Волчья натура. Зверь в каждом из нас - Страница 113

Но Генрих прекрасно знал: миром правит закон парности. Если тебе сегодня повезло — зри в оба, потому что судьба немедленно попытается отыграться. Ну, и наоборот, соответственно. Но Генриху сегодня только везло. А значит, жди неприятностей.

В общем, Генрих решил сегодня зря не рисковать. Тем более что камуфляжа у него теперь не было и спрятаться на ровном месте больше не удастся.

Поэтому он вразвалочку пошел по Мухтумкули, в ту сторону, откуда недавно приехал.

Людей на улицах почти не было, тем не менее магазины и мелкие кафешки хозяева и не думали закрывать. Работали и будочки, продающие морс и мороженое, и забегаловки-чебуречные, а у театра струился фонтан. И очень странно было на фоне этого умиротворяющего журчания слышать далекий гул канонады. Он казался ненастоящим, призрачным, потому что звучал тихо, но Генрих знал, как гремят близкие разрывы, поэтому не обманывался.

Генрих свернул на Чехова; улицы, несмотря на жару, утопали в зелени. Теперь перед глазами воздвигалась далекая Копет-Дагская гряда. Зимой, вероятно, вершины ее прячутся в облачных шапках, но сейчас вершины чеканно выделялись на фоне пронзительной, хотя и несколько блекловатой небесной голубизны. Красивое это было зрелище, на редкость красивое. Даже обидно было, что волки и злой гений Саймона Варги решили избрать для своих темных делишек такое благодатное место.

На памятном перекрестке полиции уже не было. Никого не было — даже птицы, ошалевшие от жары, куда-то попрятались. Генрих пересек перекресток по диагонали, чего никогда не позволил бы себе в родной Германии, добрел до покоробившегося от давности козырька над биобусной остановкой и принялся ждать.

Ждать пришлось довольно долго: Ашгабат будто вымер. За все время только два рыжих пограничных грузовика примчались откуда-то от гряды, свернули на перекрестке направо, на Гёроглы, и вскоре их тихий рокот растворился вдали. И снова повисла звенящая тишина, обрамленная только звуками далекой стрельбы.

— Всю пустыню перепашут, — проворчал Генрих. — Ей-ей…

Вскоре ему повезло: из города на трассу к Бикраве вывернул одинокий грузовичок, похожий на сегодняшний угнанный пикап, только размером поболее. Генрих призывно помахал рукой.

Грузовичок притормозил; за пестиками восседал сухонький дедок совершенно европейского вида. Это не значило, разумеется, что он был во фрачной паре и с гвоздикой в петлице — одет дедок был как раз в местный халат и кудлатую шапку. В морфеме дедка угадывались признаки пинчера, но сильно разбавленные чем-то аморфоподобным.

— Куда? — спросил старик деловито.

— Да в сторону Багира, — выдохнул Генрих.

— Я только до Янбаша, — предупредил хозяин.

— Годится, — согласился Генрих. И поставил ступню на подножку-подкрылок. Дверца открылась с тихим застарелым хрустом.

В кабине грузовичка пахло свежей лимфой и еще чем-то неуловимо знакомым.

— Постреливают, — прокомментировал новости старичок. — Как думаешь — отчего?

Генрих неопределенно шевельнул бровями:

— Наверное, оттого, что соседям не по нраву наш новый президент.

— Да какой он президент, прости Аллах, — фыркнул дедок. — Басмач, чистый басмач. Пришел, разогнал всех… Раз ить так делается? Хочешь править — заявись на выборы, пообещай людям чего-нить, наври с три короба… Все так и делають. А этому приспичило, как же…

Старичок в сердцах дернул пестиками, отчего грузовик ощутимо вильнул.

Генрих от комментариев воздержался.

— Ты где живешь-то? — поинтересовался тем временем абориген.

— На Худайбердыева, — не моргнув глазом, соврал Генрих. — Около Башни.

— А я вот в Янбаше… Уже полета лет, почитай. Даже поболее. Занимаешься чем?

— Погоду предсказываю, — сымпровизировал Генрих.

— А, метеоролог, — блеснул эрудицией дедок. — Тогда понятно, отчего живешь возле Башни. Чтоб к работе поближе, так ить?

— Угу, — не стал возражать Генрих.

