Волчьими тропами - Страница 3

Трофей, вместе с поймавшей его мышью, впечатали в каменный свод, чуть не размазав по выступу.

Я не знала, что мыши, особенно летучие, умеют шипеть, впрочем, возможно, нормальные мышки и не умеют, но эти натурально шипели друг на друга, сражаясь за мое мясо. Или, быть может, за кровь. Кто знает, чем эти мутанты тут питаются.

Я моталась из стороны в сторону в когтях, меня мутило от страха и боли, а этот кошмар все не заканчивался.

Мыши шипели, бились об стены, били об стены меня, грызли друг друга, пропарывая острыми шипами нежную кожу крыльев, и, кажется, уже даже позабыли с чего все началось.

Потому что, помни они причину драки, вряд ли продолжили бы грызться, когда я полетела вниз. Меня уронили, и это было бы ужасно, не будь я сегодня такой везучей.

Хотя, наверное, странно говорить об удаче, когда ты попал в какое-то странное место и постоянно рискуешь совершенно не героически сдохнуть.

Но, тем не менее, я снова приземлилась на мохнатую спину. На этот раз повезло меньше. Мохнатая спина хоть и была широкой, но совершенно неудобной, и если бы я не умудрилась ухватиться за плоские рога на голове чудовища, то свалилась бы, не успев даже подумать, что мне повезло.

Мы неслись вперед, я, шалея от своей смелости, удобнее оседлала невольного скакуна, уже не так ощутимо отбивая попу об наросты на его спине, а он, офигевая от моей наглости, пару раз вильнул задом, стремясь скинуть ненужный груз, но чуть сам не свалился и перестал бузить, лишь изредка возмущенно взбрыкивая.

Так мы и пролетели проход, выскочив в теплый и солнечный летний день. Яркий свет резанул по глазам, и я чуть сама не свалилась, на радость рогатому, но каким-то чудом удержалась.

Отбитое, обессиленное тело из последних сил боролось за жизнь своей хозяйки.

Я уже ничего не понимала и действовала исключительно на инстинктах. Даже не удивившись почти, когда мы, вместе с еще несколькими мелкими чудищами, бросились в заросли, находившиеся сразу у каменистого плато, на которое нас выбросило из туннеля.

Основная ужасная рать неслась вперед по широкой дороге, целенаправленно куда-то спеша.

Я бы могла поклясться, что они спешили в город, туда, где много-много вкусного мяса. Если бы знала, как облечь свои подозрения в слова.

Рогатый уносил меня в лес, и я была ему за это очень благодарна. Первое время. Потом начала тихо ненавидеть.

Ветки били по лицу, цеплялись за волосы и футболку, стараясь сорвать меня с чудовища.

Я сопротивлялась минут десять, а потом силы меня покинули, и пальцы безвольно разжались.

Очередное падение уже не смогла впечатлить, все тело и так болело, ничего нового я не почувствовала.

Просто лежала в траве, раскинув руки, и чувствовала, как глухую боль от ушибов разбавляет едкое жжение царапин. Лицо, руки, бок, который я расцарапала при падении какой-то веткой, отбитые бока, пульсирующее горячей болью разодранное плечо. Я была одним цельным сгустком страданий.

И, пожалуй, только в этом было мое спасение. Боль мешала думать.

Я лежала, покачиваясь на горячих волнах, вдыхала запах разогретых на солнце трав и хотела стать облачком. Тем белым, пушистым облачком, скрывшим солнце. Чтобы во мне тоже было пару тысяч тонн, и я могла раздавить ко всем чертям и это гору, и эти перемещающие дыры, и неплохо было бы еще и светлячка раздавить. Скотина светящаяся.

В кровожадных мечтах, среди травы и умиротворяющего стрекота кузнечиков я провалялась долго. Пару часов, не меньше. Именно столько времени мне понадобилось, чтобы перевести дух, смириться с происходящим и, наконец-то, подняться.

Голова кружилась, хотелось пить или сдохнуть. Но, так как сдохнуть не получилось, хотя нельзя сказать, что попыток не было, я медленно побрела на поиски воды.

Воды не находилось. Еды, к сожалению, тоже. Вокруг было много знакомых еще с детства трав, которые я охотно помогла собирать бабушке для всяких ее оздоровительных рецептов, еще больше было незнакомых растений, и ничего съедобного. Я едва шла, почти не чувствовала своего тела, зато очень хорошо и во всех подробностях ощущала боль от ран и ушибов, что было довольно обидно.

