарушена взводом казаков, присланных "следить за порядком"; деревня так нуждается в помощи врачей, но нет заботы об увеличении их числа, и крестьяне "волей-неволей" должны обращаться к помощи знахарей; выходец из деревни, коридорный Кузьма хорошо подметил неполадки деревенской жизни, но вместо того, чтобы встать на путь борьбы с несправедливостью, он, после соответствующей беседы "в конторе", начинает шпионить за жильцами.

Поделившись с читателями своими многообразными наблюдениями над явлениями бытовой и общественной жизни, Тяпушкин приходит к выводу, что столь резкие контрасты между тем, что должно быть и что на самом деле представляет собою русская действительность, обусловлены существующим социальным строем, тем, "что "обязательное" для нас" превратилось в самодержавно-бюрократической России "в запретное и недопускаемое".

В своих "записках" Тяпушкин характеризует деятельность современных интеллигентов.

В очерке "Наконец — нашли виноватого!" он обличает ренегатство народнической интеллигенции, выразившееся в отказе от общественных интересов и в равнодушии к судьбам народа.