Почти до самого Янбаша дед развлекал Генриха подробностями своих сельскохозяйственных проблем, сетовал на дурные времена, на стрельбу, на власти и, само собой, на молодежь, которая, вместо того чтобы землей заниматься, все норовит по городам разбежаться и предаваться там танцулькам да кальянокурению. Генрих вскользь заметил, что не курит, чем вызвал горячее одобрение старичка.

Проскочили и многоэтажки Бикравы, и просторные загоны конезавода, где гуляли в неволе знаменитые ахалтекинцы. Горная гряда стала совсем близкой. А вскоре Генрих узрел и белую табличку с надписью «Янбаш» у правой обочины.

Янбаш оказался крохотным поселком на два десятка дворов, прилепившимся к трассе. По обе ее стороны тянулись живые заборы и аккуратные песчаные дорожки перед ними. Грузовичок заученно вильнул к низким ажурным воротам, фыркнул и замер.

— Все, милый. Приехали. Дальше пеше топай, тут недалече.

— Угу. Спасибо, отец, — поблагодарил Генрих. — Денег надо?

— Да ну тебя, — отмахнулся старик. — Сроду я денег не брал с попутчиков.

— Спасибо, — повторил Генрих. — Удачи вам.

— Ты лучше хорошей погоды нагадай, — хмыкнул дед.

Генрих рассмеялся:

— Я погодой не руковожу, я ее предсказываю!

— Вот и предскажи хорошую, — закруглился дед. — Бывай!

Генрих махнул на прощание рукой и двинулся дальше по трассе, которая как раз за поселком сворачивала правее, образуя плавную дугу. Слева от изгиба, в низине, виднелись строения: шесть полусферических куполов, пара домиков и прямоугольные ангары на задах. Все это было обнесено отчетливо видимым с такого расстояния периметром.

Несомненно, это была искомая база. К ней от трассы ответвлялась асфальтовая лента, ныряющая, видимо, к арыку, сплошь заросшему ежевикой и ивняком. Вдоль дороги обильно рос тутовник, грея на солнце пузатые кроны.

Генрих шагал по асфальту, когда у гряды, уже на склоне вспух разрыв. Секундой позже в уши толкнулась упругая волна. От неожиданности Генрих даже присел.

Из оптики у него имелось только плоское трехкратное «пенсне». Но даже трехкратного увеличения хватило, чтобы понять: линия противостояния совсем рядом. У подножия гряды копошились еле различимые точки-людишки, частой цепью стояли какие-то экипажи — не то «Вепри», не то родимые «Фердинанды», и еще отчетливо виднелись окопы ашгабатцев, откуда, собственно, и начали постреливать.

Генриху показалось, что силам альянса стоит только подняться и рухнуть на хлипкие ряды обороняющихся, и те будут неизбежно смяты. Но альянс почему-то медлил.

Оторвавшись от созерцания незримой линии раздела, Генрих торопливо направился к базе.

Дорога вела прямо к бастионным воротам, а дальше — огибала базу со стороны гор и убегала неизвестно куда. Должно быть, к тому же Багиру.

База с расстояния казалась безлюдной. Идя вдоль ограды, Генрих присмотрелся — мономорфное заграждение с пропастью колючек, несомненно ядовитых, натянутая в переплетении ветвей и колючек проволока, не иначе под током. В общем, серьезный периметр. И достаточно высокий, чтобы его смело можно было счесть теоретически непреодолимым.

Проверять преодолимость на практике Генриху в голову не пришло — он не считал себя самоубийцей. Поэтому он потихоньку приблизился к воротам; рядом высилась минимум трехуровневая сторожевая башенка с утыканной прожекторами короной. В открытой будочке под козырьком виднелась верхняя половина охранника и рядом, на вращающейся турели, шестиствольное пулевое чудовище, о каких даже Генрих знал только понаслышке.

«Ни хрена себе! — опешил Генрих. — Вот это охрана!»

Слегка усиленный голос вспорол вновь установившуюся после одинокого взрыва тишину:

— Стоять! Еще шаг — и открываем стрельбу!

Генрих на всякий случай попятился. Его расчеты не оправдались — база по-прежнему охранялась.

Оставалось только обойти базу по периметру, выдерживая благоразумную дистанцию.

И везде, где он шел, охранники на башнях лениво вращали турелями, словно предупреждали: лучше не шутить. Но Генрих шутить давно зарекся, еще в брюссельской спецшколе.