Только ближе к вечеру, искусанная комарами, обессиленная, опасающаяся заражения крови, я набрела на родник.

Это был праздник лучше любого дня рождения.

Я напилась, промыла кое-как плечо, от души поплакала и с чистой совестью уснула, с трудом заставив себя заползти в ближайшие кусты.

Плечо болело значительно меньше, царапины и вовсе перестали напоминать о себе.

Я слишком устала, чтобы страдать, и мгновенно вырубилась, стоило только достаточно удобно расположиться в кустах.

Это были самые счастливые девять часов моей жизни в этом сумасшедшем месте.

А на исходе девятого часа мой покой был нарушен оглушительным пищанием и болезненным щелчком где-то внутри моей черепной коробки. Словно кто-то заржавевший тумблер переключил.

Я не вздрогнула, не дернулась, даже дыхание не сбилось, просто проснулась, не сразу сообразив, что происходит и почему так больно, а когда сообразила, то про себя помянула светлячка тихим злым словом.

Шею снова опалило огнем, как когда он ко мне прикоснулся, и я услышала невероятное – хорошо понятную, не напрягающую речь. На этот раз мне не казалось, что перевод запаздывает, как это было со светлячком. Слова накладывались на образы в моей голове и не пугали своей необычностью.

– А вдруг это, все-таки, дух леса? – озабоченный голос ворвался в мой нездоровый сон.

– От духа кровью бы не пахло, – ответили ему густым, тяжелым рычанием.

– А кто сказал, что это его кровь? – не унимался первый.

– Это выходец, – убежденно прорычал второй, – нужно добить.

– Спящего? – возмутился первый, и я возмущалась вместе с ним. Вот уж что-что, а умирать во сне я не хотела. У меня вообще смерть в планах не значилась. В моих планах жирным шрифтом большими буквами было написано всего два слова «вернуться домой».

И пусть я не знала, как это сделать, не представляла даже, где нахожусь, но сдаваться не собиралась.

– Тогда разбуди его, – предложил тот, чья речь больше походила на звериное рычание.

В меня бесцеремонно потыкали палкой.

– Эй ты.

Не раздумывая, что делаю, я ухватилась за древко, дернула его на себя и глухо взвыла от прострелившей все тело боли.

Палку, на деле оказавшуюся вполне пристойной рогатиной, из моих ослабевших пальцев вырвали.

– Он ранен! – долговязый, худой парень обвиняюще указал на меня рогатиной. – И похож на человека.

Если бы я уделила ему чуть больше внимания, то смогла бы разглядеть и светлые, неровно подстриженные волосы, и россыпь веснушек на носу, и зеленые глаза, и короткий шрам на щеке. Возможно, мне даже хватило бы сил, чтобы восхититься расшитой простой рубахой.

Но я на него не смотрела, и если бы горло не свело судорогой, уже самозабвенно визжала бы.

Рядом с парнем стоял медведь. Огромный бурый кадьяк.

– В-валерьянки мне, – простонала я, здоровой рукой хватаясь за сердце.

– Девчонка? – удивился парень и еще удивленнее добавил, – говорит по-нашему.

Чуть не ляпнув, что я теперь, кажется, по-всякому могу, прижалась лбом к траве, ругая себя за то, что голову подняла. Лучше бы мертвой прикинулась, может они бы меня в покое оставили.

Медведь зарычал, и в этом рычании я узнала голос того, кто хотел меня добить.

– Она не человек. Голова в огне.

Я невольно вскинула руку, прикрывая макушку. Рубиновый красный, замечательный цвет, стойкий, мне очень идет. Угробила на одну упаковку краски почти две тысячи рублей, а меня теперь из-за этого еще и убить хотят.

– Не в огне, – усмехнулся парень, – просто у волос цвет странный. Может она из дервичей? Говорят, у них встречаются красноголовые.

Медведь тяжело вздохнул.

Зажмурившись, я пыталась справиться с собой. Происходящее было настолько невозможным, что я серьезно обеспокоилась своим психическим здоровьем. Светящиеся инопланетяне и мутировавшие летучие мыши это одно, а вот говорящий медведь – верная дорога в дурку.